— У артиста должен быть некий внутренний стержень, вокруг которого всё и происходит. Ты много чем занимаешься. Ты, прежде всего, кто?
— Когда ты приезжаешь из города Пенза и ставишь перед собой цель реализовать свою мечту, надо для себя решить. Идти на компромиссы с собой или нет. Ведь для кого-то все средства хороши, и их тоже можно понять. Я всегда хотел заниматься музыкой. Ещё в Пензе у меня была своя концертная программа, с которой я там выступал. Без музыки меня нет, и это не пустой звук! Я действительно не могу ничего больше делать с такой любовью, да и не хочу! Ничего, кроме сцены, а музыка — это одна из её составляющих. Я не могу называть себя актёром, это слишком самонадеянно, но артистом я был всегда!
— Ты сейчас самостоятельный артист или кому-то принадлежишь?
— Самостоятельный. Ну то есть у меня есть компания, которая занимается моим продвижением, продажей рингтонов и всего такого. И в этом плане я абсолютно счастливый артист. Мечтая всю жизнь заниматься любимым делом и не плясать ни под чью палку, я сейчас сам реализовываю свою мечту. Сделав себе имя на нескольких телевизионных проектах, я, слава богу, могу заниматься музыкой, при этом понимая, что надобность моей музыки не иллюзорна.
— Вернёмся в Пензу. Город необычен тем, что он родил артистов, которые вызывают к себе очень полярное отношение. Помимо тебя оттуда вышли Павел Воля и Сергей Пенкин.
— А ещё Белинский, Мейерхольд и Лермонтов, который провёл там свое детство! Жизнь в городе Пенза и попытки сделать что-то — это нахождение в состоянии тотального антагонизма к окружающей действительности. От внешнего вида, от твоих мыслей и желаний, всё это было непонятно жителям города Пенза. Я действительно всегда смотрел «туда», на Запад. И дело не в том, что я хотел быть круче других. Просто в моём доме слушали западную музыку, мы говорили о западной культуре. Я рос на лучших образцах джаза, блюза, соула, рок-н-ролла. Моя мама преподавала иностранные языки. Не было такого, что меня специально настраивали против моего города. Не было никакой борьбы или желания привлечь к себе внимание. Не было ничего эпатажного в том, что я делал. Но реакцию это вызывало странную. Неоднозначную.
— Про тебя же вообще много чего говорят. Много разных слухов и догадок. Тебе всё равно, или ты обращаешь на это внимание?
— Мне не всё равно. Я очень трепетно отношусь к плодам того, что я делаю с большой любовью, но при этом понимаю, что я, к сожалению, не смогу постоянно видеть одобрительные комментарии. И, в то же время, не могу не обращать на них внимание. Но когда твои клипы и телепередачи комментируют люди в интернете, которые а) не умеют формулировать свои мысли и б) пишут это с орфографическими ошибками, это точно не стоит воспринимать всерьёз! Я всегда апеллировал к аудитории, которая способна изъясняться здраво. Я хочу услышать конструктивную критику. Я за это ценю своих друзей. Я за это ценю свою жену. Я, конечно,бешусь, когда она говорит мне, что ей что-то не понравилось. Но это здорово. Взгляд со стороны необходим. Видимо, я недостаточно постарался. Я считаю союзниками тех людей, которые указывают мне на мои ошибки.
— Ты стал известен всей стране благодаря Камеди-клабу. Интересует технология российского юмора. Насколько он клановый?
— Безусловно, клановый. Достаточно заметить, что после появления знаменитой программы даже то, что давно застарело и покрылось плесенью, начало оживать. При этом критикуя появившейся новый молодой проект.
— А как артисты попадают в Камеди-клаб?
— За последние пять лет произошла гораздо более сильная ротация кадров нежели чем тогда, когда там был я. Открывались филиалы в городах. Телефон главного офиса был всегда в конце программы. Попасть в медиа-пространство, если указан телефон, гораздо проще. Если ты чего-то стоишь, тебя захотят! Я это понял, когда участвовал в конкурсе MTV, когда приехал в Москву. В этот день для меня телевидение перестало быть недосягаемым. Возвращаясь к Камеди, могу сказать, что в тот момент, когда у нескольких людей, владеющих этим брендом, забрезжила перспектива кататься на яхтах, открывать рестораны за границей и отдыхать столько раз в год, сколько хочется — никто даже не задумывался над тем, стоит ли. И когда ты понимаешь, что есть успешный продукт, который, как они говорили, «может быть аффилирован»(смеётся), как это произошло потом, то почему бы это не сделать? Сейчас-то мы точно понимаем, увидев в Коммерсанте цифру, за которую был продан Камеди-клаб, что каждый шаг учредителей был точным и взвешенным. Кстати, снималось два пилотных выпуска первого шоу «Камеди-клаб» один для СТС и второй, через год, для ТНТ. И вот тогда СТС поняли, какую удачу они упустили. И кстати, уже в первом пилоте я пел песни, не имевшие к юмору никакого отношения.
— Ты же ведь имел отношение и к КВН-у. Как и очень многие популярные и знаменитые артисты. Или неизвестные широкой публике, но страшно востребованные на телевидении сценаристы. Как так случилось, что КВН стал фактически единственной кузницей кадров для нового юмора на сцене и на тв?
— Видимо, в этой стране ограничен ресурс людей, которые создают великие программы. По большому счёту ничего, кроме КВН, Гостелерадио не предлагало. Ресурс людей крайне жалок. Если и были те, кто был способен сделать что-то действительно новое и прогрессивное, то их было мало. Ну а те, что были, могли себя реализовать только в КВН. Отсюда и такое количество выходцев из этой славной империи. Мне вообще кажется, что нехватка ресурса — это вечная проблема этой страны. Когда тебе кажется, что есть те, кому ты можешь что-то доверить, эти люди сами дискредитируют себя как ресурс, — получив деньги, они успокаиваются.
— Ну а почему мы внутренне не готовы к тому уровню профессионализма, который есть на Западе?
— Просто никто не воспитывает публику. Потребитель интересен владельцам теле- и радиокомпаний в том виде, в котором на него можно влиять. Чем меньше он понимает в том, что он потребляет, чем меньше он разбирается в нюансах того, чем его кормят, тем меньше у него вопросов к продукту.
— Ну а, может, всё так и должно быть? Может, это такой общественный вкус? Вкус страны, где победил Стас Михайлов? И где самый популярный жанр — это русский шансон?
— Русский шансон — да! Это то, что удручает меня каждый день! Ежесекундно. Безусловно, аудитория вполне счастлива, и не в интересах радиостанций, телеканалов и уж тем более артистов, которые не способны на большее, знакомить публику с чем-то прогрессивным, взращивать её, говорить ей о том, что есть интересные образчики той культуры, о которой они и понятия не имеют! Как только публика узнает, что есть совсем другая музыка и кино, часть артистов просто умрёт как творческие единицы.
— Ну послушай, сейчас же не 70-е! Сейчас огромное количество информации в свободном доступе. Молодёжь вообще перестаёт смотреть телевизор. Есть Интернет, где всё можно узнать.
— Но ведь аудитория, которая любит Стаса Михайлова, на 80% состоит из тех, кто заходит в Интернет для того, чтобы выйти в Одноклассники и разместить там свою фотографию. Для них это невероятное пространство, где они могут почерпнуть бешенное количество интересных вещей, попросту не существует!
— Ну а, может, это ты для большинства — абсолютно чуждый персонаж из нереального мира?
— Возможно. Да, я — человек, которого не все будут понимать, который не выглядит, как все, имеет невероятное количество надежд, и далеко не факт, что они обоснованы. Но то, что моя музыка становится популярной на массовом уровне — это здорово!!
— Твои миссионерские заявления подводят нас к теме общественного телевидения, которое, как задумывается, и должно нести культуру в массы. Что ты, как телеведущий, понимаешь под «общественным телевидением»?
— Понятия не имею. Самое главное, что на этот вопрос, по моим ощущениям, не ответят даже те, кто это телевидение создаёт! Я не понимаю, на кого оно будет рассчитано. Невозможно же сделать для всех! У молодёжи есть Интернет. Даже программы, которые выходят на тв, они тоже смотрят в интернете. Надо развивать Интернет-телевидение, которое даст возможность тем, кто интересуется юмором, смотреть только юмор, музыкой—только музыку. Но в чём смысл создания общественного телевидения, его основной посыл? Это как Бурановские бабушки. Вроде как самобытно и уникально, но победа вероятна, скорее, из жалости или из-за сердобольного желания помочь старушкам собрать денег на храм.
— А это стало сейчас особенно актуальным — строить храмы.
— Ну да, а лики святых — писать с тех, кто дал денег на этот храм!
Я даже не понимаю, как существует тот же Первый канал, выпуская продукты для людей с головой и без неё. Проекты легендарные и проекты тошнотворные. Однако, уверен, у Константина Эрнста есть некая стратегия.
Я действительно не понимаю, чем насытить это общественное телевидение. И каким оно должно быть для того, чтобы стать интересным. Телевидение должно быть современным. Телевидение не может выступать в качестве тормоза поколения, которое его смотрит.
— У тебя были периоды, когда ты вёл разные программы на разных каналах одновременно. Плюс у тебя были первые видео-клипы, плюс какие-то другие съёмки. Ты не боишься, что кто-то скажет, что Родригеза слишком много?
— Я слышу это с первых секунд своего появления на телевидении. Помимо программ, которые я веду, я постоянно нахожусь где-то в качестве гостя. А мои интервью очень сложно «резать», потому что я — не специально! — попросту не даю такой возможности (сущая правда!! — прим. автора). Если меня что-то волнует, меня очень сложно остановить. Я очень эмоциональный человек и, отвечая на один твой вопрос, хочу ответить на ещё шесть, которые ты не задал. Я, безусловно, не стремлюсь быть вездесущим. И сейчас делаю абсолютно сознательные и совершенно не пагубные для себя шаги: я отказываюсь от телепроектов, которые мне предлагают. От большого количества — уже отказался. Называясь музыкантом, я, прежде всего, несу ответственность перед теми, кому я это заявляю. Сейчас я веду только проекты на телеканалах, которые меня поддерживают как музыканта, ну и где, безусловно, мне приятно работать!
Ну вот и получается, что тут приятно, там приятно, везде эфиры, а потом кто-нибудь сидит перед экраном и думает — ну вот он уже и запел!
Так говорили, когда вышла первая песня. Но, качество материала, который я создаю, заставил профсреду относиться ко мне, как к серьёзному музыканту!
— А зачем ты запел на английском языке? Ты же понимаешь, что это гораздо более долгий путь к сердцам российских зрителей?
— Зато я абсолютно честен с собой и с той музыкой, которую я пишу.
Я пишу песни сразу на английском. Они мне приходят в голову на этом языке. Конечно, зная наши реалии, я бы мог петь шансон. Но в моём случае это невозможно! Это здорово, когда артист не идёт на поводу массового вкуса и радиостанций.
— Что в нашей действительности волнует артиста Родригеза? Какие события обратили на себя внимание?
— Меня реально волнует ментовской беспредел, о котором я читаю на страницах Esquire. Клянусь тебе, это волнует меня куда больше, чем перестановки в правительстве и митинги. Когда я вижу календарь событий, в которых поучаствовали представители органов правопорядка — милиционер избил подростка, милиционер обворовал пенсионерку и так далее — меня начинает трясти! Это как фильм ужасов — тебе страшно, но ты ждёшь, что будет дальше. Ты просто не веришь до конца в реальность происходящего!
Или, например, новость о том, что ветеранские организации теперь должны платить авторские отчисления в РАО за то, что они поют песни о войне! Это уже скотство!
И вот ещё что! Под лозунгом «Мы — оппозиция!» сейчас объединяются люди крайне разных конфессий, политических убеждений. Даже победив, они неизбежно вступят в конфликты друг с другом. Их разногласия не позволят им остановится. А это будет гораздо страшнее!
Я искренне верю в то, что жизнь в мире — не просто результат нежелания находится в состоянии войны, а единственно возможная форма существования, позволяющая нам быть по-настоящему счастливыми! Как бы тривиально и наивно это не звучало, я верю в это и продолжаю об этом говорить, надеясь на то, что сегодня в это поверит кто-то ещё!
ТОП - Трибуна Общественной Палаты