После «измов»

Человечеству необходимо вернуться к пониманию того, что постоянные поиски смысла жизни -- необходимы

Рынок – если его оставить на саморазвитие – есть соотношение равных (покупателя и продавца), есть процесс уравниловки (стремления к эквилибру между двумя), поэтому он никогда не позволит возникновения гениального всплеска в определенных областях. В технологии – позволит, ибо технология – это всегда способ для рынка достичь новых потребителей. А в производстве странного (горних технологий?) не позволит…

Рыночные маргиналы

Помню, как я чувствовал существование социалистической идеологии: как единственной идеологии в окружении хаоса океана капитализма. Неважно, верны ли были предпосылки или нет. Неважно, свойственно ли человеку нутряное нежелание иметь в частной собственности заводы или нет. Если да – то социализм верен, если нет – пусть человек привыкает. Главное – это была идеология на иных принципах, иных постулатах, иных допущениях. Это была идеология, не жизнь вообще, просто так. С ней можно было соглашаться, бороться, по отношению к ней – самоопределяться...

Помню, как развивался мой личный развал идеологии социализма: через джинсы, через кока-колу, через супермаркеты зарубежа. Там все есть! Там – свобода! Да, свободы в нашем конкретном строе не хватало, особенно – свободы слова. Свободный рынок идей! Это мне очень нравилось. Потому что я – лично – вышел бы на этот рынок, и если бы у меня были деньги – купил самые клевые идеи, которые мне бы понравились. Потому что я люблю завиральные идеи. И казалось мне, что, как и в случае со свободным рынком идей, свободный рынок всего остального – наилучший способ для развития. Ибо ведь – конкуренция! Если мы не знаем, куда развиваться и зачем, – другие, просвещенные покупатели развития, подскажут!

Во всех этих построениях у меня была принципиальная методическая ошибка: я подставлял вместо среднего участника общества, обывателя, покупателя, производителя, предлагателя – себя. Свои устремления, интересы, ценности, соображения.

Между тем у рынка, несмотря на его относительную свободу по сравнению с СССР, был один принципиальный недостаток. Трудноуловимый. Его можно обозначить так: рынок обычно не производит того, что не нужно другим. Или что другим кажется, что оно им не нужно.

Все, что является продуктом Пушкина, Лермонтова, Канта, да и самого Маркса, – все это было произведено не потому, что было нужно другим, не потому, что был спрос на это, – а вопреки какому-либо спросу. После того как это все произведено, кто-то превращает это в товар и пытается это продавать – иногда успешно, иногда не очень. Но тогда, когда это производилось, это производилось вопреки потребностям и интересам потенциального покупателя рынка, независимо от них. Независимо – да. Но почему вопреки? А потому, что, спроси их, сделай опрос – никто бы никогда ни за какие коврижки не сказал бы, что это им нужно. Да они и не знали бы, что – это.

Но теория рынка учла и это. Есть товар, формирующий своего потребителя. Через рекламу заранее сообщают, что людям очень нужен будет очередной гаджет, который вскоре будет произведен и поступит в продажу. Человеческие массы – внушаемы. Рынок создал механизмы внушения, более гибкие и умные, чем пропагандистская машина советских и нацистских времен, чтобы обеспечивать себе спрос. Иногда этот механизм используется для рекламы интеллектуального товара. Скажем, Маркс вновь рекламируется на афишах в метро Лондона. Да и вообще философия: «Хотите понять, как жить? Читайте философов!».

Вывод? Неизвестно, то, что рекламируется, будет соответствовать обещаниям или нет. И все же, если рынок сознательно возьмется за рекламу интересного, интеллектуального, трудоемкого, творческого – разве не будет способствовать его возникновению? Будет... Но... прибыльно ли это? Сколь людей ни уговаривай, почитать Маркса возьмутся единицы. Можно даже уговорить, чтоб купили, наверное, но уж чтоб читать... А раз уж так – то и покупать перестанут. Ведь рынок! Свобода! Не заставляет никто держать томики на полке в гостиной! Маркс, Кант или Пушкин – это другой товар. Да, его можно рассматривать как товар во временной протяженности: Канта и Маркса во всемирном масштабе, а Пушкина в истории России и СССР, наверное, покупали столько, что это больше, чем любой кратковременный бестселлер, даже бестселлер соцреализма с многомиллионными тиражами или «Гарри Поттер». Или сравнимо. Но тут вступает в силу другой закон свободного рынка: стремление к прибылям здесь и сейчас, возможно быстрее с возможно малым количеством затрат (из чего происходит стремление к сверхприбылям и возникновение монополий и т.д.).

Желание странного

Рынок формирует своего покупателя именно в сторону желания странного, т.е. бессмысленного... И чем больше он, чем более он всеобъемлющ, чем более он всепокоряющ этот свободный идеальный рынок, тем меньше будет он стремиться обеспечивать интересы такого маргинала, как я. В США я не мог найти записей или дисков песен Шарля Азнавура. И даже «Битлз» там трудно было найти. В книжном магазине с сотнями тысяч различных томов не было Шекспира. И так далее.

Рынок ориентируется на массовый спрос, на приоритетный спрос и формирует своего потребителя в соответствии с этим. Отсюда и успех демократичных кока-колы и «Макдоналдсов».

Но, скажут мне, ведь есть же в рынке и нишевые участки? Есть игроки, заранее согласившиеся, что ради той или иной цели, скажем, традиций, или старомодности, или каких-то не очень массовых ценностей, мы отказываемся от сверхприбылей и будем выпускать то, что необходимо маргиналам, – и будем концентрировать маргиналов, производящих маргинальный продукт.

Как Фолкнер обманул меня, преподнеся капитализм как нечто привлекательное

Не то меня убеждало в том, что капитализм хорош, что в США есть джинсы задешево и кока-кола, – а то, что плюс к этому в США также был Уильям Фолкнер. И выживал как-то, писал, романы публиковал, деньги получал и жил. Правда, и для Голливуда приходилось корпеть, чтоб денежку сделать, но все же написал же он двадцать гениальных произведений, несмотря на весь этот рынок, да еще и благодаря ему! И даже, как я слышал, усадебку имел! Или – в Южной Америке – Маркес. Или – Борхес. Правда, они как-то умудрялись подрабатывать по-иному: Маркес – журналистикой, Борхес – библиотекарством, а Кортасар – так тот вообще чуть ли не послом во Франции был, и вместо того чтобы прямыми своими обязанностями заниматься, романы точил! Манкируя своими обязанностями? Обманом? Обманом государства? Как знакомо! Как если б мы – ну почти как в советские времена – сидели на зарплате мнс и писали бы под псевдонимом Эбони Кларк какие-нибудь женские романчики!

Короче. Все же Фолкнер был. Однако... Вот закавыка: только до 1962 года... Затем он умер, и Хемингуэй, и все остальные умерли или постоянно умирают, и все, что с тех пор производилось великой американской литературой, несмотря на отдельные случаи таланта, вполне засовываемо в категорию «университетской литературы»! Т.е. неуниверситетская, но фундаментальная (ставящая фундаментальные вопросы бытия ребром) литература в Америке тоже умерла!

Да, может, в испаноязычном мире или в Германии, или во Франции, скажем, еще есть журналы, в которых можно рассказ напечатать и прожить на эти деньги месяц – скромно, бедно, но – прожить... Как делали Эдгар По еще в начале XIX века, Вильям Сароян, Рэй Брэдбери в веке XX и т.д. Не знаю. В Америке, да и в Англии, да и в бывшем Советском Союзе – такого уж нет. Давно. Там это закончилось раньше, чем здесь. Там поэты ушли в контент-продюсеры, и в лучшем случае их отдельные строчки пишут на стенах в метро, как рекламу. Не заранее обдуманный рассказ для данного журнала, не под тему, а – вначале вдохновиться, написать его – затем послать в 20 журналов (где они, эти 20 журналов, печатающих рассказы?), и – победа! Один из них публикует и платит тебе гонорарчик реальный...

К сожалению, как квартал Красных фонарей в Амстердаме – это мастодонтное явление, даже если и есть все еще во Франции или Германии, – похоже, уже исчезает...

Философы-культурологи бьются, пытаясь объяснить, куда же девалась эта система производства интеллектуального, фундаментального труда. Ведь что такое рассказ Брэдбери или Сарояна? Это совмещение развлекаловки (легко читать) с гениаловкой (продвигает знание человечества о себе самом, саморефлексию человечества движет вперед). Культурологи, скажем, постановили, что умерло разделение понятий «высокая культура» и «популярная культура» (popular culture; как бы перевести? Общественная, что ли, культура, массовая)...

Постмодернизм попытался объяснить, что происходит. Адепты рыночных ценностей приводят в пример развитие интернет-технологий и текстов на альтернативных носителях, объясняя, почему, скажем, книга уже не будет таким единственным носителем текста, как ранее. Приводят в пример газеты – ведь, несмотря на все альтернативные носители, не вымерли! Изменились, но не вымерли!

Ностальгия по цельнометаллическому электрочайнику

Как возник Интернет? Возник он из американского ВПК, как и многое технологически инновационное и при этом дешевое, которое возникает из ВПК – как дешевые цельнометаллические электрочайники советской эпохи или алюминиевые весла для байдарок, – все то, что я так любил в СССР. Ибо это технологии, в которые при их создании необходимо вкладывать средства; а можно средства частично заменить чем-либо, скажем, шарашкой, – а после создания рынок их уже подбирает (если позволят и если не материалоемкие, как чугунные чайники) и развивает и использует...

И что же теперь будет? А будет следующее: рынок будет развивать товар, который, в принципе, засовываем в инфраструктуру Интернета. Возникла новая инфраструктура – и рынок будет создавать товары для нее, ибо она – массовая. Так же как журналистика не умрет, несмотря на любые новые носители, смену носителей, перипетии с носителями, ибо журналистика – феномен массового рынка, древнейший феномен. Так же как проституция не умрет, несмотря на закрытие любых остаточных кварталов красных фонарей, – потому что любой массовый товар соответствует некой инфраструктуре распространения: образы инфраструктур и журналистики, и проституции, и Интернета (Сети, Паутины) заложены в наши человеческие тела. Если изолировать человека, лишить его возможности, он не будет узнавать новостей, покупать тела других людей и проверять имейл. Но он будет ждать любого удобного случая, чтобы подключиться!

Среднестатистический, то бишь человек. Независимо от национальностей и рас, и даже гендера, и почти независимо от возраста.

Долой маркетинг?

Рынок – если его оставить на саморазвитие – есть соотношение равных (покупателя и продавца), есть процесс уравниловки (стремления к эквилибру между двумя), поэтому он никогда не позволит возникновения гениального всплеска в определенных областях. В технологии – позволит, ибо технология – это всегда способ для рынка достичь новых потребителей. А в производстве странного (горних технологий?) не позволит. Ибо странное производится вопреки данному типу общества (как бы оно ни было глубинно предопределено самим обществом), вопреки данному рынку и навязывается на шею общества, на шею рынка, который затем ищет, подо что же это приспособить. Достоевского можно приспособить под Эйнштейна – который, по собственному признанию, не создал бы своей теории относительности, не читай он Достоевского... А Эйнштейна подо что? Под Бора или Сахарова? Или под постмодернизм? Все относительно?

Наш маркетинговый образ человека – образ человека-потребителя в нашей маркетинговой душе или голове – предопределяет, что же мы хотим под него создать. Что бы он купил? Если создавать образ маркетингового потребителя по своему образу и подобию, то мы ошибемся, и никто товар не купит. Ибо они – не мы. Надо исследовать и создавать маркетинговый образ человека вопреки своему образу и подобию – и тогда товар купят.

А мы сами-то купим наш товар? Это – тест, который часто делают компании. Но те компании, которые производят что-то, нужное им же самим, – обычно производят что-то интересное. Те же, которые честно отчуждают себя от своего потребителя, именно вот эти самые компании и занимают место тех, кто мог бы производить странное...

Что же? Я ратую за жванецко-советский вариант магазина для продавца? Пораженческую университетскую литературу? О, нет! Дело в том, что в случае отчужденного от потребителя производителя, когда говорят: Вглядитесь в потребителя! Произведите для него! - на самом деле, даже не осознавая оного, имеют в виду: вы не производите ни для кого! Вглядитесь в себя! Произведите для себя! Вся система маркетинговых исследований «других», этих неизвестных таинственных потенциальных потребителей, – от лукавого: краткодышащая рыночная попытка создать новый рынок для маркетинговых исследователей, для социологов, последней и высшей стадии беспардонной лжи. Бедные социологи – одни из самых расколотых, шизофренических творческих профессионалов современности...

«Капитализм» – бесформенное понятие? 

Ты не имеешь формы, как вода или пар.

Щекн у Стругацких.

«Жук в муравейнике»

Помню, как поразил меня момент, когда советский строй распался, своей чистейшей философской парадоксальностью: мы въехали в капитализм, т.е. в строй, который существует как бы вообще! Несозданный человеческими руками! В чистейшую онтологию! В жизнь, как она якобы есть! Как же умудрились дать этому наименование? Назвать это? Определить? Как умудрился Маркс найти обозначение для этого – естественного окружающего? Он-то умудрился, так как верил, что определил естественно-исторические стадии развития человечества: первобытно-общинный строй, рабовладельчество, феодализм, капитализм, социализм, коммунизм... Но без последующей стадии – капитализм перестает и сам быть стадией...

Капитализм в такой интерпретации – сродни таким словам, как «мир Божий», «космос», «ойкумена»… Мы въехали в нечто неискусственное! Существование осознанной альтернативы делало капитализм идеологией. Смерть осознанной альтернативы превратила капитализм просто в условия жизни. Это и имел в виду, наверное, Фукуяма, говоря о смерти истории. История умерла с советским строем. Правда, он говорил это полунеосознанно. Что бы там ни говорили, как бы ни пытались управлять капитализмом, он – вещь естественная. Им – только частично берутся управлять, не предлагая гарантий успеха. Т.е. человек отказался от варианта искусственного развития – советского строя – и вернулся в естество! Это естественно – быть эгоистом! Это естественно – желать иметь весь мир! Естественное – красиво!

Что делает капитализм с естественным? Он его выводит в светлое поле сознания: трахаться – естественно, поэтому давайте не будем вокруг этого разводить всякие бодяги. В Советском Союзе был свободнейший, хаотичнейший секс (в северных районах), но «секса не было»! Т.е. он не был выведен в светлое поле сознания общества. То, что из-за тех или иных причин исторически, и зря, было объявлено постыдным (и следовательно, (полу)тайным), перестает им быть! Человек цивилизуется! Тампакс, презервативы, терки для пяток – в телевизор! На рекламу!

Естественное ограничивается рыночными методами, неискусственно: вот и теория свободы Айзии Берлина, возлюбленного Ахматовой. Моя свобода заканчивается там, где начинается твоя. Естественное ограничение естественного. 

Не надо пытаться думать обо всем человечестве, не надо иметь глобальных идеалов – живи естественно! Рынок – все утрясет! Думанье обо всем человечестве – Кант, Гегель, Маркс, советский строй – исчерпали себя! Любая монологичная теория о счастье всего человечества разом, и чтоб никто не ушел обиженным, – от лукавого! Порождает тоталитаризм! Враг открытого общества! Думай о себе, имей личные принципы и ценности и хаотично борись с другими подобными себе за торжество своих идей, но только лишь частных, индивидуальных идей – и правил соблюдать не надо, капитализм за тебя соблюдет: перегнешь палку – схватят и приговорят. В великих идеях нет нужды, они – путь к мировым войнам! В безграничном капитализме тоже войны бывают, но – безыдейные – и только лишь частные. Сколь ни увеличивай размер военной воронки, она не превращается в мировую! Сколь ни старался бен Ладен...

Диктатуру смысла – паразитам?

Экстремальный капитализм не приспособлен для навязывания человечеству реальных масштабных идей, для производства массового, но фундаментального интеллектуального продукта. Частичный капитализм, или социализм – еще дает для этого шанс: как Кортасар, деньги зарабатывать одним способом, а самоосуществляться, фундаментальные вопросы ставить, свои идеи миру навязывать – другим. Или как в СССР – через творческие союзы – стань членом Литфонда, иногда пописывай в «Правду» или в «Комсомолку» и твори основное в стол, для истории! Но в обоих случаях – через обман! Через сокрытие того, что стремишься к странному в основное рабочее время! Через раскалывание собственного сознания, собственной идентичности. И через инфицирование общества этим двойным стандартом, этим вторым, «черным» рынком великих идей.

И не признана еще в мире идея строя, который позволил бы разрешить именно это противоречие! Воображена уже – но не признана! Новый «Капитал» нового Маркса еще не написан – только лишь конспекты, отдельные статейки, черновики... Отдельные экспериментальные школы производства фундаментальных людей... Отдельные синк-танки (think tank, научный центр) для свободных творческих идей, поставленных на службу манипулирования обществом за-ради власть имущих...

А ведь ежу понятно, что людей надо учить, формировать, формовать, вести за собой, лидировать, навязывать им свои великие идеи, помогать им становиться по своему образу и подобию... Ибо человек – создание искусственное, его надо заботливо вести по спирали формирования, и с расколотым сознанием, шизофренически, с расколотыми идентичностями он счастливо не проживет. Человечеству необходим смысл жизни. Объединение расколотости в единую осмысленную картину. А рынок – не ведет за собой, он – затухающая воронка: гасит божественное в человеке.

И всегда был смысл жизни необходим. И почти никогда не была достигнута ни одна формулировка смысла жизни, которая бы консенсуально принималась хотя бы значительным куском этого человечества. Ну, может, кроме мировых религий. Но и они сегодня не спасают. Но консенсуса и не надо, и даже приближения к консенсусу: необходимо лишь стремление к производству смысла жизни. Необходим лишь частичный консенсус в одном: что поиски смысла жизни – необходимы. Человечеству необходимо вернуться к пониманию того, что необходимы постоянные поиски смысла жизни. Отрицания его необходимости тоже приемлемы, но – как часть этих поисков! Поиски через отрицание. Через утверждение. И не жизни отдельного индивидуума, это-то рынок позволяет сделать, а жизни Человека. Человека вообще. Т.е. всего человечества. Это не поверхностная рыночная потребность, а – глубинная, человеческая. И если человек ее не осознает, то ему надо навязать, надиктовать, вывести из-под пластов его консьюмеристски сложившейся, ничтоже сумняшеся души, что – да: у него есть эта потребность, у паразита!

Свободный рынок идей становится реальным только тогда, когда, даже если через навязывание, налаживается производство товара, апеллирующего к высшим потребностям, а не к низменным. Потому что идея – потребность высшая. Свободный рынок идей со свободным рынком – несовместим?

 Новая газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе