Самые решительные отстаивали принципиальное право личности на кощунство, другие параллельно указывали, что поскольку и святыни-то никакой нет, то и понятие кощунства не имеет смысла. Не столь принципиальные и более прагматические, придерживающиеся того принципа, что для подзащитного лучше бы тихо выйти, нежели громко сесть, не вдавались в апологию кощунства, вероятно, находя это в данной ситуации контрпродуктивным, но прибегали к аргументу закрытого частного пространства.
Смысл его в том, что никто не заставлял православных активистов, а равно и других граждан, критикующих кощунства, посещать выставку. Когда бы они прошли мимо Музея и общественного центра им. А. Д. Сахарова, они ничего бы не увидели, и их чувства никак бы не пострадали. Тут, конечно, можно возразить, что таким образом современное искусство приравнивалось к изысканным наслаждениям, которым по взаимному согласию предаются при закрытых дверях лица, достигшие совершеннолетия, но цель реалистичного адвоката не в том, чтобы представить своего клиента высочайшим образцом добродетели, но в том, чтобы избавить его от наказания. Апология современного искусства — это за отдельную плату и лишь в той мере, в какой это не препятствует оправданию (или смягчению наказания) по выдвинутому обвинению.
Расширительно такая аргументация используется и в спорах касательно соблазнительных зрелищ и мероприятий, проводимых не только в закрытых помещениях, но и на открытом воздухе и в публичном пространстве. Когда в спорах о гей-парадах, лав-парадах etc. противники такого рода мероприятий жалуются, что они не знают, как отвечать своим невинным детям на их вопросы о смысле и значении вдруг открывающегося перед ними зрелища, применяется то же самое «никто не неволит». В смысле «А вольно же вам было гулять с детьми по главной улице, когда вы могли погулять и в переулочке, где никаких шествий не проводится». Можно в переулочке, можно еще где-нибудь подалее, можно было и дома посидеть. В любом случае у вас была возможность избежать встречи с парадом, который вам так не нравится, и на что ж вы тогда жалуетесь.
Проблема в том, что, когда смиренные христиане, совершенно не желая идти на кого-либо с дрекольем, отказываются и от посещения кощунственных мероприятий, проводимых в закрытых помещениях, и от прогулок по главной улице в известные парадные дни, начинается новый этап художественной свободы. А именно — визит хора феминисток в храм Христа Спасителя, где они, встав у царских врат, открыто и бесстыдно кощунствуют, воспроизводя аналогичные концерты комсомольских активистов в 20-30-е годы XX века. Тех времен, когда Русская церковь всходила на Голгофу. Или визит активистов норвежской экологической организации в главный лютеранский собор г. Осло, где они прямо во время богослужения начинают раздеваться и изображать совокупление. Тут уже затруднительно применять прежнюю защитительную аргументацию, поскольку это уже не Музей им. А. Д. Сахарова, на кощунственные самодурства в котором можно было и не ходить, это уже не главная улица города, которую при желании можно и обойти. Это Дом Мой, Дом молитвы наречется, и его-то уж никак не получится обойти, чтобы не мешать свободе художественного самовыражения. Вариант «Тогда мы идем к вам» это исключает.
Возможен, конечно, и тут адвокатский прием по аналогии. «А вольно же вам монопольно использовать для своих собраний огромные и богато украшенные здания в самых видных местах города. Собирайтесь где-нибудь в катакомбах, там вас и не тронут. Ну, до поры до времени, естественно. Прогресс и свободы неостановимы». Христиане и это поймут, потому что такой прогресс и такая свобода вполне описаны в Новом Завете. В последние дни именно так и будет.
Да и миряне еще в самом начале казавшегося тогда лучезарным XX века то самое и отмечали — «Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, — быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, — да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!» (В.С. Соловьев, июнь 1900 года).
Нападать с дрекольем на срамных певиц и на обеспечивающих им заранее обещанную информационную поддержку журналистов «Новой газеты» — да, это не наш метод. Но прямо сказать, что от вас уже откровенно смердит серой — это сделать и можно, и нужно.
Максим Соколов
Известия