«Чувство» и «чувства»

Я давно пытаюсь разобраться с чувствами — как с теми, которые возникают у человека индивидуально (горе, радость, страх, смущение, стыд, гнев и др.), так и с теми, которые неожиданно охватывают сотни, тысячи и даже миллионы людей. Вернее, так: с чувством как с неким «эмоциональным процессом», в котором отражается оценочное, «субъективное» отношение, я более или менее разобралась и знаю, что оно настолько личное, что может оставаться во мне, не заметным для окружающих.

Я также осознаю, что природа некоторых чувств и их производных определяется социальными и культурными институтами. Однако я не вполне понимаю, что заложено в словосочетании «религиозные чувства», где «чувства» выступают как некая целостность: не суммируется же горе с радостью и страхом? Может быть, речь идет об общей чувствительности, то есть о «повышенной восприимчивости» или даже «жизненной субстанции», как в примерах из словаря Даля: «Чувства возмущаются при одной мысли о таком зле» или «Она упала без чувств»? Но почему тогда этой множественности предшествует определение «религиозный»?

Через год исполнится четверть века с момента выхода в свет «Сатанинских стихов» знаменитого писателя Салмана Рушди, британского гражданина, ныне проживающего в США. Согласно индийскому законодательству, «коренному» индийцу не требуется визы для въезда в страну, тем не менее в январе 2012 года Рушди, уроженец Бомбея, не смог присутствовать на популярном в Индии и за ее пределами ежегодном Джайпурском книжном фестивале.

Год назад в возрасте 96 лет умер Макбул Фида Хусейн, знаменитый «индийский Пикассо», художник-модернист. Его ум до конца оставался ясным, а рука, не выпускавшая кисть, твердой. На аукционах его полотна били (и бьют) ценовые рекорды, в самых престижных мировых галереях проходили (и проходят) персональные выставки. Однако последние пять лет Хусейн провел не в Индии, а в добровольном изгнании — в основном в Катаре, гражданином которого он стал незадолго до смерти, и в Лондоне, где теперь похоронен.


Причина, по которой оба мастера оказались отлученными от родины, одна и та же: «оскорбление религиозных чувств» — в первом случае мусульманских, во втором — индусских. Индия обогнала всех, наложив запрет на ввоз в страну «Сатанинских стихов» через неделю после выхода романа в Великобритании и опередив на четыре месяца фетву аятоллы Хомейни. После этого, правда, Рушди несколько раз посещал родину, а в 2007-м участвовал в Джайпурском фестивале.


В этом году он готовил выступление на секции, посвященной становлению — под воздействием английского — новых вариантов индийских языков, шутливо называемых «хинглиш», «бенглиш» и др. Известие о приезде Рушди было встречено фетвой из Дар-ул-улума, «Обители знаний», духовного центра  мусульман не только индийских, но и всей Южной и Центральной Азии, призвавшей единоверцев воспрепятствовать приезду «богохульника». В случае его появления в него собирались «бросать сандалии» и «плевать». Одновременно клерикалы предупреждали: на носу выборы в законодательные собрания пяти штатов и поведение мусульманского электората будет определяться реакцией власти на ситуацию с Рушди. Тогда правительство Раджастхана (Джайпур — столица штата), со ссылкой на источники в осведомленных кругах Бомбея, сообщило о заговоре против Рушди, подготовленном «мафиозными структурами», а организаторы фестиваля переправили угрозу ему.


Почти четверть века живущий в экстриме Рушди от поездки в Джайпур отказался, но намеревался выступить по скайпу, однако владелец помещения, откуда предполагалась трансляция на большой экран, повесил на дверь замок. В знак поддержки опального писателя четыре индийских литератора зачитали вслух отрывки из «Сатанинских стихов», но затем спешно покинули фестиваль. Вслед за этим в раджастханские суды было подано несколько исков относительно «разжигания вражды по религиозному признаку». Так караван пошел по хорошо наезженному тракту, а индийская пресса, когда в дополнение ко всему вскрылось, что «осведомленные круги» никакой информацией не делились, взорвалась заголовками: «Республика оскорбленных чувств», «Мы должны гордиться Рушди!», «Это же книга. Не бомба, не нож, не ружье», «Свободу только фундаменталистам — и все?», «Чушь-то какая!», «Хватит потворствовать толпе фанатиков» и т.д. Авторы статей, не скрывая своих имен, выражали собственное, субъективное чувство стыда, раздражения или гнева и призывали покончить с охватившим страну мракобесием.


Более чем успешная в целом карьера Хусейна была поставлена под угрозу в середине 1990-х, что совпало с политическими победами индусских коммуналистов, радетелей за Индию для индусов. Сначала из журнала 1970-х годов была извлечена репродукция обнаженной богини Сарасвати, вернее, рисунок с контурами тела, за ней последовали «случайно обнаруженные» нагие Дурга, Парвати, Лакшми, Драупади и другие мифологические героини с полотен плодовитого Хусейна. В разных городах группы индусских шовинистов громили открытые им выставки и личные апартаменты художника, оскверняли его картины, вывешенные в зарубежных галереях, угрожали смертью. Из разных уголков Индии почтенного старца начали заваливать судебными повестками по искам об «оскорблении религиозных чувств» индусов.


В 2006 г. журнал India Today разместил рекламу c использованием одного из полотен Хусейна, где художник воспроизвел географические контуры Индии в виде нагой женщины, на частях тела которой были написаны названия индийских штатов. Хотя названия картине художник не дал, ее восприняли как «Мать-Индию», обожествленный образ страны. То, что задумывалось в качестве символа общеиндийского единства, коммуналисты объявили общенациональным оскорблением с использованием государственной символики. Извинения Хусейна, как в свое время Рушди, не были приняты. Наоборот, наиболее ярые поборники «индусской Индии» объявили о денежных наградах за жизнь художника-мусульманина, за отрубание ему кистей рук и лишение глаз.


Жизнь в Индии стала невыносимой: хотя суды отвергали предъявляемые обвинения, официальная власть за художника не вступалась, и когда количество возбужденных дел достигло 99, на тот момент 91-летний Хусейн покинул Индию. После его смерти некрологи с воспоминаниями и запоздалыми извинениями заполонили индийские газеты и журналы: «Ату его, ату великого художника», «Индийская гордость умирает вдали — национальный позор», «Тот, кто целился в Хусейна, целился в Индию», «Он вел правовую битву с вандалами и пуританами» и др. В каждом материале шла речь о природе тех самых, не понятных и мне, «религиозных чувств», которые вдруг прорываются в тех, кто не читал романа Рушди и не видел картин Хусейна.


«Религиозные чувства» и их «оскорбление», также не поддающееся четкой фиксации, оказываются своего рода идиоматическим кличем, к которому прибегают при необходимости публично продемонстрировать чью-то личную нерасположенность к тому или иному явлению. Однако вместо закономерных в таких случаях «Мне это не нравится» и «Я возражаю против этого» начинает формироваться нечто иное, приобретающее множественное число и определение «религиозный». Журналист Мукунд Падманабхан в упомянутой выше статье «Республика оскорбленных чувств» (The Hindu. 09.02.2012) называет это явление «агрессивным морализаторством», «правом на религиозную нетерпимость» и способом «взять закон в свои руки», изображая при этом «коллективную жертву». И спрашивает: почему, собственно, религия должна пользоваться особым покровительством закона, а что тогда делать атеистам и агностикам?


И снова о «чувстве» (восторг, ужас, благоговение, отвращение и т.д.) и «чувствах». Последние — во множественном числе, похоже, являются «договорными» и могут быть вызваны по команде в нужный момент: «Ваши религиозные чувства оскорблены! Действуйте!». Тем самым наряду с контролем над поведением — ортопраксией — и контролем над мыслью — ортодоксией — пытаются навязать контроль над чувством, вернее, над чувствами. Как бы лучше назвать это — ортоэстезией?


История с Рушди и Хусейном, для которой я «изобрела» неологизм с использованием греческого слова («чувство»), вспомнилась мне потому, что день за днем растет число тех, чьи «чувства» (мн.ч.) оскорбили участницы панк-молебна. Впрочем, в храме их практически никто не видел и не слышал, да и спеть-то они толком ничего не успели — их тут же выставили за дверь. Как это могло преобразоваться в поругание святынь в общероссийском масштабе? Я думаю об этом, и меня охватывает чувство изумления...


Автор — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра индийских исследований Института востоковедения РАН


ИРИНА ГЛУШКОВА

Ежедневный журнал

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе