В плену у тирана: Булгаков и Ахматова

В творчестве любимых всеми поэтов и писателей XX века встречаются вещи, которые хочется поскорее пролистнуть.

Верноподданнические стихи и пьесы, посвящённые Иосифу Сталину, так не вяжутся со всем остальным, что они написали, и с их тяжелой, часто трагической судьбой. «Стол» вспоминает о том, как ломались лучшие



Михаил Булгаков: диалог с «первым читателем»

Знакомство Михаила Булгакова со Сталиным состоялось в 1930 году после письма писателя правительству СССР. Обращаясь «к гуманности советской власти», Булгаков просил «великодушно отпустить» его на свободу, поскольку он «не может быть полезен у себя в отечестве». «Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой», – писал он. (К этому времени все булгаковские пьесы были запрещены, а проза в советских изданиях не печаталась.) В случае же, если его «обрекут на пожизненное молчание в СССР», он просил дать ему хотя бы работу штатного режиссёра в театре Станиславского и Немировича-Данченко.

Примерно через месяц после отправки письма Булгакову позвонил сам Сталин и пообещал, что его письмо будет иметь благоприятный ответ. Правда, на пожелание отпустить его за границу генсек иронически заметил: «Мы вам очень надоели?» На это Булгакову пришлось ответить, что он передумал и пришёл к выводу, что русский писатель вне родины жить не может. Сталин согласился и посоветовал ему работать в Художественном театре, куда его теперь обязательно примут. И ещё Сталин якобы пообещал Булгакову встретиться с ним. Правда, это обещание содержится только в воспоминаниях Е.С. Булгаковой, третьей жены писателя. В других пересказах того же разговора со Сталиным о встрече не упоминается.


Михаил Булгаков


Впрочем, в воспоминаниях Елены Сергеевны «обещание» встречи появляется неспроста. Сам Булгаков после состоявшегося телефонного разговора очень хотел, чтобы эта встреча состоялась. Об этом свидетельствуют и воспоминания друзей и близких, и черновики неотправленных писем на имя Иосифа Виссарионовича.


Любовь вождя к «Дням Турбиных» спасла драматурга от репрессий, несмотря на его более чем сомнительную идеологическую благонадежность


Встреча со Сталиным так и не состоялась, но во МХАТ Булгакова приняли. Более того, через два года, явно по инициативе Сталина, в театре были возобновлены «Дни Турбиных». Известно, что генсек многократно смотрел спектакль (по неподтвержденным данным, до 15 раз) и считал, что, несмотря на явные симпатии автора к «белым», пьеса «даёт больше пользы, чем вреда». «Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа… значит, большевики непобедимы», – считал Сталин.

Очевидно, что любовь вождя к «Дням Турбиных» спасла драматурга от репрессий, несмотря на его более чем сомнительную идеологическую благонадежность. Сталин прекрасно понимал, что в случае ареста и осуждения Булгакова невозможно было бы сохранить его пьесу в репертуаре главного театра страны. По той же причине, вероятно, его не выпустили и за границу: сочинение «невозвращенца» также надлежало бы запретить.

Так уж вышло, что главным защитником Булгакова в страшные 1930-е оказывается сам Сталин, но он же и главный ограничитель его творческой свободы. Неудивительно, что теперь все надежды хоть на какие-то цензурные послабления у писателя связываются с ним одним, с попытками переубедить, задобрить грозного вождя. Именно Воланд, а не Берлиоз и ему подобные, оценивает по достоинству роман Мастера. Он же и дарует измученному художнику вечный «покой». Считается, что роман «Мастер и Маргарита» был той самой отчаянной мольбой о покое и свободе творчества, которую Булгаков обращает к своему главному читателю – Сталину. (В одном из сохранившихся набросков письма Сталину ещё в 1931 году Булгаков действительно просит его стать своим «первым читателем». Писатель явно апеллирует к опыту взаимоотношений Пушкина с Николаем I и, вероятно, рассчитывает, что сталинская цензура будет мягче цензуры Главлита и Главреперткома.)

Одновременно с последней редакцией «Мастера и Маргариты» Булгаков пишет уже совершенно недвусмысленное художественное послание Сталину – пьесу «Батум», где главным героем выступает сам генсек в молодые годы. Это верноподданническое, но тем не менее талантливое, по оценкам литературоведов, произведение не достигает своей цели. Писатель не только не получил желаемых цензурных послаблений, но и сама пьеса «Батум» была запрещена. «Нельзя такое лицо, как Сталин, делать литературным образом, нельзя ставить его в выдуманное положение и вкладывать в его уста выдуманные положения и слова», – передает Е.С. Булгакова слова режиссёра МХАТа В.Г. Сахновского.

Булгаков, очевидно, и правда до самого конца верил в возможность публикации «Мастера и Маргариты», и «Батум» должен был послужить для романа своеобразным пропуском. Но писатель не угадал ни реакции Сталина на «Батум», ни его самого, когда делал его прообразом Воланда – этого грозного воплощения справедливости.

 

Анна Ахматова: «Ты сын и ужас мой»

История Анны Ахматовой отличается от булгаковской и жизненными обстоятельствами, и долей компромисса.

Поэтесса прожила долгую жизнь, большая часть которой приходится на советские годы. Новую власть Ахматова не приняла, но эмигрировать отказалась: не могла предать «родной Содом». Многократно обыгрывая в своих стихах тему личного подвига, Ахматова прямо называет большевиков «врагами» и торжественно обещает не иметь с ними ничего общего:

Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.

Действительно, перебиваясь с копейки на копейку, она сторонится Союза писателей с его баснословными благами и привилегиями.


Анна Ахматова


Но приходят 1930-е, а с ними – аресты. В 1935 году Ахматова обращается к Сталину с просьбой освободить задержанных мужа (Николая Пунина) и сына (Льва Гумилёва). Освобождают, но ненадолго. Уже в 1938 году сына приговаривают к 5 годам лагерей. Стихи этих лет уже совершенно не похожи на браваду начала 1920-х.

Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской весёлой грешнице,
Что случится с жизнью твоей –
Как трёхсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лёд прожигать.

Вскоре поэтесса пишет прошение о принятии её в Союз советских писателей. Коллеги-литераторы живо откликаются на эту просьбу о помощи и ходатайствуют в вышестоящие структуры не только о разрешении её принять, но и о предоставлении ей жилплощади, увеличении пенсии до 750 рублей и единовременной помощи в 3 тыс. рублей. Квартиру не дали и пенсию не повысили, но в Союз приняли и запрошенная материальная помощь пришла.

Успехом своего прошения, и в особенности полученной материальной помощью, Ахматова во многом обязана Александру Фадееву – самой неоднозначной фигуре 1930–1940-х годов. Возглавляя Союз писателей, он действительно принимал самое искреннее участие в судьбах многих гонимых коллег. Но он же участвовал в травлях, приводил в исполнение решения партии, росчерком пера отправлял бывших друзей на смерть и в лагеря. Когда в годы «оттепели» выжившие стали возвращаться в Москву, Фадеев застрелился.


Став членом Союза писателей СССР, она не оправдывает надежд партии: стихи её остаются «безыдейными» и «упадническими»


Ахматова с благодарностью принимает его помощь в 1939 году. Но, став членом Союза писателей СССР, она не оправдывает надежд партии: стихи её остаются «безыдейными» и «упадническими», следует из постановления в журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 года. Ахматову и Зощенко исключают из Союза писателей. Подпись Фадеева засветилась и здесь. У него была своя мера компромисса.

В 1951 году по предложению того же Фадеева Ахматова восстановлена в Союзе писателей. В эти годы её благодетель ведёт активную борьбу с «космополитами», то есть с лицами еврейского происхождения, занятыми в сфере культуры. Едва ли поэтесса об этом не знала, но помощь вновь принимает. Сейчас не до этого: меру компромисса определяет время.

В 1949 году снова арестован сын. И тут поэтесса сдаёт последнюю позицию. Ахматова пишет нетипичный для её творчества сборник стихов «Слава миру!», которого впоследствии будет стыдиться.

Вот как объясняет этот  поступок биограф поэтессы Лидия Чуковская: «Цикл „Слава миру“ (фактически – „Слава Сталину“) написан Ахматовой как „прошение на высочайшее имя“. Это поступок отчаяния: Лев Николаевич был снова арестован в 1949 году».

Пусть миру этот день
запомнится навеки,
Пусть будет вечности
завещан этот час,
Легенда говорит о мудром
человеке,
Что каждого из нас
от страшной смерти спас…

Опубликовав первые стихотворения из сборника, Ахматова пишет письмо Сталину, где вновь просить освободить сына. Впустую. Лев Гумилёв был реабилитирован и вышел на свободу только в 1956 году. Зато самой поэтессе верноподданнические стихи, возможно, сохранили жизнь. Ахматова не могла знать, что к 1950 году у министра госбезопасности СССР Абакумова уже было состряпано на неё дело, не хватало только отмашки  Сталина. И он её не дал.

XX век перемолол её так же, как и остальных. Оставшись в России, она разделила со своими соотечественниками всё, включая боль, позор и отчаяние от собственного бессилия.

Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жёсткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и чёрных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною,
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною ослепшею стеною.

Автор
Алина Гарбузняк
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе