Большая церковная игра

Во второй половине мая произошло сразу несколько важных событий, которые могут определить направление развития Русской православной церкви (РПЦ). В первую очередь это Всезарубежный собор Русской православной церкви за рубежом (РПЦЗ), на котором решался вопрос объединения.

Разделение Русской православной церкви всегда остро переживалось ее служителями, а потому, как только рухнула советская власть, практически сразу начались в церковной среде разговоры об объединении Русской православной церкви за рубежом и Русской православной церкви Московского патриархата. Однако, как оказалось, к концу ХХ века разделение определяли не только внешние обстоятельства, то есть советская власть. Интенция к объединению сразу же натолкнулась на столь серьезные противоречия на всех уровнях от догматического до административного, что вопрос снялся с повестки дня сам собой.

Зарубежники по-прежнему представляли себя хранителями истинного русского православия, а Московский патриархат — организацией, стоящей на службе у советской власти, фактически управляемой с Лубянки. Тот факт, что уже не было ни советской власти, ни КГБ, особого значения не имел: сергианство — провозглашенная патриархом Сергием в 1929 году лояльность церкви советской власти, послужившая главным поводом к окончательному расколу, — в сознании зарубежников извратило саму основу церкви, а потому никакого равноправного диалога между истинной церковью и отступниками быть не могло. Другая ключевая претензия — экуменизм отечественного православия. Она связана с глубоким консерватизмом Зарубежной церкви, которая, чтобы выжить в условиях существования в католической и протестантской среде, естественным образом выстраивалась как жестко догматическая, радикально антикатолическая и антипротестантская. Кроме того, в неприятии экуменизма есть и производная от сергианства: зарубежники обвиняли православную церковь в отечестве в том, что она, выполняя функцию по обеспечению международных интересов СССР, вступила в общение с еретиками и вероотступниками, тем самым окончательно предав истинное православие.

В итоге в начале 90−х сложилась ситуация, когда Зарубежная церковь считала себя единственной Русской православной церковью и обретение единства православия видела исключительно в переходе православия в отечестве под ее опеку. Однако никаких возможностей к расширению своей деятельности она не имела: замкнутость русской эмиграции, небольшие общины — естественная и наиболее адекватная среда функционирования РПЦЗ.

Русская же православная церковь в отечестве занята была обустройством своей жизни в новых условиях массового обращения, когда ей, в общем, было не совсем до препирательств с зарубежниками. Что до внешних обстоятельств, то они тоже не слишком требовали изменения положения. Ни власть, ни общество российские особой заинтересованности в слиянии церквей не проявляли. Всем было не до того.

Однако за прошедшие пятнадцать лет ситуация радикально изменилась. Во-первых, русские за границей перестали быть беженцами (от советской власти, от ужасов постперестроечной жизни), теперь это в основной массе люди, живущие по тем или иным причинам за рубежом, но не порывающие с родиной. Более того, многие из них опыт воцерковления получили в России, а потому для них крайне важно найти за границей такое же православие, как и дома. Им непонятно, почему здесь, во Франции, Англии, Америке, русское православие какое-то иное, причем иное настолько, что им, по сути дела, закрыт путь к церковным таинствам.

Во-вторых, серьезно озаботилась церковным единством и российская власть. Кроме общего тренда на укрепление православия как религии национальной идентичности Путин, очевидно, воспринял объединение церквей как свою историческую миссию, как деяние, через которое он останется в истории. Собственно, во многом благодаря его активности ситуация и сдвинулась с мертвой точки.

Еще в ноябре 2001 года президент Путин пригласил в Россию архиепископа Лавра, только что ставшего митрополитом РПЦЗ. Однако встреча состоялась только через два года в Нью-Йорке, во время визита Путина в Америку. Тогда наш президент принял делегацию РПЦЗ во главе с Лавром. Причем, судя по тому, как прошла встреча, ей предшествовала большая работа по налаживанию контактов представителей российской власти, Московского патриархата и Зарубежной церкви. Собственно, Путин выступил в роли посредника по инициации процесса объединения, причем посредника весьма активного. Примечательно, что сразу после встречи несколько крупных бизнесменов, ведущих дела в России и за границей, выразили желание стать крупными жертвователями на нужды РПЦЗ.

Встреча эта была воспринята неоднозначно, а точнее, дала мощный импульс к формированию, с одной стороны, партии сторонников объединения, а с другой — его категорических противников. Первые во главе с архиепископом Берлинско-Германским и Великобританским Марком — в основном иерархи из ключевых епархий, паства которых могла бы существенно пополниться за счет граждан России, проживающих или приезжающих в эти страны. Вторые — в основном религиозные деятели среднего звена и активные миряне. Они, разумеется, не приминули напомнить и про кагэбэшное прошлое Путина, и про «живое сергианство», выразившееся во вмешательстве российской власти в дела церкви. Ситуация начала стремительно развиваться в направлении объединения. Иерархами церквей были созданы согласительные комиссии, призванные устранить разногласия и создать ключевые документы, на основе которых могло бы быть произведено объединение церквей.

Проваленный собор

Нынешний IV Всезарубежный собор РПЦЗ должен был стать ключевым этапом на пути объединения. Так и произошло, но только отчасти.

Общая картина перед собором выглядела следующим образом: основные и наиболее влиятельные иерархи РПЦЗ были за важнейший шаг к объединению — принятие акта о «каноническом общении» (то есть за допущение совместной службы и причащение из единой чаши). После этого оставалось решить вопрос об административном управлении, и объединение даже де-юре можно было бы считать состоявшимся. Акт этот был подготовлен согласительной комиссией и включен в проект резолюции собора. Кроме иерархов за объединение выступали и основные жертвователи РПЦЗ. Кроме того, многие рядовые члены собора были вполне лояльны столь революционному развитию событий.

Собор начался с жарких дискуссий, что вполне нормально для РПЦЗ — организации, несмотря на весь свой глубокий консерватизм, вполне демократичной. Ведь она в отличие от отечественной православной церкви шла как раз по пути развития внутренней демократии, в тесном общении клира и мирян, там традиционно сильно влияние епархиальных собраний и приходских советов, а рядовые священнослужители имеют право отстаивать свое мнение. К тому же все понимали, что при любых раскладах радикальная оппозиция объединению в РПЦЗ будет весьма шумной.

Однако вместо того, чтобы дать событиям течь своим чередом и ждать результатов собора, российские власти (оснований обвинять Московскую патриархию у нас нет никаких) предприняли ряд весьма сомнительных действий. В частности, развернули мощное пиар-сопровождение собора. Российские СМИ каждый раз говорили о том, чего там вообще не было. Сначала по всем телевизионным каналам прогнали сообщение про принятие акта о каноническом общении, потом и вовсе заявили о решении собора объединить церкви. Это не было прямым враньем, но радикально искажало ход обсуждения и позицию собора. Вся эта пропагандистская война была воспринята основной массой участников как попытка давления и «очередное подтверждение никуда не девшегося сергианства». То есть имело прямо противоположный эффект, напугав неопределившихся, но вполне лояльных объединению делегатов.

В итоге акт о каноническом общении не приняли и лишь с большим трудом удалось добиться решения о том, чтобы его отправили на доработку. Резолюцию о каноническом общении приняли, но столь значительно переработанную, что там осталось только упоминание о возможности единой службы в будущем. Ну а по поводу объединения было высказано всеобщее пожелание, но никак не конкретезированное и даже, наоборот, обставленное весьма жесткими условиями.

То есть ситуация после собора оказалась даже хуже, чем перед ним. График движения к объединению был сорван (судя по данным из разных источников, предполагалось, что патриарх Алексий II и митрополит Лавр совершат в день Успения Пресвятой Богородицы торжественную службу в Успенском соборе Кремля, что должно было ознаменовать фактическое объединение церквей).

Тем не менее все это, безусловно, не ставит крест на объединении. Кроме названных причин есть еще и заметная нехватка священников в РПЦЗ: единственная Свято-Троицкая духовная семинария в Джорданвилле никак не сможет удовлетворить нужды увеличивающейся паствы русского православия за рубежом.

На почве объединения неизбежен и раскол в РПЦЗ: среди зарубежников есть довольно заметная группа непримиримых, которые в любом случае покинут церковь при объединении и уйдут к греческим староверам или каким другим православным маргиналам. Однако от того, как поведут себя российские светские и церковные власти, будет зависеть степень и острота раскола. Тут очень важно понимать, что церковные дела — вещь тонкая и работать здесь так же, как и в политической сфере, нельзя. Кроме того, объединители должны учитывать особенности тех, с кем объединяются. И в первую очередь демократичность и большое влияние мирян на жизнь церкви за границами России.

Сурожская драма

Параллельно с перипетиями собора развивалась очень показательная, в смысле проблем зарубежного православия и отношений с ним Московского патриархата, история с Сурожской епархией. Основанная в Англии одним из самых выдающихся проповедников православия ХХ века Антонием Сурожским, эта православная епархия всегда была частью Московской патриархии. Однако существовала в иной среде и потому пользовалась заметной самостоятельностью. Паствой о. Антония были не только русские эмигранты, он обратил в православие многих англичан и американцев, которые под его руководством пребывали в лоне Московской патриархии. Однако в конце 90−х, еще при жизни Антония Сурожского, скромная епархия, всего несколько тысяч человек, стала стремительно разрастаться за счет российской колонии в Англии. Этот взрывной рост создал существенные проблемы в управлении и жизнедеятельности. Ювелирная работа с прихожанами, составлявшая основу деятельности о. Антония, тут уже не могла полноценно проявляться. К тому же многие из новоприбывших православных (в основном неофитов) в церкви желали в первую очередь знакомого обряда (чтобы было, как дома), многие хотели просто иметь место, где они в знакомой обстановке поставят свечку и пойдут дальше делать свой бизнес.

Осознавая все эти проблемы, уже больной Антоний попросил прислать из Москвы помощника. Выбор пал на весьма талантливого и образованного священника Иллариона. Однако Илларион не сумел помочь вписать уникальную сурожскую общину в новую ситуацию. Скорее наоборот, его деятельность обострила основные проблемы. В итоге он восстановил часть новых прихожан против старых, начались конфликты. Все эти проблемы усилились после смерти о. Антония в 2003 году. Возглавивший епархию епископ Василий (Осборн), американец, человек последовательной православной веры, идеалист и верный ученик Антония Сурожского, но весьма посредственный администратор, контроль за процессом упустил окончательно. К тому же эмиссары из Московской патриархии не сглаживали противоречия, а усиливали их. В итоге епископ Василий решился на радикальный ход: написал письмо Алексию II, в котором сообщил о желании выйти своей маленькой общиной из Московской патриархии и перейти под власть Константинопольского патриарха, предложив Московской патриархии создать в Англии свою епархию. В ответ Василий был отставлен от должности. Для многих это решение означало конец уникальной общины и разрыв с наследием Антония Сурожского. Что, естественно, нанесло серьезный удар Московской патриархии на Западе.

Сближение Первого и Третьего Рима

Если в движении к объединению русских православных церквей нет ничего принципиально нового, то наметившееся в мае сближение Русской православной церкви с церковью католической — процесс абсолютно новый, и результаты его предсказать сегодня невозможно.

Собственно, произошло следующее: в Риме, в непосредственной близости от Ватикана, на территории российского посольства открылся православный храм. Формально разрешение на его строительство давали римские городские власти, с ними же надо было согласовывать и его архитектурный облик. Однако римские власти в этом вопросе вряд ли бы пошли наперекор воле Ватикана. Ватикан же не только не стал препятствовать строительству, но и дал понять, что видит в нем не посягательство на свою каноническую территорию, а совсем напротив — залог будущего сближения церквей. Единственным требованием, исходящим, впрочем, от самих римских властей, был размер православного храма: надо, чтобы строение на территории посольства не закрывало вид на собор Святого Петра. Одного этого события было бы достаточно, чтобы всерьез говорить о перспективах сближения, плюс к тому в рамках мероприятий по открытию храма произошло нечто совершенно из ряда вон — встреча папы Бенедикта XVI с главой отдела внешних сношений Русской православной церкви митрополитом Кириллом.

У наметившегося сближения объективные предпосылки примерно того же порядка, что и у объединения русской церкви: укрепление РПЦ, политические резоны российских властей и изменившаяся ситуация в мире. Если в первые годы после крушения советской власти русская церковь была достаточно слаба и опасалась любого соперничества на своей территории (а уж тем более соперничества с мощной структурой католической церкви, как раз тогда вставшей на путь активного миссионерства), то теперь она вполне окрепла и к тому же пользуется заметной поддержкой государства. То есть угроза со стороны католицизма уже не столь значима. Что касается политических резонов, то российской власти важно, чтобы церковные проблемы не мешали, а наоборот, помогали выстраивать ей отношения с мировыми державами. Кроме того, жесткая церковная автаркия весьма мало соответствует путинскому курсу на «суверенную интеграцию» в мировое экономическое и политическое пространство.

Если рассматривать перспективу этого сближения, то особую значимость обретают изменения, произошедшие в мире за последнее десятилетие. Речь идет, во-первых, об экспансии секуляризма. Началась она, разумеется, не вчера. Однако в последнее время церковь показала свою силу и возможность этой экспансии противостоять. Появилась точка сопротивления, и в этом смысле подъем католицизма при предыдущем папе и массовое воцерковление в России — явления схожего порядка. После продолжительных побед секуляризма (вариант: безбожия) наступил период нового и весьма ожесточенного противостояния церкви и безбожного общества. И тут разногласия догматических церквей, естественно, уходят на второй план.

Кроме того, буквально в последние годы заметно ослабли позиции протестантизма, что связано в первую очередь с кризисом восприятия в мире американской общественной модели. Ценности индивидуализма все очевиднее ставятся под сомнение, а экономический успех таких стран, как Китай и Индия, все более заставляют говорить об обществе будущего как о сочетании рыночной экономики и жестких моделей общественной жизни, в основе которых общая религиозная моральная система. Ну и наконец, свою роль играет укрепление ислама и его экспансия по всему миру. Об этом почти не говорится открыто в церковных кругах, но и католики и православные не могут совершенно безучастно наблюдать за этим процессом.

Бенедикт XVI — консерватор и немец

Большинство перечисленных предпосылок сложилось не вчера, но до недавнего времени противостояние Русской православной и католической церквей, казалось, только нарастает, и любые попытки примирения (предпринимавшиеся в основном со стороны католической церкви) никакого результата не приносили, а скорее, вызывали еще большие подозрения у представителей Московской патриархии. Что же произошло? Что позволило пойти на сближение?

В первую очередь — смена папы. Папа Иоанн Павел II воспринимался русской церковью как либерал, а новый — как консерватор. В реальности Бенедикт XVI, собственно, продолжает политику последних лет своего предшественника, который в первые годы понтификата обозначил меру возможных уступок миру сему, а в последние годы твердо стоял на том, что сдавать католицизм не намерен. Однако восприятие тут важнее реальности. К тому же Иоанна Павла II у нас явно недолюбливали как поляка, опасаясь его политической ангажированности и «природного неравнодушия к России». К тому же многие, напуганные его харизматичностью, буквально представили, что его визит в Россию обратит массы народа в католичество.

С новым папой все проще, за ним нет шлейфа недоверия, зато есть уважение к немецкой тщательности и твердости («Ридегер с Ратцингером всегда договорятся», ну и, конечно, какую-то роль здесь играет и германофилия Путина). Более того, по свидетельству людей, близко знающих Бенедикта XVI, он крайне серьезно относится к третьему фатимскому пророчеству Девы Марии, суть которого в том, что церковь ждет полоса тяжелейших испытаний, которые обернутся новым торжеством христианства, когда Россия вернется в лоно церкви. Однако толкует он это пророчество не в духе прозелитизма — активного окатоличивания православных, а в духе именно сближения с Русской православной церковью.

Кроме того, Бенедикт XVI одной из программных целей заявил борьбу с «агрессивным секуляризмом» и активно действует в этом направлении, что, безусловно, вызывает сочувствие у многих православных деятелей. Собственно, борьба с агрессивным секуляризмом и есть принципиальная основа возможного сближения церквей. Сегодня русская церковь сталкивается с теми же вызовами, что и католическая, — от распространения гей-культуры до продукции масс-культуры вроде «Кода да Винчи».

Будет трудно

В РПЦ отношение к католицизму более чем прохладное. Это и общая многовековая традиция отталкивания, и память о недавних событиях на Украине, где вопреки всем договоренностям православные храмы захватывались греко-католиками. Так что процесс сближения в любом случае не будет легким. Сейчас главным его проводником является митрополит Кирилл, ученик Никодима (Ротова), одного из самых значительных русских филокатоликов. Кирилл в последнее время резко активизировался на общественном поприще (его деятельность на Соборе русского народа — одно из самых ярких общественных событий последнего времени) и сегодня является лидером тех сил, которые видят будущее православия в активной социальной и общественной роли церкви. Однако у него лично и у его направления в патриархии есть немало противников.

Впрочем, в любом случае вопрос о дальнейшем сближении католицизма и православия непосредственно связан с решением вопроса о прозелитизме, то есть о функционировании католической церкви внутри России. Ни Кирилл, ни кто-либо другой не пойдет на сближение, если Рим будет продолжать политику активной экспансии в России. При этом и в Риме тоже явно не намерены просто сдавать русских католиков.

Компромиссное же решение найти крайне трудно. Католики сегодня держатся установленного Вторым Ватиканским собором положения о православии как о «сестринской церкви». Но для РПЦ это, конечно, мало, более того, у нас (и не без оснований) это положение воспринимают как прикрытие прозелитизма. Так что для развития отношений и дальнейшего сближения нужны какие-то особые формальные договоренности. Однако даже если компромисс будет найден, Кириллу и его сторонникам будет очень непросто провести эти договоренности в жизнь — слишком велико антикатолическое сопротивление в РПЦ. Отчасти на позицию РПЦ, при всем возможном антикатолическом сопротивлении, может повлиять власть: в русской церкви до сих пор силен «синодальный дух», и если власть надавит, то церковь пойдет на серьезные уступки.

Андрей Громов
ЭКСПЕРТ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе