Александр Довженко, 1946 // РИА Новости
Сам Александр Петрович всегда был уверен, что родился 30 августа (11 сентября). Однако биографы утверждают, что 30 августа он был крещён, а родился накануне. Ошибался Довженко и в дате своей смерти. Причём дважды. Он считал, что это 31 января 1944-го. На самом деле событие, которое, по мнению режиссёра, убило его, случилось не 31-го, а 30 января 1944-го. Именно тогда Сталин разгромил киноповесть «Украина в огне» и фактически запретил режиссёру снимать. Но после морального уничтожения Довженко проживёт ещё двенадцать с лишним лет — Сталину нужен был живой пример в назидание другим.
Сегодня в Довженко видят диссидента, националиста, православного, атеиста, убеждённого коммуниста — кому как удобнее — и, круче того, чекистского агента. Надо же как-то объяснить, почему бывший петлюровец, арестованный большевиками и побывавший в их концлагере, в начале 1920-х оказался на советской дипломатической службе в Польше и Германии, да ещё и учился живописи за казённый счёт в Мюнхене и Берлине. Причём в партию большевиков, будущую коммунистическую, Довженко так и не вступил. И правда, настораживает…
Сотрудников органов это, кстати, тоже удивляло, поэтому начиная с 1919 года за Довженко пристально наблюдали, собирали сведения и докладывали наверх. Благо недостатка в информантах не было. Чего только не всплывало: например, что во время наступления красных на Киев Довженко палил по ним из орудий с Владимирской горки. И что принимал участие в еврейских погромах петлюровцев в Фастове и Казатине... И почему это такой вражине орден Ленина дали? Явно кто-то наверху его прикрывал. Известно кто. Сам Иосиф Виссарионович.
Странный роман Сталина и Довженко, очевидно, начался в 1928-м, когда на пленуме ЦК ВКП(б) генсек поддержал фильм «Арсенал», усмотрев в нём «настоящую революционную романтику». Картина рассказывала о восстании рабочих киевского завода «Арсенал» против Центральной рады Украины в январе 1918 года и завершалась сценой расстрела главного героя, большевика-украинца Тимоша. Гайдамаки стреляют, а пули его, понимаешь, не берут. Другие товарищи гибнут в борьбе, а этот нет. Что за странный символизм?.. Но после реплики Сталина всё стало на свои места, и фильм сразу получил всеобщую поддержку.
По занятному стечению обстоятельств примерно тогда же в жизни Довженко появилась Юлия Солнцева, актриса, прославившаяся ролями надменной красавицы Аэлиты в одноимённом фильме Якова Протазанова и лоточницы Зины, эдакой советской вамп нэпманского разлива, в фильме «Папиросница от Моссельпрома» Юрия Желябужского. Встретившись с Довженко в Одессе, во время съёмок «Арсенала», эта волевая, железная леди вскоре забросила актёрскую карьеру и стала его второй и главной женой. Само собой, ныне её также причисляют к чекистской агентуре. Так, по утверждению одного из информаторов, Солнцева сообщила ему, что «во сне Довженко говорит по-украински». Украинец по-украински во сне говорил! Шифровался, не иначе…
В следующем, ещё более подозрительном фильме Довженко, «Земля», Солнцева сыграла небольшую роль и была непосредственной свидетельницей всего, что происходило на съёмочной площадке. Картина, которую в дальнейшем признают шедевром мирового кино и которая разойдётся на цитаты по фильмам (от «Нежности» Эльера Ишмухамедова до «XX века» Бернардо Бертолуччи), в 1930-м раздражала ревнивцев истинно революционного искусства своей биологичностью. Мужики мочились в радиатор, чтобы завести трактор. Голая дивчина, потеряв возлюбленного, в исступлении носилась по хате и срывала со стены икону. А потом находила утешение в объятиях другого парубка.
Вроде как «Земля» — первый фильм о победе коллективизации, но вроде как и совсем не об этом. К тому же в момент появления фильма Сталин написал статью «Головокружение от успехов», где дал установку: «систематически разоблачать» тех, кто чрезмерно восхваляет кампанию по коллективизации. Просталинские в ту пору «Известия» тут же откликнулись фельетоном придворного стихотворца Демьяна Бедного, который охарактеризовал «Землю» как «киноэстетство», «половые гримасы» и «похабщину». Особых последствий этот пасквиль не имел. Картину, конечно, покромсали, мужиков с девкой вырезали, но фильм выпустили на экран и объявили новым достижением советской кинематографии. Однако осадочек остался. У Довженко случился такой нервный срыв, что он боялся выходить на улицу. А ведь это были только цветочки.
В 1932-м Довженко поставил фильм «Иван» — о рядовом крестьянине, который, очаровавшись идеей индустриализации, становится строителем Днепрогэса и хозяином нового мира. Беда в том, что за биолого-поэтическим строем картины очень слабо угадывался сюжет. Фильм разгромили в родной режиссёру Украине. И Довженко обратился за помощью к Сталину. Тот взял режиссёра под опеку и дал ему возможность сбежать в Москву.
Новый грандиозный проект Довженко — фильм о советском освоении Дальнего Востока, «Аэроград», — получил широкое освещение в прессе ещё на стадии подготовки. В кинотеатрах перед сеансами показывали хроникальный отчёт о поездке Довженко, Солнцевой и писателя Александра Фадеева, предполагаемого сценариста, по Дальнему Востоку, где они собирали материал для будущей картины. Фадеев в итоге от участия в проекте отказался после долгих споров с Довженко. Писатель не разделил идею режиссёра создать на дикой дальневосточной земле, до которой так и не добрались никакие признаки цивилизации, советский Сан-Франциско, город лётчиков и самолётостроителей — Аэроград. Зато эту идею одобрил Сталин.
14 апреля 1934 года генсек принял Довженко в своём кремлёвском кабинете. Об этой встрече режиссёр подробно сообщил в статье, опубликованной в тех же «Известиях»: «Расспрашивая меня о Дальнем Востоке, товарищ Сталин спросил, могу ли я показать на карте место, где бы я построил город, если бы был не режиссёром, а строителем... Я показал место и объяснил, почему я так думаю... Я ушёл от товарища Сталина с просветлённой головой, с его пожеланием успеха и обещанием помощи». Такая вот идиллия.
В «Аэрограде» фирменная для Довженко сюрреальная составляющая уже зашкаливала. Враги советской власти ритуально самоуничтожались, дальневосточные охотники разговаривали виршами. Сталин проявил благосклонность, сделал только одно замечание: «…старик-партизан говорит у вас слишком сложным языком, речь таёжника ведь проще». Довженко ощутил себя демиургом, небожителем, вхожим в кремлёвский пантеон. «Аэроград — это не вымысел художника, а реальность наших дней, — считал он. — И что если этого города ещё нет? Это ровно ничего не значит».
Довженко мечтал «раздвинуть рамки кадра», использовать кино как инструмент по перекройке мира. Хотел создать фильм, который заставил бы зрителей ощутить себя его персонажами. Если на экране снег и лёд, то и в зале снег и лёд; если на экране костры, то и в зале костры. «Публика будет дрожать, мёрзнуть, потом придёт в себя и, почти замёрзшая, почувствует себя героем», — говорил Довженко оператору Гансу Рихтеру. Он верил, что при помощи кино человечество, замкнутое в тесные рамки бытовой жизни, обретёт способность постигать мир как единое целое. А тут такая возможность…
Агенты доносили, что Довженко повсюду хвастался своей дружбой со Сталиным, в общем, задрал нос. Думается, генсек взял на заметку, но пока ему было интереснее проверить, как подействует на зазнайку метод кнута и пряника.
Сталин любил побеседовать с Довженко о задачах киноискусства. Ходила байка, что в одной из таких бесед как бы между прочим генсек заметил: повезло, мол, Чапаеву — сняли про него братья Васильевы фильм, и народ полюбил этого неотёсанного мужика. А ведь есть не менее достойные профессиональные полководцы: Щорс, Фрунзе или... Намёк был более чем прозрачный. В стране мог быть только один великий полководец — Иосиф Виссарионович. Но Довженко намёка не понял. Он собирался ставить «Тараса Бульбу» и думал только об этом. Тогда из кинопроизводственного плана «Тараса Бульбу» сняли, а 27 февраля 1935 года на вручении режиссёру ордена Ленина Сталин напомнил: «За ним долг — украинский Чапаев». Довженко снял фильм о Щорсе.
Работа над «Щорсом» шла под чутким личным контролем. Вождь оказывал режиссёру «бесценную» творческую поддержку, о чём Довженко публично отчитывался: «Особо Сталин указал на необходимость использовать в фильме богатый материал народных песен. Он сказал о народных песнях, записанных уже на граммофонные пластинки. «Вы слушали эти пластинки?» — спросил меня Сталин. «Нет, не слушал, у меня нет патефона». Через час после того, как я вернулся от Сталина, мне домой принесли патефон...»
Агентура тем временем докладывала: «Щорс выбран безобразный, карикатурный, «пляшущая балерина». Командиры Щорса — все какое-то дубьё…» К тому же во время съёмок был арестован военный консультант фильма, соратник Щорса Иван Дубовой, — его пустили в расход как врага народа.
Сталин перестал замечать Довженко — он больше не принимал режиссёра и не отвечал на его отчаянные письма. Режиссёр перенёс инфаркт. Довженко переделал фильм, и Хозяин сменил гнев на милость. После просмотра «Щорса» Сталин повёз Довженко домой, а потом они бродили по ночным улочкам старого Арбата в сопровождении чёрного бронированного автомобиля. За «Щорса» режиссёр получил Сталинскую премию первой степени. Казалось бы, снова воцарилась идиллия.
С началом Великой Отечественной войны Довженко рвался на фронт. Потрясённый зверствами, творимыми на оккупированной территории не только захватчиками, но и местными жителями, он написал в 1943 году киноповесть «Украина в огне». В ней утверждалось: советские чиновники засекречивают «собственную глупость»; одно у всех оружие — «писание доносов друг на друга», а потому останутся после войны «только следователи и судьи»; советские люди «лишены умения прощать друг другу разногласия даже во имя интересов общих… У них нет государственного инстинкта… Они уже двадцать пять лет живут негативными лозунгами, отрицаниями Бога, собственности, семьи, дружбы! У них от слова «нация» осталось только прилагательное… Поэтому среди них так много изменников…» Все эти крамольные мысли были вложены, разумеется, в реплики врагов. Но разве Довженко не понимал, с чем он играет? Возможно, действительно не понимал. Он для этого был слишком свободным.
30 января 1944 года состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором Сталин толкнул речь о киноповести Довженко «Украина в огне». Генсек пришёл к выводу: «Стоило бы только напечатать киноповесть Довженко и дать прочесть народу, чтобы все советские люди отвернулись от него, разделали бы Довженко так, что от него осталось бы одно мокрое место». Стенограмма заседания оставалась засекреченной до середины 1990-х.
Берия предлагал расстрелять Довженко, да и дело с концом. Но приговор Сталина был изощрённее. Довженко вытурили изо всех общественных организаций, практически лишили работы и запретили возвращаться на родину (где тем временем развернулась кампания по искоренению довженковщины и вчерашние соратники стыдились знакомства с загнанным в угол гением). Хозяин сказал: сидеть рядом.
Довженко записал в дневнике: «…меня порубили на куски, и окровавленные части моей души были разбросаны на позор и осквернение… Зачем вы превратили мою жизнь в муку? Почему забрали у меня радость? Растоптали моё имя? Но я прощаю вас. Ведь я — часть народа. Я всё-таки больше, чем вы».
Но Хозяин в прощении не нуждался, а что касается вопроса «Зачем?», то дело уже близилось к развязке. Под занавес Александру Довженко разрешили вернуться к работе, и он снял фильм «Жизнь в цвету» — о судьбе отца селекции Ивана Мичурина. На первом закрытом показе картина опального режиссёра вызвала овации… Известно, что, когда Сталину доложили, как публика встречала вернувшуюся из эвакуации Анну Ахматову, он спросил: «Кто организовал вставание и овации?» Никто не смеет восторгаться отверженными.
Судьба нового фильма Довженко была решена: его надлежало переделать в скучный идеологически выдержанный байопик. Результатом Сталин остался доволен, кинув очередной пряник — премию собственного имени, правда второй степени. Теперь дело осталось за малым — добить свободомыслящего режиссёришку, чтоб и другим неповадно было.
Довженко навязали экранизацию книги «Правда об американских дипломатах», якобы написанную Аннабеллой Бюкар. В конце 1940-х американка Бюкар попала в переплёт, доблестные чекисты вынудили её предать свою родину и разоблачить несуществующих американских шпионов. Книга была состряпана на скорую руку в недрах АПН и к Бюкар никакого отношения не имела. Что делать с таким материалом, Довженко не представлял. Но отказаться он не мог. Это-то и нужно было Хозяину. Фильм под рабочим названием «Прощай, Америка!» был остановлен во время съёмок — без объяснения причин. Довженко, классика мирового масштаба, просто вышвырнули со съёмочной площадки…
Ничто человеческое пахану не чуждо — ну любил он ломать сильных и наблюдать, как медленно, мучительно загибается тот, кто ещё вчера считал себя небожителем. К примеру, в 1946-м, когда Сергей Эйзенштейн, снимая «Ивана Грозного», хотел лизнуть Сталину зад, а потом передумал и укусил, его так же просто выбросили. Пусть перед смертью успеет осознать, где его место. У параши.
«Тяжело мне жить. Годами смотреть, как закапывают меня живым в землю…» — писал Довженко в дневнике. Он пережил Сталина, застал XX съезд, на котором Хрущёв разоблачал вчерашнего «вождя и учителя», но сил уже не было. Довженко умер в первый съёмочный день своего последнего фильма — «Поэма о море».
Вдова режиссёра, Юлия Солнцева, осуществила его нереализованные замыслы, организовала публикацию творческого наследия и до самой своей смерти в 1989 году бдительно следила за всем, что печаталось о Довженко. В 2009-м по завещанию Солнцевой был открыт архив Довженко. Предполагаемой папки с записями о Сталине там не оказалось.
Максим Медведев
CHASKOR.RU