Уроки русскости с Мерабом Мамардашвили

РI в последнее время довольно часто сталкивается с обвинениями в русофобии.

Слово «русофоб», некогда вброшенное в политический дискурс математиком-диссидентом Игорем Шафаревичем, сегодня утратило какой-то конкретный смысл и превратилось просто в браную кличку, используемую против неприятных оппонентов, подобно словам «фашист» или «красно-коричневый».


Между тем, среди выдающихся представителей советской культуры и философии, которых мы с той или иной долей условности можем отнести к либералам, в самом деле были те, кто позволял себе негативные и презрительные высказывания в адрес именно русских, по отношению к чертам их характера, особенностям культуры, специфике религиозной традиции. Если говорить о герое этой статьи Мерабе Мамардашвили, то любопытно было бы обратить внимание на тот факт, что в советские годы на его несомненную в этом смысле «русофобию» философская общественность, причем не только либеральная, но и русофильская, смотрела довольно снисходительно. Причина этого состояла в том, что «грузинская» и в целом кавказская тема тогда не была так раскалена, как еврейская. Сегодня дело обстоит прямо противоположным образом, и Мамардашвили – с подачи покойного Константина Крылова — стал чуть ли главным русофобом Советского Союза. Попытаться разобраться в причинах соответствующих высказываний философа, которому в этом году могло бы исполниться 90 лет и который ушел из жизни 30 лет тому назад, попытался философ Николай Коротков.

 

«Ваше счастье, что отечество Ваше занимает такое значительное место во всемирной истории… Россия… уже теперь, может быть, сильнейшая держава среди всех прочих, в лоне своём скрывает небывалые возможности развития своей интенсивной природы»
Гегель Г. Ф. В. Письмо Борису фон Икскюлю.

 «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его;
 мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих…»
Чаадаев П. Я. Философические письма.

«Более антипатриотичного народа, чем русский, на свете нет. У нас проклятия в адрес своей страны можно услышать и от обывателя, и от величайшего национального гения. Англичанин и иранец, индиец и француз считают свою страну лучшей в мире. Русский человек искренне полагает, что это последнее место на земле…»
Кожинов В.В. В России есть свой грех и своя святость

 

На фоне продолжающихся попыток оспорить эксклюзивное право наших «западников» на творческое наследие Мераба Мамардашвили – через его реинтерпретацию в качестве собственно советской философии (а не «философии в СССР»)[1] или в качестве своеобразной реинкарнации досоветской религиозной философии[2], позиция «Оставьте его себе – нам такое не нужно!» выглядит эвристически и стратегически куда более слабой, хотя именно она, в конечном счёте, имеет все шансы стать преобладающей среди отечественных патриотов, в том числе, философствующих – именно по принципу «чем проще, тем надёжнее».

Так, бурю негодования вызывает устная фраза философа о том, что русские готовы есть селёдку на клочке газеты. Сергей Кара-Мурза задаётся риторическим вопросом, зачем друзьям философа надо было публиковать эти злые слова, ведь так «они стали политическим фактом, и он не может остаться без рефлексии[3]. Позже об этой селёдке потребовали отчёта у Александра Пятигорского как близкого друга Мамардашвили, на что «человек никакой культуры» (по самоопределению Александра Моисеевича) гениально ответил: «А вот это от меня. В этом виноват я! … Я говорил: «Мерабчик, знаешь что, сейчас посудку мыть не будем, да и времени нет. Давай-ка лучше на кухне положим газетку под селедку?»»[4].

Мамардашвили косвенно обвиняют даже в распаде СССР: так, Сергей Фокин, фактически нарекая Мамардашвили «философом за троном», пишет: «По крайней мере, это должны знать русские философы по званию и призванию, что в 50-е годы XX-го века в одной из комнат студенческого общежития Московского государственного университета проживали вместе Михаил Сергеевич Горбачев и Мераб Константинович Мамардашвили. … Тридцать лет спустя … фигуры Горбачева и Мамардашвили вновь пересекаются в определенном времени и определенном политическом пространстве, когда в 1985 г. бывший сожитель философа становится Генеральным секретарем КПСС, а идеи Мамардашвили начинают триумфальное шествие по страницам советской печати…»[5]. Признаюсь, никаких сведений про «сожительство» Мераба Константиновича и Михаила Сергеевича ранее не встречал, зато широко известно, что в одной комнате общежития жили вместе будущие жены Горбачева и Мамардашвили – может быть, Фокин их перепутал (или «перепутал») с мужьями?

Рассуждение же о том, что начало «триумфального шествия» идей Мамардашвили по страницам советской печати совпадает с избранием Горбачева на пост генсека – это, мягко говоря, софистика. Просто в перестройку стали печатать ранее запрещенную и «сомнительную» литературу – в том числе и работы «грузинского Сократа». А также труды православных богословов, «Час Быка» Ивана Ефремова, до того изъятый из библиотек за «скрытую антисоветчину», откровения Эдуарда Лимонова и многое, многое другое.

Работы Мамардашвили в этом потоке были «каплей в море»: за вторую половину 1980-х годов – ни одной книги, с полтора десятка статей и интервью, из которых большинство – в специализированных философских изданиях. Если сравнивать с другими «неблагонадёжными» интеллектуалами его поколения, то впору говорить о замалчивании Мамардашвили[6].

Вызывают недоумение также попытки объявить Мамардашвили чуть ли не идеологом грузинского милитаризма и национализма на основании его нескольких разрозненных устных высказываний. Это про философа, который на первом съезде Народного фронта Грузии заявил – вслед за Петром Чаадаевым, – что для него как для христианина родина не может быть дороже истины! Самый же националистический «текст» Мамардашвили – это, опять же, интервью «Жизнь шпиона» (от 5.04.1990), из которого начала свое горемычное плавание пресловутая селёдка. Но в том же самом интервью Мамардашвили выступает против грузинских правых националистов («звиадистов», противостояние с которыми и довело философа до очередного, ставшего смертельным, инфаркта), призывая «не позволить этой группе замалчивать действительность, правду во имя патриотического образа Грузии»[7]. Наконец, отмечая, что национальное освобождение неразрывно связано с формированием гражданского общества, Мамардашвили высказывает сомнение в том, что его соплеменники это осознают и, соответственно, готовы к подлинной национальной самостоятельности. На предсказуемый вопрос, как Мамардашвили, будь он жив, отнесся бы, скажем, к политике Михаила Саакашвили и конкретно к грузино-осетинскому конфликту 2008 года, можно с уверенностью предположить, что отрицательно.

Саакашвили, по сути, является духовным преемником Звиада Гамсахурдиа, против политики которого решительно выступал Мамардашвили: при третьем президенте Грузии в честь Гамсахурдиа была переименована набережная в Тбилиси, а саму военную операцию против Осетии можно считать воплощением в жизнь постулата Гамсахурдиа о том, что «осетинский народ – это мусор, который надо вымести через Рокский тоннель».  В такой идейной преемственности между Гамсахурдиа с его декларативным национализмом и американистом Саакашвили нет ничего странного, ибо ложный национализм, в отличие от истинного, легко сочетается с преклонением перед чужой культурой – в частности, с тем же американизмом – как это убедительно показал еще Николай Трубецкой в своей статье «Об истинном и ложном национализме».

Таким образом, можно сказать, что Мамардашвили именно в силу сложности его философии, принципиальной проблематичности каталогизации его идей, в известной мере остается и для русских, и для грузин «своим среди чужих, чужим среди своих». Но эта невозможность зачислить философа в какой-то один «лагерь» и делает его, возможно, главным «толмачом» между нашими культурами. Он как овод до сих пор продолжает жалить и тех, и других, не давая им впасть в сонное оцепенение самодовольства и, тем самым, полностью оправдывая свое прозвище современного Сократа. Именно философия Мамардашвили может послужить дискуссионной площадкой, агорой для обмена идей и для спора ради истины, а не ради спора между русской и грузинской культурами.

И если мы не хотим превратиться в геополитическое пугало, «стозевное чудище», гулко лающее на соседей, надо творческое наследие их выдающихся представителей изучать серьезно и всесторонне, а не по вырванным из контекста цитатам. И в случае возникновения спорных, двойственных трактовок каких-то текстов, долг философа/историка философии – показывать возможность такого прочтения, которое не противопоставляет разные культуры, а позволяет им конструктивно взаимодействовать друг с другом. Приведем для примера еще одну цитату из того самого «скандального» интервью М. К. Мамардашвили: «Русскому православию свойственна некая затаённость, почти эмбриональное состояние духа, благость… Это — своего рода болезнь затаённой духовности, находящей удовольствие в своём эмбриональном состоянии, всегда более богатом, чем состояние, уже облечённое в форму. Исторически так сложилось, что русская культура всегда избегала форм, и в этом смысле она ближе хаосу, чем бытию»[8]. В продолжение этой мысли можно сказать, что именно отсюда и идет известная привычка русского человека «всё делать в последний момент»: ведь если делать всё вовремя, то задним числом может оказаться, что много было сделано лишнего, необязательного, суетного, тогда как в последний момент всё лишнее отсекается и на первый план выходит только самое необходимое, то, что нельзя откладывать «на потом», иначе «потом» не будет или оно будет несносным. То есть процитированная реплика Мамардашвили – не «против русских», она, при внимательном всматривании, лишь о том, что русские – не такие, как грузины. Ведь нельзя сказать, что хаос – «хуже» бытия. Или «лучше». Хаос – это, выражаясь аристотелевским языком, бесконечная потенция. Что гораздо лучше бесконечной импотенции – каковым бывает кое-что в бытии.

Вместо того чтобы обкрадывать самих себя, отказываясь от освоения методологических, онтолого-гносеологических и прочих наработок Мамардашвили, нужно использовать их для диагностики псевдофилософствования, софистики, разоблачение которой никогда не может быть во вред подлинному патриотизму. Например, Дмитрий Быков в свойственной ему эпатажной манере пишет: «В двадцатом веке Россия больше всего напоминает мне Илью Муромца, который вполне способен сойти с печи и куда-нибудь пойти, но поскольку с определением маршрута у него проблемы, он предпочитает лежать, где лежал, и для развлечения отрывать себе самому то палец, то ступню. …Никакого движения, кроме шевеления в уютно-вонючих потёмках печи… Естественно, любой патриот бросится на меня с кулаками, желая напомнить мне, что именно в ХХ веке Россия отразила жесточайшую агрессию, одержала величайшую победу, полземного шара построила под себя и запустила в космос первого человека… Но ведь я говорю не о внешней истории России, а о внутренней, метафизической»[9].

Но в том-то и дело, что инновационная техника (та же советская космонавтика) не может быть выражением, «овнешнением» рабского сознания, как в свое время хорошо показал Мамардашвили, по сути, превентивно ответив на выпад Быкова: «Изобретение, развитие новой техники одновременно предполагает фантастическую духовную активность. Поэтому представления об удушаемом технократической средой [в том числе социальной машинерией. – Н.К.] человеке не вполне соответствуют истине: они несколько «сбиты», вне фокуса. Такой человек не смог бы создавать то, что его душит[10].

Мамардашвили делал особый упор на то, что грузины по натуре весельчаки и бонвиваны и не страдают «русской болезнью», которая состоит в склонности определять душу через страдание: «Если есть страдание, есть и душа. Значит, она существует»[11].  Также он добавлял, что это «русское страдание», хотя и вполне достойно уважения, всё же «немного самовлюблённое». В принципе, Мамардашвили здесь оказывается всецело в традиции русского «западничества», в котором специфичная для отечественной философии в целом утопичность проявилась в склонности идеализировать Запад (в случае Мамардашвили – Грузию, мыслимую им как часть Запада). Как пояснял Юрий Лотман, отмечая апатию Виссариона Белинского по отношению к реальной Европе, ее быту и достопримечательностям во время его посещения заграницы: «Запад для «западника» — лишь идеальная точка зрения, а не культурно-географическая реальность»[12].

Мамардашвили, со студенчества и до 1980-х годов живший в Москве, противопоставлял реальной России в существенной мере идеализированную Европу, знакомую ему по «фасаду» и по литературе, искренне веря, что стать её органической частью Грузии мешает лишь русское влияние. Но именно эта суверенная Грузия, энергично изгонявшая русских вместе с их влиянием, Мамардашвили и погубила. Соглашусь с мнением Юрия Пущаева: «Я прекрасно могу себе представить, как Мамардашвили жил бы и преподавал в постсоветской Москве, но не в постсоветской Грузии, в постсоветском Тбилиси, где его обвиняли в имперскости и русофилии только потому, что он по-русски говорил без акцента»[13]. Добавим к этому, что в Москве Мамардашвили продолжал бы совершенно свободно отпускать прямо на лекциях свои язвительные комментарии по поводу русской ментальности, русской истории и русских традиций – подобно Чаадаеву, который после выхода из-под домашнего ареста вовсе не подвергся остракизму и продолжал оставаться значительной фигурой в интеллектуальной жизни российской столицы. Важно отметить, что эта знаменитая «диалогичность» русских, терпимость к чужому мнению, пусть и уязвляющему нашу национальную гордость, стала возможной именно благодаря тому самому пресловутому «русскому страданию» (в частности, готовности принять на себя мнимую вину), которое Мамардашвили диагностирует в качестве «болезни»!

Между прочим, ключом к самой характеристике страдания как «единственной причины сознания» (Федор Достоевский), по сути, служит мамардашвилиевское «определение» сознания как возможности ещё большего сознания[14], что как раз предполагает своего рода самоистязание, ибо достигается лишь через муку, через предельное мысленное усилие, с которым по изнурительности не сравнится ни одно физическое (иначе философов было бы в разы больше, чем культуристов). Как сказал Мамардашвили, обращаясь к аудитории проходившего в Париже в 1988 году международного симпозиума «О культурной идентичности Европы»: «Для вас, европейцев, слишком многое кажется естественным, само собой разумеющимся. … У вас нет обостренного сознания, что человек — это прежде всего постоянное усилие стать человеком, что это не естественное состояние, а состояние, которое творится непрерывно»[15].

Таким образом, воспетая Достоевским мужественная решимость русского человека претерпеть страдание – пусть даже за преступление, которого не совершал – свидетельствует не о «рабьем менталитете», как выводят наши либералы, а об «усиленном сознании» русских, о том, что они, если угодно, – больше люди, чем европейцы, – которых ведь, собственно, и подразумевал Фридрих Ницше, характеризуя современного человека как одомашненное, выдрессированное животное, предпочитающее довольство воле. Не случайно тот же Ницше в «Сумерках идолов» говорил, что Россия – единственная страна, у которой есть будущее («которая ещё может нечто обещать»). Здесь надо лишь сделать оговорку, что, возможно, будущее вовсе не за «нанотехом» и вообще не за постиндустриализмом. Может быть, выживут только те, кто ещё не совсем сросся с комфортом западнистской цивилизации, кто – при владении её технологиями (хотя бы и «вчерашними») – помнит иные пути развития и способы общежития.

Наконец, хотелось бы внести свою лепту в традицию сопоставления философий М. К. Мамардашвили и П. Я. Чаадаева. Действительно, рецепция идей «басманного философа» современной отечественной культурой и философией сопряжена с теми же трудностями, что и усвоение идей Мамардашвили. До сих пор даже у серьезных исследователей можно встретить в отношении Чаадаева «прокрустов» подход, когда все его рассуждения, не укладывающиеся в стереотип «чаадаевщины» как умаления исторического значения собственной страны, враждебного отношения к Родине, объявляют временными просветами в сознании сумасшедшего[16]. Вместе с тем, судя по частной переписке Чаадаева, он преследовал цель, скорее, педагогическую. Дело в том, что принудить высший свет к философии нравоучительными увещеваниями о пользе бескорыстного поиска истины было безнадёжным предприятием, и тогда Чаадаев оглушил всех своим «диагнозом» русской культуре и русской мысли (причем, без «подмигиваний» навроде манеры Владимира Высоцкого изменять интонацию, когда тот пел «не от себя»)[17]. В результате, вместо того чтобы в одиночку обдумывать «русскую идею», Чаадаев получил в подмастерья десятки «рассерженных юношей». Для этого, правда, ему пришлось подставиться, вызвав на себя волну общественного негодования, то есть Чаадаева можно назвать своего рода добровольным мучеником, почти святым.

В свете сказанного логично предположить, что будет так же правомерным и, главное, плодотворным для мысли[18] отношение и к «русофобским» высказываниям Мамардашвили, который, по собственному признанию, видел Россию «в точке Чаадаева», как к своеобразной провокации, «пощечине общественному вкусу» или, если угодно, «укусу овода» – с целью привести русское общество в чувство, побудив его в очередной раз провести работу по рефлексии основоположений своего культурного бытия.



[1] Соколов Е. Философия передовиц. Мераб Мамардашвили как советский философ // «Логос», 2017, №6.

[2] Евлампиев И. И. Русская философия в европейском контексте. СПб: Изд-во РХГА, 2017. – 468 с.

[3] Кара-Мурза С. Г. Между идеологией и наукой. М.: Научный эксперт, 2013. С.35

[4] Пятигорский А. М. Я гедонист, а не нарциссист! // Кто сегодня делает философию в России. Т. 1. М.: Поколение, 2007. С. 219.

[5] Фокин С.Л. Что такое русская философия против политики сегодня. – Режим доступа: http://www.intelros.ru/readroom/credo_new/credo-new-2012-1/13059-chto-takoe-russkaya-filosofiya-prot...

[6] В то же время, например, публицистическую книгу Сергея Аверинцева «Попытки объясниться» (1988) издали многотысячным тиражом в качестве приложения к суперпопулярному тогда журналу «Огонек»».

[7] Мамардашвили М. К. Жизнь шпиона // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С. 349.

[8] Мамардашвили М. К. Жизнь шпиона // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С.341.

[9] Быков Д. Л. Русский геморрой // «Московская комсомолец», 1999, №8.

[10] Мамардашвили М. К. Сознание – это парадоксальность, к которой невозможно привыкнуть // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С. 80

[11] Мамардашвили М. К. Жизнь шпиона // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С. 340.

[12] Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: «Искусство-СПБ», 2000. С. 331.

[13] Пущаев Ю. В. Политическое мышление Мамардашвили. – Режим доступа: http://www.russ.ru/pole/Politicheskoe-myshlenie-Mamardashvili

[14] Мамардашвили М. К. Сознание – это парадоксальность, к которой невозможно привыкнуть // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С. 84

[15] Мамардашвили М. К. Европейская ответственность // Как я понимаю философию. М.: Издательская группа «Прогресс» «Культура», 1992. С. 311-314.

[16] Лукьянов Б. «Чаадаевщина» // Изгнание химер. М., 2008. С. 141-155.

[17] В частном письме 1835-го года, то есть за год до публикации «Первого философического письма» (написанного в 1829 году), Чаадаев утверждал, что Россия призвана «дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе» и даже дать «разгадку человеческой загадки» [Чаадаев П. Я.  Письмо Тургеневу А. И. 1 мая 1835 г. // Избранные сочинения и письма. – М.: Издательство «Правда», 1992. – С. 368]. Таким образом, как мы видим, вопрошая русское общество о месте русских в «схеме провиденциализма», Чаадаев для себя уже определился с ответом: мол, я-то знаю, а вы? И если нет, то весь ваш патриотизм суть жалкое довольство собою!

[18] По резонному замечанию Пятигорского в цитированном выше интервью, философ не должен в своем философствовании руководствоваться какими бы то ни было обидами – потому что это редко бывает продуктивно для мысли.
_______________________


АВТОР
Николай Коротков
кандидат философских наук, преподаватель ВятГУ и Кировского ГМУ (Киров)

Автор
Николай Коротков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе