Прямая речь

«Страны, составляющие ныне Калужскую губернию, издревле были блистательным позорищем славы российского оружия».

Это цитата, источник которой чуть позже обозначится.


Двухсотлетний юбилей Отечественной войны 1812 года особенно блистательным позорищем не стал. С учетом того, насколько тяготеет нынешняя государственная пропаганда к любой архаике, могло бы и страшнее выйти.

Не то чтобы его совсем не заметили: были документальные фильмы в телевизоре, реконструкция на Бородинском поле, обязательные протокольные речи и торжественный молебен в Храме Христа Спасителя. Без танцев. Вообще, теперь, конечно, трудно поверить, что Храм Христа Спасителя — не Надежде Толоконниковой со товарки памятник, а как раз победе в войне двенадцатого года. И тем не менее.

Еще какие-то казаки отправились конным походом на Париж, и поначалу их охотно показывали в новостях, а потом почему-то перестали. Живы ли, дошли? Бог весть.

Еще остался новый музей на задворках старого, ленинского, что неплохо, и некоторое количество книг. И среди них — одна маленькая, с невероятно длинным названием и ничтожным — 500 экземпляров — тиражом.

«Описание происшествий 1812 года, случившихся в Калужской губернии, или Изображение достопамятных деяний, героических подвигов и отечественных пожертвований калужского дворянства и всех сословий сей губернии, почерпнутое из достоверных известий надворным советником, доктором философии и Калужской гимназии учителем естественной истории, технологии и проч. Григорьем Зельницким».

То есть, понятно, что переиздание: в наше время так уже не делают. Первый раз книга вышла в 1815-м, «иждивением граждан калужских, на оную подписавшихся», а теперь вот второй.

Необязательное чтиво, отрада антиквара, любителя странных для уха современного созвучий. Ну, или ранний памятник провинциального историописания. Кому что нравится.

Автор — православный попович из католической Польши, выучившийся в Петербурге и осевший в Калуге, старательно воспроизводит классицистические штампы, описывая подвиги сограждан. Но неказенный, вполне себе сентименталистский восторг все равно сквозь нагромождения аллегорий пробивается, куда ж от него спастись.

Начинает ab ovo, честно, впрочем, оговорившись, «что известия Иродота и других древних историографов о сих странах крайне неосновательны». И потом уже старательно вписывает Калужскую губернию в понятный контекст «блистательных позорищ славы российского оружия». Это ведь здесь — Козельск, который не зря Батый назвал «злым городом», здесь — Угра, где кончилось татарское иго.

После этого не только патриоту-калужанину становится понятным, что только здесь и могли произойти битвы, поменявшие ход войны, — Тарутино, Малоярославец. Потому что где же еще?

Автор, соображаясь, впрочем, с документами и показаниями очевидцев, не жалеет красок для описания подвигов провинциальных ополченцев. Пасторальные крестьяне под предводительством собственных хозяев губят супостатов сотнями, на зависть героям гомеровским.

И даже описывая обыкновенные зверства, Зельницкий не может избавиться от торжественного тона. Его калужане и в зверствах безупречны, как дети античных богов. Ну, вот например:

«Боровского уезда, Ребушенской слободы, крестьянская девка, оставшаяся с подругами в селении, когда все мужчины до стариков выехали из слободы на зборныя места против неприятелей, увидела едущих мимо селения пятерых Французов на повозке, наполненной награбленными вещами. С лопатою в руке бежит сия Русская героиня на встречу мародерам, останавливает лошадей и мужественным голосом кричит здаться. Между тем прочия женщины окружают едущих, которые и здались, бросив ружья и прося помилования. Но девка, невнимая прозьбам их, заставила умереть мучительною смертию. Один из неприятелей покусился бежать в ближний лес; но девка, выпередив бегущаго, ударила лопатою по голове и принудила его упасть к ногам ея».

Или, скажем:

«Сей соцкий с крестьянами весьма хитрыя и даже жестокия употреблял средства к истреблению врага: он, поставя пленных в ряды, по порядку рубил им головы, одному, после другому, и так далее; сажал в пруды и колодцы; сожигал их в избах и овинах. Когда Генерал Милорадович гнался через сие селение за бегущим от Малоярославца неприятелем, то сей соцкий осмелился сему ласковому Генералу предложить, чтобы он научил его, какою смертию карать Французов; ибо он уже все известные ему роды смертей над ними истощил».

Последний фрагмент, кстати, наводит на мысль, что своеобразное чувство юмора не было чуждо «учителю технологии, естественной истории и проч.».

Тут много наивности, открытости, смущающей ум, изощрившийся благодаря пропаганде времен более поздних. То, что чуть позже и даже чуть раньше, еще в XVIII в., — языком которого, устаревшим уже к моменту написания книги, автор и говорит с читателем — принято было прятать, ну, или приписывать исключительно бесчеловечному врагу, выставляется напоказ. Цепляет, колет глаз.

Искренняя радость человека, только что со всеми вместе пережившего, перетерпевшего и преодолевшего большую беду, уничтожает стеснительность. Вынуждает говорить прямо. Не избегая подробностей, которые потом аккуратно вынесут за скобки красивой сказки о народном подвиге.

И, наверное, эта прямая (во всех смыслах — говорит ведь очевидец и участник событий) речь что-то проясняет в вопросе о том, какими вообще способами можно большие беды преодолеть.

Описание происшествий 1812 года, случившихся в Калужской губернии, или Изображение достопамятных деяний, героических подвигов и отечественных пожертвований калужского дворянства и всех сословий сей губернии, почерпнутое из достоверных известий надворным советником, доктором философии и Калужской гимназии учителем естественной истории, технологии и проч. Григорьем Зельницким. – М.: Гутенберг, 2012. – 120 с.

Иллюстрация: Альбрехт Адам, "Наполеон в Москве", 1830-е гг.

Иван Давыдов

Russian Journal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе