Исторические уроки сменовеховства сто лет спустя

Для нашего портала СВ и сменовеховцы интересны тем, что представляли собой фактически первую значимую попытку примирения по итогам Гражданской войны, первую рефлексию, фиксировавшую необходимость прекращения вражды между красными и белыми во имя общенациональных интересов. Сменовеховцы вдруг увидели в большевиках, своих вчерашних непримиримых противниках, своеобразных продолжателей дела исторической России.


Были ли они правы, или нет?

В преддверии выхода СВ к столетнему юбилею мы публикуем частично предисловие к нему, написанное автором нашего портала, кандидатом философских наук, специалистом по истории отечественной мысли, научным сотрудником философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и старшим научным сотрудником ИНИОН РАН Пущаевым Юрием Владимировичем. Полностью предисловие к СВ и сам сборник читайте в:

Смена Вех [1921] / Предисловие Ю.В. Пущаева. Переиздание под редакцией и послесловие М.А. Колерова. М.: Модест Колеров, 2021. 000 с. (Исследования по истории русской мысли. Т. 30).

***

Удивительно и достойно внимания и обдумывания, что в отличие от многократно переиздававшихся в постсоветское время сборников «Вехи» и «Из глубины», «Смена вех» за последние тридцать лет была издана лишь однажды. Получается, что сейчас вы держите её второе полное издание за эти годы. В первый и последний до 2021 года за это время раз она вышла в 1992 году в издательстве «Русская книга», причём даже названия сборника не было на обложке. В книге «В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России»[1] вместе были опубликованы «Вехи» и «Смена вех», а предисловие, написанное И. А. Исаевым, так и называлось: «От “Вех” к “Смене вех”».

И потом «Смена вех» вплоть до нынешнего года не переиздавалась ни разу!

Только сейчас, получается, настало время для возвращения этого сборника в широкий культурный и публично-интеллектуальный оборот.

Причин такой непопулярности «СВ» в постсоветское время, на мой взгляд, как минимум две.


Н.В. Устрялов


Это достаточно очевидное и лежащее на поверхности обстоятельство, что их авторы кроме, пожалуй, Н. В. Устрялова, не являются мыслителями и авторами «веховского» или звёздного уровня. Имена А. В. Бобрищева-Пушкина или С. С. Лукьянова, даже Ю. В. Ключникова, автора заглавной статьи, по которой сборник и получил своё название, мало кому что скажут, только, пожалуй, специалистам – в отличие от Н. А. Бердяева, отца Сергия Булгакова, С. Л. Франка, П. Б. Струве и др. В «СВ» нет того изобилия глубоких и верных наблюдений по поводу истории России, революции и особенностей русской интеллигенции, её стиля и способа мышления.

Исторически результат сменовеховского движения оказался во многом провальным. Правда, где те весы, на которых можно измерить точную степень и меру этой провальности? Тем не менее, из шести авторов пражского сборника пятеро, вернувшиеся в СССР, были расстреляны во второй половине 1930-х на пике сталинских репрессий. Своей смертью, дожив до 1973 года, умер лишь проживавший в тридцатые-пятидесятые в Италии и Франции Сергей Сергеевич Чахотин, крупный ученый-микробиолог и специалист по научной организации труда, автор в «СВ» манифеста политического примиренчества «В Каноссу!». От маховика репрессий конца тридцатых его спасло то, что он сам вернулся в СССР лишь в конце 1950-х годов. Однако, надо также заметить, Чахотин и раньше стремился к возвращению. После оккупации Парижа в 1941 году он подал о том прошение в советское полпредство, но уехать вовремя, до начала войны не удалось[2].


С.С. Чахотин


Однако несмотря на трагическую провальность опыта сменовеховства, оно сегодня представляет для нас большой интерес как первая значимая попытка гражданского примирения красных и белых. Да, сменовеховцы недооценили убеждённость, догматичность, упёртость и радикализм коммунистов – во многом потому, что брали в рассмотрение преимущественно лишь социально-политические, идеологические и социально-экономические факторы. Вне их внимания осталась метафизическая или философская подоплека коммунизма, в силу которой он не мог начать эволюционировать так быстро в том направлении, на которое они рассчитывали. Слишком оптимистичен был Ю. В. Ключников, когда заявлял в своей статье в «СВ»: «Но еще более невозможно и то, чтобы за одним Лениным последовали другие. Нет, отныне надолго или навсегда покончено со всяким революционным экстремизмом, со всяким большевизмом и в “широком”, и в “узком” смысле. За отсутствием почвы для него. За ненадобностью. Завершился длиннейший революционный период русской истории. В дальнейшем открывается период быстрого и мощного эволюционного прогресса»[3]. Однако за Лениным последовал Сталин, и революционная ломка (Великий перелом, Большой террор) продолжилась.

Тем не менее, когда, в частности, А. В. Бобрищев-Пушкин замечал, что «если война проиграна, надо уметь заключить мир»[4], он во многом был прав даже в той ситуации. Воевать с большевистской Россией было бессмысленно, прежде всего потому, что Советскую власть признало большинство народа, несмотря на ужасы военного коммунизма, потому что ей удалось перетянуть на свою сторону крестьянина-середняка. Как нельзя отказать в известной правоте и этому суждению того же автора: «Нечего повторять давно указанные факты воссоединения Советской властью отторгнутых частей России, начиная с Украины и кончая Грузией. В Кремле всякий интернационалист станет патриотом, станет государственником: нельзя, управляя страной, не охранять её»[5].

Следует признать, что последнее утверждение не может претендовать на универсальность, так было и бывает далеко не всегда – чтобы оказавшись у власти, антигосударственники всегда автоматически делались государственниками. Тем не менее, разве уже мы сами в постсоветские годы не видели, как приобретали охранительские навыки  государственнического подхода многие пришедшие во власть радикальные либералы – силой логики вещей, логики управления страной?


С.С. Лукьянов


С этими достаточно трезвыми наблюдениями Бобрищева-Пушкина в пользу необходимости примирения с советской властью, разделяемыми и другими авторами сборника, связано второе упоминавшееся мною обстоятельство в качестве причины непопулярности и замалчивания «СВ» в постсоветские 1990-е годы, их продолжительной маргинальности в общественно-историческом сознании. В идеологическом мейнстриме и во власти (вплоть до правительства Примакова) доминировал радикальный либеральный вектор, который дополнялся имитациями под дореволюционное прошлое. При декларировавшихся стремлениях «любой ценой прочь от СССР» и «долой проклятое советское прошлое» невозможно было бы ожидать обращения к «СВ» с их призывами к примирению с большевизмом и лояльности Советской власти среди «интеллектуального класса» 1990-х, поскольку последний во многом этот вектор и формировал.

Подхваченный ветром истории, или «духом эпохи», он был, впрочем, скорее объектом, чем субъектом истории, поскольку на выходе он получил совсем не то, что ожидал, двигая и поддерживая радикальную либеральную революцию конца 1980-х – начала 1990-х.

Почему «СВ» и исторические уроки сменовеховства стали актуальными сейчас? Мне представляется, что в настоящее время уже очень многие люди, отрешившись от либеральных иллюзий, готовы взглянуть в том числе на советский опыт более аналитически, отстранённо и без былых эмоций, признать и его положительное содержание – в той мере, в какой оно было. А для этого нужно иметь непредвзятые и незашоренные, честные и открытые глаза. Всё больше приходит понимание, что социалистический опыт и советский период является неотрывной частью русской истории, которая, хочешь или не хочешь, «пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой», как говорил Маяковский про поэзию. «СВ» и сменовеховство были первым значимым историческим опытом попытки такого понимания, рефлексии на счёт советского опыта, самых первых его лет. Пусть эта попытка оказалась во многом неудачной, но поучительной. В ней важны не только достижения и высказанные её участниками истины, но и провалы.

Авторы «СВ», бывшие активные участники белого движения6, первыми отказались от ожесточенного противостояния и провозгласили отказ от гражданской войны как способа решения общественно-политических проблем, и высказали надежду на то, что русская большевистская революция сама изживет и отменит себя. Правда, последнее случилось не так скоро, как они рассчитывали. Но в итоге это сбылось. Хотя, при этой запоздавшем в сравнении с ожиданиями сменовеховцев итоге изживания вместе с водой чуть не выплеснули и ребенка: радикально отказавшись от коммунизма, заодно чуть ли не потеряли и страну. Любопытно, кстати, что знаменитая фраза «целились в коммунизм, а попали в Россию», авторство которой обычно приписывают философу, диссиденту (сначала он был против СССР, потом против Ельцина и за СССР) Александру Александровичу Зиновьеву, принадлежит на самом деле Николаю Васильевичу Устрялову. Он еще осенью 1920-го года пишет княгине Л. В. Голициной, убеждая её признать неслучайной победу большевиков и прекратить гражданскую войну с ними: «Метили в большевиков, попали по России, в себя самих… Не остановиться ли?»7

В то же время активная проповедь возвращенчества, уверения в скором перерождении советской власти и возможности безбоязненного сотрудничества с нею бывших её противников оказались роковыми для очень многих из сменовеховцев. Так что нужно отдавать отчёт в том, что это движение было сложным явлением, которое объединяло под своим названием разные имена, интенции и намерения, где правильное сплелось с трагически ошибочным, а также фальшью и коррупцией, и поэтому его не стоит изображать какой-то одной краской, или даже всего лишь двумя-тремя.

В исследовательской литературе нередко можно встретить мнение о «рукотворности советского проекта “сменовеховства”», о его заведомой фальши, продажности и обусловленном этим провале движения. При этом, правда, выделяется отдельно стоящая вершина – фигура Н. В. Устрялова8. Признавая, что историками действительно сделано очень немало для вскрытия того важного обстоятельства, что отношения между большинством «рядовых» идеологов сменовеховства и большевиками очень быстро стали отношениями заказчик-исполнитель9, хочется возразить следующее. Акцентирование только этой стороны оставляет в тени органичность и логичность на тот момент возникновения данного движения, того, что для этого были естественные предпосылки. Как справедливо замечает А. В. Квакин в своей фундаментальной и богатой фактическим материалом книге «Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920–1930-х годов в поисках третьего пути», «даже наличие финансовой подпитки не дало бы возможности организовать достаточно широкое общественно-политическое движение в Советской России и в российском зарубежье. Можно было бы выпустить на выделенные суммы сборник, наладить издание газеты или журнала, но в реальности речь шла о массовой поддержке идей “Смены вех”, о наличии определенных корней и предшествующих идейно-политических течений, о стремлении белой эмиграции не допустить дальнейшего распространения сменовеховских идей. Именно об этом свидетельствуют многие документы»10. Квакин констатирует в начале своего исследования, что вопрос о том, было ли сменовеховство инспирировано большевиками, или большевики лишь воспользовались этим движением для разложения антибольшевистских сил, принципиально всё же не решен. «В Советской России и российском зарубежье интеллигенция уже ждала идей, близких к сменовеховским, была готова к их восприятию (…) Скорее всего, можно говорить о том, что сменовеховцы являлись выразителями идеи гражданского мира и Третьего Пути, уже существовавшей до выхода сборника “Смена вех” в широких слоях российской интеллигенции. Темы, выдвинутые сменовеховцами, активно обсуждались в советской и эмигрантской печати»11.

И правда, идеи примиренчества и признания большевиков как государственно-созидающей силы были достаточно распространены к 1921-му году. Похожие мысли уже тогда выражал В. В. Шульгин. Высказывались они и в некоторых других эмигрантских группах и кружках: «Мир и труд» и газета «Жизнь» (Берлин), газета «Славянская заря» (Прага). Близкой по ряду моментов (невозможность свержения власти большевиков извне, надежда на эволюцию режима) к сменовеховству была позиция бывшего видного кадета, экс-посла России во Франции В. А. Маклакова. Правда, он оговаривался, только ознакомившись с основными идеями сменовеховства, что его в нём одновременно не устраивает апология большевизма и что сам он не стал бы сотрудничать с большевиками по моральным, прежде всего, причинам. Маклаков высказывал довольно быстро оправдавшиеся опасения, что «это течение представляет слишком много соблазна для продажных людей, которые к ним уже примазываются и пристраиваются (…) Но стоит им дальше пойти по этой дорожке, как все это движение потеряет весь налет идеализма, станет простой спекуляцией, собранием новых продажных людей, которые продаются новому хозяину»12. Тем не менее, говорил Маклаков, «пока это не совершилось и не отделено то, что в этом течении было здорового, вехизм представляется настолько оригинальным, что те, кто с ним знакомится, невольно поддаются его влиянию…»13.

Действительно, для возникновения сменовеховства и принятия его идей среди широких кругов российской интеллигенции, как внутри РСФСР, так и в эмиграции, были объективные предпосылки, была объективная почва – вне зависимости от того, что очень скоро это движение оказалось коррумпировано. Это осознание братоубийственного характера гражданской войны и того, что она белыми бесповоротно проиграна, перелом во внешней политике большевиков и их хозяйствовании, который еще в феврале 1920-го года предсказывал Устрялов, говоря о неизбежном в скором будущем «экономическом Бресте большевизма». Очень значительными были разочарование в союзниках и связанное с этим понимание, что в сильной России никто в мире не заинтересован кроме неё самой. Внутри самих победителей уже возникла и набирала силу идея красного патриотизма (позже она перерастёт в идею советского патриотизма)14.

О том, что на идеи сменовеховства, несмотря на начавшуюся ожесточенную полемику, многие откликнулись с пониманием и даже энтузиазмом, говорит и то, что в 1921 году на Родину из эмиграции вернулось самое большое число соотечественников – около 122 тысяч человек: представителей технической и творческой интеллигенции, офицеров, солдат и казаков15. Также, «согласно советским источникам, в 1922 году из 230 опрошенных инженеров Москвы 110 стояли на сменовеховских позициях, 28 – на советской платформе, 12 – на антисоветской платформе, 46 человек были безразличны к большевизму, остальные не дали ответа. Таким образом, около 50% опрошенных инженеров разделяли идеи сменовеховства.

Сменовеховское движение, у истоков которого стоял Н. В. Устрялов, становится заметным явлением общественно-политической жизни эмиграции и России. Те, кто отказывался участвовать в вооруженной борьбе против своей Родины, кто, не принимая большевизм как систему взглядов, стремился вернуться на Родину и участвовать в ее возрождении, кто, являясь внутренним эмигрантом, жил и работал при большевистском режиме, кто искренне служил новой власти, – все они в сменовеховстве находят необходимое идеологическое обоснование своему выбору»16.

Тем не менее, сменовеховство – сложное историческое явление, в нём почти неразрывно сплелись сбывшиеся запоздалые прогнозы с иллюзорными надеждами и губительными рекомендациями. Это движение объединяло под своим названием разные персонажи, интенции и намерения, порой плохо сочетающиеся друг с другом. В его рамках выделяют разные группировки, спорившие друг с другом. Первая – это правые (преимущественно Устрялов), которые стремились сохранить интеллектуальную независимость и хоть какую-то самостоятельность от партийных кукловодов, предлагавшие в 1920-е честное сотрудничество без перехода на идейные позиции большевизма. Так называемые левые сменовеховцы (Ю. В. Ключников, газета «Накануне» и большинство рядовых идеологов сменовеховства) очень быстро пришли на полностью просоветские позиции и, оказавшись апологетами буквально любых действий советской власти, стали просто полностью предсказуемы и неинтересны. Третья группа – так называемые внутрироссийские сменовеховцы (И. Лежнев и газета «Новая Россия»). Последние были гораздо левее даже левых сменовеховцев-эмигрантов.

Тем не менее, первоначальный успех пражского сборника 1921 года и сменовеховского движения был обусловлен неким мессиджем, понятным и принятым широкими кругами интеллигенции. В чем же состояли его основные идеи, обусловившие такой оживленный отклик: как согласие, так и начавшуюся ожесточённую полемику? Этот месседж как некое единое целое считывался во всех статьях «СВ» у его разных авторов, как набор общих идей-настроений, понятных многим «спецам» или эмигрантам, и поэтому нашедшим резонансный отклик. Попробуем вкратце выделить главные пункты, как они нам представляются.

– Осознание и признание необратимости победы Октябрьской революции и большевиков; то, что их свержение силовым путем после поражений Деникина и Колчака стало окончательно невозможным. Фиксация «глубокого кризиса белого активизма».

– Осознание братоубийственного характера гражданской войны и призыв к гражданскому миру. «СВ» – это своего рода манифест национального примирения.

– Подчеркивание того, что революционеры-большевики просто силой вещей становятся государственниками, интернационалисты все более проникаются российскими национальными мотивами. Констатация воссоздания большевиками государства и армии. В то же время так называемые русские националисты, белые ведут себя антипатриотично, поддерживая иностранных интервентов.

– Надежда на перерождение большевизма и мирную эволюцию режима: уверенность в том, что правые фракции партии объединятся с народившейся нэпмановской буржуазией и отменят засилье партийных догматиков и доктринеров.

– Признание величия русской революции.  Как писал Устрялов, «тут все мы сходимся (в интуиции величия русской революции – Ю. П.), как и в том, что великой русская революция стала лишь в октябре 1917 года»17. Через принятие революции предлагалось примириться со своим народом и Родиной и, таким образом, преодолеть раскол русской нации во имя возрождения и процветания Отечества.

– Идея национального характера русской революции. Ее делали не инородцы, последние были лишь захвачены общероссийским вихрем. Корни революции лежат глубоко в русских общественных и культурных радикальных традициях.

– В то же время утверждение мессианского значения революции и новой революционной России. Возрождение большевиками международного престижа и значения страны.

– Убежденность в кризисе либеральных ценностей, наступающем закате западной культуры и мессианской роли России уже на новом, советско-коммунистическом фундаменте.

– Идея необходимости союза интеллигенции и власти во имя блага Отечества.

Однако кардинальная проблема была в том, что вторая сторона идти на принципиальные компромиссы со сменовеховцами совсем не собиралась. Разве что лишь тактически, временно. В том числе и так называемые правые коммунисты, на которых поначалу рассчитывали Устрялов и иные авторы.

Идеология сменовеховцев была выгодна советской власти, во-первых, потому что показывала правоту большевиков: бывшие враги признают себя побежденными. Они подтверждают их политические и государственные достижения по укреплению России18. Во-вторых, сменовеховство способствовало возвращению в СССР столь нужных в условиях разрухи и запланированного хозяйственного подъема-рывка разного рода «спецов». Поэтому, в частности, с согласия руководства партии Госиздат дважды (в Твери и Смоленске) переиздает сборник «Смена вех» десятитысячным тиражом. А «Правда» по предложению Ленина перепечатывает статьи Ключникова из журнала «Смена вех» о предстоящей Генуэзской конференции, и потом его привлекают в состав советской делегации на эту конференцию в качестве эксперта.

В то же время возникновение сменовеховства стало для большевиков тревожным знаком. Понимая пользу от этого движения, партийное руководство действительно опасалось так называемого буржуазного перерождения, к которому мог привести нэп и о котором говорили Устрялов и Ко. Большевики оценили тонкость и проницательность Устрялова как умного врага, то, как убедительно и откровенно он предсказывал эту вполне реальную для них опасность. Об этом говорил сам Ленин: «Предостережение нам со стороны буржуазии, которая устами сменовеховца Устрялова заявляет, что нэп – не “тактика”, а “эволюция” большевизма»19.

Конечно, никаких стратегических уступок коммунистической властью a priori не планировалось. Сменовеховцы рассчитывали на смягчение режима и его плавную эволюцию к более цивилизованным формам, на постепенное, на неуклонное прекращение преследований и репрессий, но вскоре победившее сталинское партийное большинство во главе со своим вождём сворачивает нэп и переходит в наступление. Соответственно у усилившейся партийной диктатуры окончательно исчезает нужда в идеях «СВ». Большевики, отказавшись от нэпа, на новом историческом витке с конца 1920-х фактически приступают к продолжению гражданской войны (коллективизация, Большой террор).

Среди сменовеховцев поэтому сдача и коррупция (коррупция не обязательно в смысле продажности и открытого подкупа, а в изначальном значении латинского слова corruptio – порча, повреждённость, извращённость) начались почти сразу. Причем коррупция внутренняя, духовная возникла раньше, чем внешняя, материальная. Первое предопределило потом второе. В этом контексте примечателен своего рода антидостоевский настрой или стиль мышления идеологов сменовеховства – Устрялова, Ключникова и др., когда они историей и светлым будущим оправдывали не просто слезинку ребенка, а реки и моря крови, пролитой в революцию и гражданскую войну. Вот что, например, сказано в «Передовой» уже первого номера парижского журнала «Смена вех»: «Создалась новая Россия, – Россия трудящихся, сбросивших с себя ярмо прежнего угнетения и ищущих новой, своей свободы. Она еще слаба, эта новая Россия, и при неблагоприятной обстановке мыслимы не только резкое понижение её достижений, но даже и срыв её. Отсюда – предостережение: – Если ценою великих испытаний и разрушений Россия достигнет лишь ничтожных результатов – это будет непоправимый моральный удар для неё: жертвы революции не должны остаться неискупленными»20.

Полностью эту статью читайте в:

Смена Вех [1921] / Предисловие Ю.В. Пущаева. Переиздание под редакцией и послесловие М.А. Колерова. М.: Модест Колеров, 2021. 000 с. (Исследования по истории русской мысли. Т. 30).


[1] В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992. 381, [2]  с.

[2] См. Сорокина М.Ю. “В Каноссу!”, или Как Сергей Чахотин вернулся в СССР // Природа. 2007. № 3. С. 69–77.

[3] Ключников. Ю. В. Смена вех // В поисках пути. Русская интеллигенция и судьбы России. C. 249.

[4] Бобрищев-Пушкин А. В. Новая вера. Там же. C. 335.

[5] Там же. С. 334.

6 Известный адвокат А. В. Бобрищев-Пушкин был товарищем председателя «Союза 17 октября», занимал важные посты в правительстве А. И. Деникина; профессор С. С. Лукьянов был одним из организаторов антибольшевистского восстания в Ярославле; известный деятель кадетской партии Ю. Н. Потехин работал у А. В. Колчака; (…) профессор Ю. В. Ключников, видный кадет, был управляющим министерством иностранных дел в правительстве А. В. Колчака; профессор Н. В. Устрялов, известный кадет, возглавлял бюро печати Омского правительства; профессор С. С. Чахотин, кадет, возглавлял созданное летом 1918 г. «Осведомительное отделение» при верховном руководителе Добровольческой армии генерале М. В. Алексееве. Все они к концу Гражданской войны в России пересмотрели свой активный антибольшевизм, полагая, что если русский народ сделал выбор в пользу большевиков, то надо идти с народом» (Квакин А. В. Между белыми и красными. М., 2007. С. 7–8).

7 «Не остановиться ли?» Из переписки Н. В. Устрялова и княгини Л. В. Голициной / Предисл. О. А. Воробьева // Грани. 1999. № 192. С. 217.

8 См., например: М. А. Колеров. «“Аще не умрет, не даст плода”: власть и жертва Николая Устрялова» // Колеров М. А. Археология русского политического идеализма. 1900–1927. М., 2018. С. 170–227.

9 См. список литературы на этот счёт в том же сочинении М. А. Колерова (С. 173): Alexandre Kvachonkine. Histoire d’une manipulation: Les Bolhcheviks et le mouvement emigre «Changegement des Jalons» // Communisme. Paris, 1995. № 42/43/44; Козлов. Провокация (Тайная операция Политбюро ЦК РКП (б) — издание сменовеховской газеты. 1922–1924 гг.) // Звезда. 1997. № 5; Квашонкин А. В., Лившин А. Я. Послереволюционная Россия (проблемы социально-политической истории, 1917–1927). М., 2000. С. 59–91. См. также глубокий и фактологически насыщенный очерк: Гачева А. Философская эмиграция. Сменовеховство // А. Гачева, О. Казнина, С. Семёнова. Философский контекст русской литературы 1920–1930-х годов. М., 2003.

10 А. В. Квакин. Между белыми и красными. С. 8.

11 Квакин А. В. Там же. С. 12.

12 Цит. по: Квакин А. В. Между белыми и красными. С. 243.

13 Там же. С. 243.

14 См.: Дубровский А. М. Власть и историческая мысль в СССР. (1930–1950-е гг.). М., 2017. С. 34–58.

15 Романовский В. К. Жизненный путь и творчество Николая Васильевича Устрялова. М., 2009. С. 247.

16 Там же. С. 247.

17 Устрялов Н. В. Вперед от вех // Устрялов Н. В. Под знаком революции. 2-е изд., Харбин, 1927. С. 86, 89.

18 Об этом, в частности, выразительно говорил А. В. Луначарский: «Перемена фронта у этих людей является вполне обоснованной и совершенно естественной. Первое, чего они жаждут – прочной государственности. Они пришли в ужас уже при керенщине. Присмотревшись к лику наших эсеров и наших меньшевиков, они убедились, что эти партии – болтушки в состоянии только совершенно растасовать все силы народов бывшей Российской империи. Они убедились, что попытки контрреволюции (типа колчаковщины, врангелевщины и т. д.) представляют собою продажу России иностранцам и кроме того являются свидетелями полной бедности, и духовной государственной нищеты правящих классов. Они должны были бы прийти в отчаяние, но тут они заметили, что, пока они боролись с большевиками, большевики создали государственность, создали прочный политический строй, создали большую и прекрасную вдохновенную Красную армию, что они не только не растранжирили Россию, но за совершенно ничтожными исключениями объединили территорию бывшей империи в виде свободного союза народов, союза, отнюдь не противоречащего величайшей концентрации сил, законченной централизации. Они убедились, что советская конституция не противоречит великодержавности. Присмотревшись к тактике Коминтерна, они (правда, криво, ошибочно, убедились, что эта тактика идет на пользу великодержавности России, создавая ей на Западе и Востоке друзей среди миллионов угнетенных. Ошибочность их оценки заключается только в том, что они неясно понимают глубокий интернационализм и доминирующую над всем коммунистичность нашей тактики, но что на нашем интернационалистском пути мы, вместе с тем, совершаем работу и по воссозданию России, и что одна задача отнюдь не противоречит другой – это, конечно, верно» (Луначарский А. В. О смене вех культурной общественности // Культура и жизнь. 1922. № 1. С. 8.)

19 Ленин В. И.. Полное собрание сочинений. Т. 45. М., 1970. С. 60.

20 Б. а. Передовая. Смена вех. Париж, 1921. № 1. С. 2.



АВТОР
Юрий Пущаев
Кандидат философских наук, научный сотрудник философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Поделиться