Законно русские
8 ноября 2019 ● Газета "Коммерсантъ"
Как Владимир Путин за чистоту и частоту языка боролся.
Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ
5 ноября президент России Владимир Путин провел заседание президентского Совета по русскому языку, на котором было решено сформировать пул необходимых для правильного развития русского языка словарей. Кроме того, Владимир Путин предложил заменить «Википедию» электронной версией Большой российской энциклопедии. О том, какие еще предложения были рассмотрены на заседании и в буквальном смысле слова взяты на вооружение,— специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников из Кремля.
В круглом фойе Первого корпуса Кремля собрались члены президентского Совета по русскому языку. До этого я уже столкнулся с ними в очереди на вход у Спасской башни Кремля. Журналистов вдруг стали пропускать без очереди, а очередь оказалась при этом образована членами совета.
— Анекдотическая ситуация! — воскликнула одна дама, впоследствии оказавшаяся профессором Воронежского университета.— Мы стоим, а они проходят!.. Вас тут не стояло, молодой человек!
Это она уже обращалась к фотографу, который, впрочем, так не считал.
А я не был уверен, что дама так шутит.
Через несколько минут мы встретились в фойе. Советник президента Владимир Толстой рассказывал корреспонденту федерального телеканала о том, что «русский язык пытаются вытеснить на обочину мировых языков», но что никто так просто не собирается сдаваться.
— Какие еще трудности угрожают русскому языку? — допытывался корреспондент.
Я хотел сказать, что вот именно такие, пока из уст журналистов будет доноситься, что трудности могут угрожать, они и будут угрожать.
— Есть даже преследование по языковому признаку,— миролюбиво отвечал Владимир Толстой.
— А что касается Льва Николаевича и его усадьбы — это будет обсуждаться? — допытывался журналист.
— Скорее будет обсуждаться Александр Сергеевич,— отвечал Владимир Толстой.
Еще одна журналистка интересовалась, не собирается ли администрация президента давить на журналистов, заставляя их говорить по-русски без ошибок.
— Никто не собирается ставить журналистов в какие-то как бы рамки,— обещал Владимир Толстой.— Речь не идет о способе как бы давления…
Я сначала старался не замечать в его речи слово-паразит, но мне не удалось: он им слишком часто пользовался.
Тем не менее я расспросил советника президента, что он думает об истории с преподавателем Высшей школы экономики господином Гусейновым, который назвал сегодняшний русский язык «клоачным» и «убогим».
— Да,— кивнул Владимир Толстой,— одно дело — слышать такое как бы от маргинала, а другое — от преподавателя вуза. Но, в конце концов, он это в своем блоге написал, а не на занятиях со студентами написал. По-человечески меня это, честно говоря, покоробило. К тому же я еще прочел его как бы комментарии к его же посту, и знаете, такое впечатление, что он и в целом не очень складно выражается. Что странно: все-таки ВШЭ представляет.
— Да, подставился мужик…— сокрушенно произнес и главный редактор журнала «Юность» Сергей Шаргунов.
Одной из последних в холле появилась декан факультета журналистики МГУ имени Ломоносова Елена Вартанова. К ней у меня тоже были вопросы: еще не затихла история с двумя студентками, которые на территории факультета собирали подписи в поддержку аспиранта МГУ Азата Мифтахова, в сердцах вроде бы поджегшего офис «Единой России».
— Все перевернуто с ног на голову…— рассказала Елена Вартанова.— Мне кажется, девчонки испугались, что их выгонят, и натворили каких-то дел. Там, честно говоря, дело как будто бы в сотруднике учебной части, который сказал им: «Да вы политические! С вами разберутся!» Они никому на это не пожаловались, а сразу — в соцсети: «Нас хотят выгнать…» Диана Платонова (замдекана по внеучебной деятельности.— А. К.) вообще там на самом деле ни при чем, самый спокойный, тихий человек… И зря они эти справки подделали (по словам девушек, им предложили уйти в академический отпуск и предоставить соответствующие справки, а когда они предоставили, их разоблачили.— А. К.). Они, кстати, так и не сказали, кто этот сотрудник учебной части… А в списке тех, у кого и правда есть задолженности, они далеко не на первом месте…
По крайней мере стало понятно, что девушки в результате этой истории не пострадают. А теперь, может быть, даже и приобретут.
Встреча происходила в Екатерининском зале Кремля. Только там стало понятно, что совет состоит из большого количества людей. Стол был выставлен таким «кирпичиком», и за ним поместилось около 50 человек.
Большинство участников совещания отдали русскому языку всю свою жизнь
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
— Язык,— задал тон Владимир Путин,— служит основой духовно-исторической общности десятков самобытных культур и народов в огромной степени обеспечивает суверенитет, единство и идентичность российской нации.
То есть язык, надо было понимать, больше, чем что-нибудь иное, стоит на страже государственности. А так-то и не скажешь.
— На нас,— продолжил президент,— на нашей стране лежит громадная ответственность за сбережение, развитие и распространение русского языка, русской литературы, тем более сегодня, когда мы сталкиваемся с попытками искусственно,— я хочу это подчеркнуть,— именно искусственно, грубо, подчас абсолютно бесцеремонно сократить пространство русского языка в мире, вытеснить его на периферию.
Речь Владимира Путина неожиданно и неумолимо становилась политической:
— Войну русскому языку объявляют не только пещерные русофобы,— а это мы тоже наблюдаем, думаю, что это не секрет,— разного рода маргиналы здесь активно работают и агрессивные националисты. К сожалению, в некоторых странах это становится вполне официальной государственной политикой. Но за ней — и это тоже должно быть понятно и ясно — все то же давление, прямое нарушение прав человека, в том числе права на родную речь, на культуру и историческую память.
В этих тяжких условиях, рассказал президент, предстоит все же обеспечить «общую грамотность населения» (на первый взгляд задача из 20-х годов прошлого века), а во-вторых, поддержать русский язык за рубежом — «в информационной, в образовательной, в гуманитарной сферах».
Президент предложил «внести необходимые коррективы, прежде всего в федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации", который был принят еще в 2005 году, и, конечно, в закон "О языках народов Российской Федерации", которому в прошлом месяце исполнилось уже 28 лет».
— Одновременно с актуализацией законодательства также прошу начать подготовку единого корпуса словарей, справочников, грамматик, содержащих нормы современного литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации. Они должны стать обязательными для использования всеми государственными структурами, будь то органы власти — и исполнительные, и судебные, законодательные — и школы, средства массовой информации,— закончил господин Путин.
И вот это выглядело более или менее революционно. Таким образом, власть решила бороться за чистоту русского языка административно — по крайней мере там, где она сможет контролировать этот процесс: то есть, скажем, в государственных СМИ (приятно будет понаблюдать за этим процессом с попкорном).
Владимир Толстой принял эстафету от Владимира Путина и, казалось, логично развил основные его тезисы:
— Ведущаяся в так называемом цивилизованном мире война против русского слова, русского языка позволяет рассматривать его как мощнейшее, грозное оружие, а значит, это оружие должно быть в полной боевой готовности!
Наконец-то было сказано, что идет война и что слово — оружие в ней. К этому и шло, честно говоря, все последнее и предпоследнее время.
— И если в сфере военной, в обеспечении своей обороноспособности Россия за последние годы достигла поистине прорывных успехов,— продолжил Владимир Толстой,— то в области гуманитарной нам предстоит сделать еще очень многое и, главное, отладить управление этими процессами!
Правда, по его мнению, пока русским языком за рубежом занимается такое количество разных организаций, что в результате «у семи нянек дитя без глазу».
— По моему глубокому убеждению,— констатировал Владимир Толстой,— в современных условиях во главе международных аспектов государственной языковой политики может и должно стать Министерство иностранных дел, где мог бы быть воссоздан некогда упраздненный специальный департамент. Именно МИД располагает полной и постоянно обновляющейся информацией о внутриполитических процессах в зарубежных государствах, а руководство нашего внешнеполитического ведомства демонстрирует всему миру и нам высочайший образец грамотного литературного живого языка!
Он, наверное, имел в виду последнее стихотворение Сергея Лаврова, опубликованное в журнале «Русский пионер» (и вот тут был совершенно прав).
В этой ситуации примиряло с действительностью и даже откровенно радовало, что за русский язык было предложено отвечать все же не Министерству обороны (а к этому, казалось, тоже все шло), а МИДу (ведомству тоже, впрочем, силовому.— А. К.).
При этом что-то подсказывает, что если бы за русский язык за рубежом начал отвечать МИД, а не Министерство просвещения например, то сам русский язык не был бы в обиде.
— Для граждан России русский язык не может, не должен быть неродным, как бы иностранным,— добавил Владимир Толстой, и тут уж я вздрогнул: «как бы» прокралось даже в его публичную речь.
— Понятно,— заключил Владимир Толстой,— что вопросы языков не могут решаться внутри какой-то отрасли или в пределах одного ведомства, но механизм реализации законов о языках и в отдельных случаях механизм нежного принуждения к грамотному и нормативному использованию русского языка, убежден, должен быть. Не может быть языковая политика государства бесхозной!
Представляется, что «механизм нежного принуждения» способен стать в этом самом русском языке трогательной идиомой.
Но все-таки, мне кажется, лишний раз это лучше не трогать.
Между тем из выступления Николая Кропачева, ректора Санкт-Петербургского университета, стало понятно, что ультиматум, который власть намерена предъявить русскому языку, касается не только государственных СМИ,— а ведь именно такое впечатление производила речь Владимира Путина.
— Закон установил одинаковые требования к языку нормативно-правовых актов и к языку СМИ, к языку делопроизводства и к языку рекламы, к языку судебных решений и к языку публично демонстрируемых художественных произведений. Список можно продолжать! — заявил Николай Кропачев.
Рабочая группа под его руководством достигла больших высот:
— Мы сформировали,— признался Николай Кропачев,— первый в России корпус текстов официальных правовых документов организаций трех сфер: здравоохранения, образования и культуры. Общий объем этого корпуса — это 1,5 млн слов. И проводим анкетирование, интервьюирование, выясняя сложности понимания таких текстов!
И теперь шаг влево, шаг вправо за пределы этих полутора миллионов слов карается по крайней мере штрафом.
И много неясностей все равно остается:
— Суды ссылаются только на толковые словари, другие словари они не используют. Получается, что если сторона использует один толковый словарь, другая сторона — другой толковый словарь… А суды у нас в некоторых случаях… мы такое тоже установили… используют не предложения сторон, а «Википедию» и на ней, на толковании «Википедии», основывают судебные решения!
Чем дальше, тем виртуозней запутывалось дело:
— Хотя закон требует официального утверждения правил орфографии и пунктуации, новая версия этих правил так и не утверждена с 1956 года! Попытка была в 2007 году, но она неудачная, поэтому на сегодняшний день действуют правила 1956 года в той части, в которой они не противоречат четырем словарям... Замечу, в чем-то они противоречат, а в чем-то, поскольку не все словари утверждены, просто этот вопрос не урегулирован!
Господин Путин между тем, попросив слово (одно из полутора миллионов), прокомментировал сначала идею Владимира Толстого:
— Владимир Ильич, выступая, сказал, что наш русский язык — это такое мощное оружие и так далее. Давайте не будем употреблять таких слов. Я серьезно говорю, в этом есть смысл — не употреблять этого! Почему?
Неужели Владимир Путин не считал слово оружием? Это не вытекало из его выступления.
— Потому что если это оружие,— пояснил президент,— с ним начнут бороться как с оружием! С ним и так борются, но по другим соображениям. Да, это сила в известной степени, такая мягкая сила. Этого, мне кажется, вполне достаточно.
То есть Владимир Путин в действительности просто предлагал вести себя не столь простодушно.
— Ведь я много раз говорил, собственно говоря, секрета никакого нет,— продолжил президент,— подавляющее большинство экспертов так и считают: влияние той или иной страны в современном мире определяется не оружием, а экономикой, и как производная от экономики — оружие, культура, образование, наука.
И это была своего рода новость. Президент рассказывал, что уровень развития языка зависит от уровня развития экономики, а мне-то казалось, что уж скорее наоборот. А на самом деле разве можно было впрячь в одну повозку коня-то и трепетную лань?
Между тем Владимир Путин стоял на своем, и даже казалось, что это выстраданное (тем тревожней, если так.— А. К.):
— Интерес в целом к языку, особенно в мире, к русскому языку,— он будет возрастать по мере роста нашего благосостояния в самом широком смысле этого слова: и народного благосостояния, и страны в целом, роста влияния. Тогда и интерес к языку будет. Не будет этого — и хоть тресни! Хоть у нас еще два-три Толстых появятся и четыре Пушкиных — будут переводить просто, и все, это сто процентов!.. Будут хорошие переводчики. А если страна будет мощной, сильной, привлекательной, притягательной — будут учить русский язык!
Таким образом, Владимир Путин — за экспорт мягкой силы, то есть русского языка.
Александр Молдован, руководитель Института русского языка имени В. В. Виноградова, тем не менее настаивал на том, что русский язык — не просто оружие, а целое орудие.
— Надо заботиться об этом орудии, об этом инструменте! — воскликнул он.— …Понятно, что, скажем, нормы правописания должны соблюдаться всеми, отклонения от этих норм являются ошибкой, караются в школе. И даже если я, допустим, скажу: мероприятие «состоиться», то, наверное, партнеры перестанут меня уважать! И совсем иначе ведут себя другие нормы, даже нормы произносительные (Александр Молдован на ходу занимался и рискованным словотворчеством, впрочем, считая его, видимо, жаргонизмом.— А. К.)! Допустим, если ученик скажет «зараженный» или «осужденный», учительница его поправит, это будет ошибка. Но если какой-нибудь Петя говорит «что», «булочная», а Вася говорит «што» и «булошная», никто их за это ругать не станет, потому что оба эти варианта равноправны в русском языке!
Хотелось спорить сразу со всем, что говорил Александр Молдован. Но он ведь не закончил:
— Кроме того, надо учитывать, что языковые нормы находятся в постоянном развитии и частенько бывает так, что старая и новая нормы мирно сосуществуют. Какое-нибудь «одна рельса» или «один рельс», «одна тапка», «один тапок» — это все полноправные варианты! И особенно это относится, конечно, к значениям слов, и это нужно учитывать, когда мы говорим о словарной норме и составлении толковых словарей.
Главное — это не должны слышать и читать одиннадцатиклассники, которые скоро будут сдавать ЕГЭ по русскому языку. Ни за что не сдадут.
Участники совещания предлагали создать единую цифровую платформу, которая заменит существующие словари и которой все смогут с облегчением пользоваться. Директоры (а не директора, как тут уже было сказано) институтов, имеющих отношение к работе с русским языком, готовы были взять эту работу на себя частично или целиком. Было ясно ведь, что гигантская работа потребует адекватного финансирования.
Сергей Шергунов предложил финансово помочь литературным журналам, один из которых он сам и возглавляет,— видимо, наболело. Президент ревниво заметил, что они же сейчас в частных руках и кому тогда отойдет эта помощь?
Впрочем, заместитель главы «Роспечати» Владимир Григорьев, с которым я поговорил после заседания, сообщил, что его ведомство старается помогать этим журналам: 13 основным выделяют около миллиона рублей на каждый.
Директор государственного музея А. С. Пушкина Евгений Богатырев насторожил меня фразой:
— Хочу поделить с вами о своих мыслях про Александра Сергеевича Пушкина…
Да, русский язык, казалось, физически страдал от нежного принуждения, исходящего от некоторых участников совещания.
— Поддерживая все инициативы, мое выступление посвящается…— поддержал Евгения Богатырева директор Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского университета Радиф Замалетдинов.
Писатель Борис Екимов надолго увел участников совещания с поля обсуждения проблем русского языка в бескрайнюю степь недостатка учителей в сельских районах. Уверен, немногие минут через 15 помнили, зачем сюда пришли.
И слово «учителя» было самым невинным в речи писателя.
— И директора школ все-таки ухитряются…— рассказывал и Борис Екимов, пользуясь, очевидно, размытостью норм, о которой ничего, к счастью, не знают все те же одиннадцатиклассники, которых учители готовят к ЕГЭ по родному языку, и в этом ЕГЭ никакой, между прочим, размытости.
За детей, кстати, вступился Дмитрий Бак, директор Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля. По его представлению, именно они, вопреки общему представлению,— самая читающая часть российского общества. И только они еще способны понять, что «дольней лозы прозябанье» — это про то, что прорастает местная трава.
Он зачем-то льстил детям, но неожиданно нашел поддержку в лице президента, который горячо согласился с этим замечанием, мотивируя согласие примерно тем, что дети изучают русский язык и литературу под более или менее нежным принуждением, а у взрослых слишком много других забот, а принуждения, увы, никакого. Усмешка, с которой Владимир Путин произносил эти слова, говорила о том, что Владимир Путин слишком хорошо знает, о чем говорит.
В какой-то момент Владимир Путин, услышав ссылки на недостоверность «Википедии», которой предпочитают пользоваться подростки, заявил, что источником достоверной информации, которая способна заменить «Википедию», может стать электронная версия Большой российской энциклопедии.
Подростки, если бы услышали об этом предложении, посмотрели бы на президента России в лучшем случае снисходительно. (Достаточно сказать, что эта энциклопедия последний раз выходила в 2017 году.)
Кроме того, оказалось, президент не уверен, что надо разделять подготовку преподавателей русского языка на бакалавриат и магистратуру.
— Что это дает? — переспрашивал он.— Бакалавриат преподает только в младших классах, а магистратура дает право преподавать до десятого-одиннадцатого? Это просто модная голая схема или в этом есть какой-то смысл, в сохранении этого порядка подготовки специалистов, в данном случае по русскому языку — бакалавриат и магистратура? Или, действительно, возродить прежнюю систему? Готовить пять лет и давать полноценное образование, чтобы человек сразу мог пойти и преподавать в школу?
Он признался, что окончательного мнения по этому (хотя бы по этому) поводу у него нет, и, слава богу, назвал разделение высшего образования на бакалавриат и магистратуру подходящим для ряда специальностей.
— Когда готовят в области кибернетики, чего-то еще, технические специальности… Довели до какого-то уровня… Эти знания могут быть применены на практике, в жизни, на предприятиях, в наших крупных компаниях. Потом следующий шаг — магистратура. Там еще больше знаний! — разъяснил Владимир Путин.
Остается сказать, что писатель Игорь Волгин под конец встречи просто-напросто выбил деньги на проведение международной конференции по изучению творческого наследия Федора Достоевского (она казалась ежегодной, но потом президентский грант на ее проведение закончился, а продлить его оказалось некому).
И вот это был хороший результат.
Хоть что-то.
5 ноября президент России Владимир Путин провел заседание президентского Совета по русскому языку, на котором было решено сформировать пул необходимых для правильного развития русского языка словарей. Кроме того, Владимир Путин предложил заменить «Википедию» электронной версией Большой российской энциклопедии. О том, какие еще предложения были рассмотрены на заседании и в буквальном смысле слова взяты на вооружение,— специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников из Кремля.
В круглом фойе Первого корпуса Кремля собрались члены президентского Совета по русскому языку. До этого я уже столкнулся с ними в очереди на вход у Спасской башни Кремля. Журналистов вдруг стали пропускать без очереди, а очередь оказалась при этом образована членами совета.
— Анекдотическая ситуация! — воскликнула одна дама, впоследствии оказавшаяся профессором Воронежского университета.— Мы стоим, а они проходят!.. Вас тут не стояло, молодой человек!
Это она уже обращалась к фотографу, который, впрочем, так не считал.
А я не был уверен, что дама так шутит.
Через несколько минут мы встретились в фойе. Советник президента Владимир Толстой рассказывал корреспонденту федерального телеканала о том, что «русский язык пытаются вытеснить на обочину мировых языков», но что никто так просто не собирается сдаваться.
— Какие еще трудности угрожают русскому языку? — допытывался корреспондент.
Я хотел сказать, что вот именно такие, пока из уст журналистов будет доноситься, что трудности могут угрожать, они и будут угрожать.
— Есть даже преследование по языковому признаку,— миролюбиво отвечал Владимир Толстой.
— А что касается Льва Николаевича и его усадьбы — это будет обсуждаться? — допытывался журналист.
— Скорее будет обсуждаться Александр Сергеевич,— отвечал Владимир Толстой.
Еще одна журналистка интересовалась, не собирается ли администрация президента давить на журналистов, заставляя их говорить по-русски без ошибок.
— Никто не собирается ставить журналистов в какие-то как бы рамки,— обещал Владимир Толстой.— Речь не идет о способе как бы давления…
Я сначала старался не замечать в его речи слово-паразит, но мне не удалось: он им слишком часто пользовался.
Тем не менее я расспросил советника президента, что он думает об истории с преподавателем Высшей школы экономики господином Гусейновым, который назвал сегодняшний русский язык «клоачным» и «убогим».
— Да,— кивнул Владимир Толстой,— одно дело — слышать такое как бы от маргинала, а другое — от преподавателя вуза. Но, в конце концов, он это в своем блоге написал, а не на занятиях со студентами написал. По-человечески меня это, честно говоря, покоробило. К тому же я еще прочел его как бы комментарии к его же посту, и знаете, такое впечатление, что он и в целом не очень складно выражается. Что странно: все-таки ВШЭ представляет.
— Да, подставился мужик…— сокрушенно произнес и главный редактор журнала «Юность» Сергей Шаргунов.
Одной из последних в холле появилась декан факультета журналистики МГУ имени Ломоносова Елена Вартанова. К ней у меня тоже были вопросы: еще не затихла история с двумя студентками, которые на территории факультета собирали подписи в поддержку аспиранта МГУ Азата Мифтахова, в сердцах вроде бы поджегшего офис «Единой России».
— Все перевернуто с ног на голову…— рассказала Елена Вартанова.— Мне кажется, девчонки испугались, что их выгонят, и натворили каких-то дел. Там, честно говоря, дело как будто бы в сотруднике учебной части, который сказал им: «Да вы политические! С вами разберутся!» Они никому на это не пожаловались, а сразу — в соцсети: «Нас хотят выгнать…» Диана Платонова (замдекана по внеучебной деятельности.— А. К.) вообще там на самом деле ни при чем, самый спокойный, тихий человек… И зря они эти справки подделали (по словам девушек, им предложили уйти в академический отпуск и предоставить соответствующие справки, а когда они предоставили, их разоблачили.— А. К.). Они, кстати, так и не сказали, кто этот сотрудник учебной части… А в списке тех, у кого и правда есть задолженности, они далеко не на первом месте…
По крайней мере стало понятно, что девушки в результате этой истории не пострадают. А теперь, может быть, даже и приобретут.
Встреча происходила в Екатерининском зале Кремля. Только там стало понятно, что совет состоит из большого количества людей. Стол был выставлен таким «кирпичиком», и за ним поместилось около 50 человек.
Большинство участников совещания отдали русскому языку всю свою жизнь
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
— Язык,— задал тон Владимир Путин,— служит основой духовно-исторической общности десятков самобытных культур и народов в огромной степени обеспечивает суверенитет, единство и идентичность российской нации.
То есть язык, надо было понимать, больше, чем что-нибудь иное, стоит на страже государственности. А так-то и не скажешь.
— На нас,— продолжил президент,— на нашей стране лежит громадная ответственность за сбережение, развитие и распространение русского языка, русской литературы, тем более сегодня, когда мы сталкиваемся с попытками искусственно,— я хочу это подчеркнуть,— именно искусственно, грубо, подчас абсолютно бесцеремонно сократить пространство русского языка в мире, вытеснить его на периферию.
Речь Владимира Путина неожиданно и неумолимо становилась политической:
— Войну русскому языку объявляют не только пещерные русофобы,— а это мы тоже наблюдаем, думаю, что это не секрет,— разного рода маргиналы здесь активно работают и агрессивные националисты. К сожалению, в некоторых странах это становится вполне официальной государственной политикой. Но за ней — и это тоже должно быть понятно и ясно — все то же давление, прямое нарушение прав человека, в том числе права на родную речь, на культуру и историческую память.
В этих тяжких условиях, рассказал президент, предстоит все же обеспечить «общую грамотность населения» (на первый взгляд задача из 20-х годов прошлого века), а во-вторых, поддержать русский язык за рубежом — «в информационной, в образовательной, в гуманитарной сферах».
Президент предложил «внести необходимые коррективы, прежде всего в федеральный закон "О государственном языке Российской Федерации", который был принят еще в 2005 году, и, конечно, в закон "О языках народов Российской Федерации", которому в прошлом месяце исполнилось уже 28 лет».
— Одновременно с актуализацией законодательства также прошу начать подготовку единого корпуса словарей, справочников, грамматик, содержащих нормы современного литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации. Они должны стать обязательными для использования всеми государственными структурами, будь то органы власти — и исполнительные, и судебные, законодательные — и школы, средства массовой информации,— закончил господин Путин.
И вот это выглядело более или менее революционно. Таким образом, власть решила бороться за чистоту русского языка административно — по крайней мере там, где она сможет контролировать этот процесс: то есть, скажем, в государственных СМИ (приятно будет понаблюдать за этим процессом с попкорном).
Владимир Толстой принял эстафету от Владимира Путина и, казалось, логично развил основные его тезисы:
— Ведущаяся в так называемом цивилизованном мире война против русского слова, русского языка позволяет рассматривать его как мощнейшее, грозное оружие, а значит, это оружие должно быть в полной боевой готовности!
Наконец-то было сказано, что идет война и что слово — оружие в ней. К этому и шло, честно говоря, все последнее и предпоследнее время.
— И если в сфере военной, в обеспечении своей обороноспособности Россия за последние годы достигла поистине прорывных успехов,— продолжил Владимир Толстой,— то в области гуманитарной нам предстоит сделать еще очень многое и, главное, отладить управление этими процессами!
Правда, по его мнению, пока русским языком за рубежом занимается такое количество разных организаций, что в результате «у семи нянек дитя без глазу».
— По моему глубокому убеждению,— констатировал Владимир Толстой,— в современных условиях во главе международных аспектов государственной языковой политики может и должно стать Министерство иностранных дел, где мог бы быть воссоздан некогда упраздненный специальный департамент. Именно МИД располагает полной и постоянно обновляющейся информацией о внутриполитических процессах в зарубежных государствах, а руководство нашего внешнеполитического ведомства демонстрирует всему миру и нам высочайший образец грамотного литературного живого языка!
Он, наверное, имел в виду последнее стихотворение Сергея Лаврова, опубликованное в журнале «Русский пионер» (и вот тут был совершенно прав).
В этой ситуации примиряло с действительностью и даже откровенно радовало, что за русский язык было предложено отвечать все же не Министерству обороны (а к этому, казалось, тоже все шло), а МИДу (ведомству тоже, впрочем, силовому.— А. К.).
При этом что-то подсказывает, что если бы за русский язык за рубежом начал отвечать МИД, а не Министерство просвещения например, то сам русский язык не был бы в обиде.
— Для граждан России русский язык не может, не должен быть неродным, как бы иностранным,— добавил Владимир Толстой, и тут уж я вздрогнул: «как бы» прокралось даже в его публичную речь.
— Понятно,— заключил Владимир Толстой,— что вопросы языков не могут решаться внутри какой-то отрасли или в пределах одного ведомства, но механизм реализации законов о языках и в отдельных случаях механизм нежного принуждения к грамотному и нормативному использованию русского языка, убежден, должен быть. Не может быть языковая политика государства бесхозной!
Представляется, что «механизм нежного принуждения» способен стать в этом самом русском языке трогательной идиомой.
Но все-таки, мне кажется, лишний раз это лучше не трогать.
Между тем из выступления Николая Кропачева, ректора Санкт-Петербургского университета, стало понятно, что ультиматум, который власть намерена предъявить русскому языку, касается не только государственных СМИ,— а ведь именно такое впечатление производила речь Владимира Путина.
— Закон установил одинаковые требования к языку нормативно-правовых актов и к языку СМИ, к языку делопроизводства и к языку рекламы, к языку судебных решений и к языку публично демонстрируемых художественных произведений. Список можно продолжать! — заявил Николай Кропачев.
Рабочая группа под его руководством достигла больших высот:
— Мы сформировали,— признался Николай Кропачев,— первый в России корпус текстов официальных правовых документов организаций трех сфер: здравоохранения, образования и культуры. Общий объем этого корпуса — это 1,5 млн слов. И проводим анкетирование, интервьюирование, выясняя сложности понимания таких текстов!
И теперь шаг влево, шаг вправо за пределы этих полутора миллионов слов карается по крайней мере штрафом.
И много неясностей все равно остается:
— Суды ссылаются только на толковые словари, другие словари они не используют. Получается, что если сторона использует один толковый словарь, другая сторона — другой толковый словарь… А суды у нас в некоторых случаях… мы такое тоже установили… используют не предложения сторон, а «Википедию» и на ней, на толковании «Википедии», основывают судебные решения!
Чем дальше, тем виртуозней запутывалось дело:
— Хотя закон требует официального утверждения правил орфографии и пунктуации, новая версия этих правил так и не утверждена с 1956 года! Попытка была в 2007 году, но она неудачная, поэтому на сегодняшний день действуют правила 1956 года в той части, в которой они не противоречат четырем словарям... Замечу, в чем-то они противоречат, а в чем-то, поскольку не все словари утверждены, просто этот вопрос не урегулирован!
Господин Путин между тем, попросив слово (одно из полутора миллионов), прокомментировал сначала идею Владимира Толстого:
— Владимир Ильич, выступая, сказал, что наш русский язык — это такое мощное оружие и так далее. Давайте не будем употреблять таких слов. Я серьезно говорю, в этом есть смысл — не употреблять этого! Почему?
Неужели Владимир Путин не считал слово оружием? Это не вытекало из его выступления.
— Потому что если это оружие,— пояснил президент,— с ним начнут бороться как с оружием! С ним и так борются, но по другим соображениям. Да, это сила в известной степени, такая мягкая сила. Этого, мне кажется, вполне достаточно.
То есть Владимир Путин в действительности просто предлагал вести себя не столь простодушно.
— Ведь я много раз говорил, собственно говоря, секрета никакого нет,— продолжил президент,— подавляющее большинство экспертов так и считают: влияние той или иной страны в современном мире определяется не оружием, а экономикой, и как производная от экономики — оружие, культура, образование, наука.
И это была своего рода новость. Президент рассказывал, что уровень развития языка зависит от уровня развития экономики, а мне-то казалось, что уж скорее наоборот. А на самом деле разве можно было впрячь в одну повозку коня-то и трепетную лань?
Между тем Владимир Путин стоял на своем, и даже казалось, что это выстраданное (тем тревожней, если так.— А. К.):
— Интерес в целом к языку, особенно в мире, к русскому языку,— он будет возрастать по мере роста нашего благосостояния в самом широком смысле этого слова: и народного благосостояния, и страны в целом, роста влияния. Тогда и интерес к языку будет. Не будет этого — и хоть тресни! Хоть у нас еще два-три Толстых появятся и четыре Пушкиных — будут переводить просто, и все, это сто процентов!.. Будут хорошие переводчики. А если страна будет мощной, сильной, привлекательной, притягательной — будут учить русский язык!
Таким образом, Владимир Путин — за экспорт мягкой силы, то есть русского языка.
Александр Молдован, руководитель Института русского языка имени В. В. Виноградова, тем не менее настаивал на том, что русский язык — не просто оружие, а целое орудие.
— Надо заботиться об этом орудии, об этом инструменте! — воскликнул он.— …Понятно, что, скажем, нормы правописания должны соблюдаться всеми, отклонения от этих норм являются ошибкой, караются в школе. И даже если я, допустим, скажу: мероприятие «состоиться», то, наверное, партнеры перестанут меня уважать! И совсем иначе ведут себя другие нормы, даже нормы произносительные (Александр Молдован на ходу занимался и рискованным словотворчеством, впрочем, считая его, видимо, жаргонизмом.— А. К.)! Допустим, если ученик скажет «зараженный» или «осужденный», учительница его поправит, это будет ошибка. Но если какой-нибудь Петя говорит «что», «булочная», а Вася говорит «што» и «булошная», никто их за это ругать не станет, потому что оба эти варианта равноправны в русском языке!
Хотелось спорить сразу со всем, что говорил Александр Молдован. Но он ведь не закончил:
— Кроме того, надо учитывать, что языковые нормы находятся в постоянном развитии и частенько бывает так, что старая и новая нормы мирно сосуществуют. Какое-нибудь «одна рельса» или «один рельс», «одна тапка», «один тапок» — это все полноправные варианты! И особенно это относится, конечно, к значениям слов, и это нужно учитывать, когда мы говорим о словарной норме и составлении толковых словарей.
Главное — это не должны слышать и читать одиннадцатиклассники, которые скоро будут сдавать ЕГЭ по русскому языку. Ни за что не сдадут.
Участники совещания предлагали создать единую цифровую платформу, которая заменит существующие словари и которой все смогут с облегчением пользоваться. Директоры (а не директора, как тут уже было сказано) институтов, имеющих отношение к работе с русским языком, готовы были взять эту работу на себя частично или целиком. Было ясно ведь, что гигантская работа потребует адекватного финансирования.
Сергей Шергунов предложил финансово помочь литературным журналам, один из которых он сам и возглавляет,— видимо, наболело. Президент ревниво заметил, что они же сейчас в частных руках и кому тогда отойдет эта помощь?
Впрочем, заместитель главы «Роспечати» Владимир Григорьев, с которым я поговорил после заседания, сообщил, что его ведомство старается помогать этим журналам: 13 основным выделяют около миллиона рублей на каждый.
Директор государственного музея А. С. Пушкина Евгений Богатырев насторожил меня фразой:
— Хочу поделить с вами о своих мыслях про Александра Сергеевича Пушкина…
Да, русский язык, казалось, физически страдал от нежного принуждения, исходящего от некоторых участников совещания.
— Поддерживая все инициативы, мое выступление посвящается…— поддержал Евгения Богатырева директор Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского университета Радиф Замалетдинов.
Писатель Борис Екимов надолго увел участников совещания с поля обсуждения проблем русского языка в бескрайнюю степь недостатка учителей в сельских районах. Уверен, немногие минут через 15 помнили, зачем сюда пришли.
И слово «учителя» было самым невинным в речи писателя.
— И директора школ все-таки ухитряются…— рассказывал и Борис Екимов, пользуясь, очевидно, размытостью норм, о которой ничего, к счастью, не знают все те же одиннадцатиклассники, которых учители готовят к ЕГЭ по родному языку, и в этом ЕГЭ никакой, между прочим, размытости.
За детей, кстати, вступился Дмитрий Бак, директор Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля. По его представлению, именно они, вопреки общему представлению,— самая читающая часть российского общества. И только они еще способны понять, что «дольней лозы прозябанье» — это про то, что прорастает местная трава.
Он зачем-то льстил детям, но неожиданно нашел поддержку в лице президента, который горячо согласился с этим замечанием, мотивируя согласие примерно тем, что дети изучают русский язык и литературу под более или менее нежным принуждением, а у взрослых слишком много других забот, а принуждения, увы, никакого. Усмешка, с которой Владимир Путин произносил эти слова, говорила о том, что Владимир Путин слишком хорошо знает, о чем говорит.
В какой-то момент Владимир Путин, услышав ссылки на недостоверность «Википедии», которой предпочитают пользоваться подростки, заявил, что источником достоверной информации, которая способна заменить «Википедию», может стать электронная версия Большой российской энциклопедии.
Подростки, если бы услышали об этом предложении, посмотрели бы на президента России в лучшем случае снисходительно. (Достаточно сказать, что эта энциклопедия последний раз выходила в 2017 году.)
Кроме того, оказалось, президент не уверен, что надо разделять подготовку преподавателей русского языка на бакалавриат и магистратуру.
— Что это дает? — переспрашивал он.— Бакалавриат преподает только в младших классах, а магистратура дает право преподавать до десятого-одиннадцатого? Это просто модная голая схема или в этом есть какой-то смысл, в сохранении этого порядка подготовки специалистов, в данном случае по русскому языку — бакалавриат и магистратура? Или, действительно, возродить прежнюю систему? Готовить пять лет и давать полноценное образование, чтобы человек сразу мог пойти и преподавать в школу?
Он признался, что окончательного мнения по этому (хотя бы по этому) поводу у него нет, и, слава богу, назвал разделение высшего образования на бакалавриат и магистратуру подходящим для ряда специальностей.
— Когда готовят в области кибернетики, чего-то еще, технические специальности… Довели до какого-то уровня… Эти знания могут быть применены на практике, в жизни, на предприятиях, в наших крупных компаниях. Потом следующий шаг — магистратура. Там еще больше знаний! — разъяснил Владимир Путин.
Остается сказать, что писатель Игорь Волгин под конец встречи просто-напросто выбил деньги на проведение международной конференции по изучению творческого наследия Федора Достоевского (она казалась ежегодной, но потом президентский грант на ее проведение закончился, а продлить его оказалось некому).
И вот это был хороший результат.
Хоть что-то.