Главред говорит. Иисус Христос – суперзвезда?

Сегодня музыкальные тренды определяет Запад, культура которого вышла из христианской колыбели.

Но что на что в итоге больше влияет: музыка на веру или вера на музыку?


Вы знали, например, что «Лунная соната» так не называется на самом деле? И это не про тихую ночь при бледном свете небесного фонаря, а про то, как Бетховен заглянул в глаза собственной смерти?

Или, может быть, вы в курсе, почему Римский-Корсаков стал писать русскую классическую музыку – через внутренний конфликт с церковью?

Давно-давно один мой друг – агностик и музыкант, которого я допёк своими образами и метафорами – сказал мне: «Андрей, если ты хочешь донести до меня что-то сверхрациональное, не надо убеждать меня логикой. Используй иррациональные способы. Напиши песню, например». И тут меня осенило: конечно! Творчество – это особый язык. На нём можно рассказывать то, что не помещается в простую беседу.

Конечно, тема музыки и Бога – это нечто неуловимое. С одной стороны, объём звуков, сложенных в мелодии за всю историю человечества, никому не описать. С другой стороны, ни творчество, ни Творца нельзя запихнуть в схему. Можно, на мой взгляд, показать какие-то примеры, чтобы дать их попробовать на вкус.

Сразу скажу, что музыка Средневековья и вообще всей просвещенной Европы вышла из христианской колыбели. Собственно, те древние композиции, что дошли до нас, – это музыка богослужений. В свою очередь, литургические гимны имеют фольклорные корни, но – что интересно – все они предполагали многоголосие. То есть карманная вера, когда каждый сам по себе со своим Богом в душе, – это всегда было какой-то маргинальной темой. Но средневековая музыка не стремилась быть понятной. Её писали и исполняли как бы для Бога. Люди могли просто послушать и умилиться, чтобы на душе посветлело и мрачная картина, ожидающая среднего европейца за стенами собора, могла оставить его хоть на время.

Впервые на человеке сконцентрировался Ренессанс.

Маятник качнулся, и гуманисты объявили, что самая лучшая музыка – это понятная музыка, которую поёт один человек с хорошим голосом и дикцией под аккомпанемент какой-нибудь лютни. К тому же в это время в Европе бомбануло католическую церковь, от неё отпочковались протестанты, и это отразилось на музыке. Первые песни новой церкви сочинил, собственно, отец Реформации Мартин Лютер.

Всё это развивалось до эпохи барокко. Человеческие страсти распалялись. Всем понятно, что манипулировать человеком через чувства проще, чем через голую идею, и вот мир познакомился с оперой. «Современное» искусство поддержали – кто бы вы думали – иезуиты. Борьба за человеческие души может вестись и с помощью управления человеческими эмоциями. При этом театры становятся общедоступными, музыка приобретает массовый коммерческий характер в городах. Но не спешите ругать молодёжь!

В этот момент рождается самый духовный композитор в истории – Бах!

Его музыка – это его молитва. И храмы в то время – это уже не просто место для общения с Богом, но и средоточие общественной культурной жизни. Поэтому нам хорошо известны такие произведения Иоганна Себастьяна Баха, как «Страсти по Иоанну», «Страсти по Матфею» и другие. Те, кто приходил послушать эту музыку о страданиях Христа, конечно, не стремились в залы и соборы, чтобы пожалеть Иисуса. Скорее, им хотелось, чтобы Христос пожалел их.

Сам композитор был крестоносцем. Не в смысле религиозной агрессии и завоевания Святой земли, а в своём имени. Дело в том, что звукоряд описывается литерами B – си бемоль, А – это ля, С – это до, Н – это си. В одной строчке это имя, а на одном нотном стане подряд эти четыре ноты составляют фигуру креста – символ страданий в искусстве барокко.

На музыкальном небосклоне появляются созвездия имён. Музыка – это уже не просто народная стихия или звучание высших сфер, но она получает личностное измерение, имя своего творца. Моцарт, Глюк, Бетховен с его безлунной сонатой.

Людвиг – дитя просвещённого XIX века, времени нового политического строя, когда Европу перекроили революции и наполеоновские войны. До 30 лет он много писал и выступал, пока его не стала ограничивать глухота. Врачи посоветовали ему покой, и композитор укрылся в предместье Вены Хайлигенштальд, что переводится как «Святой град». Но от себя не убежишь, внутренний бунт и беспокойство остались при Бетховене, а слух по-прежнему угасал. Там он пишет письмо младшим братьям, в котором есть его размышления о смерти. Человек, который прославился в веках, написав «Оду к радости», не мог больше эту радость испытать. В этот момент он заглянул в бездну и написал Фортепианную сонату № 14. Только после смерти композитора музыкальный критик Рельштаб назовёт эту сонату Лунной.

А знаменитая «Ода к радости» Бетховена – это рубеж, после которого музыка прощается со своими христианскими корнями, отступает от всечеловеческого надмирного пафоса. Любопытно, что сегодняшний либеральный Евросоюз, который не очень-то церемонится со старомодными христианскими ценностями, своим гимном оставил именно эту оду.

А в России своя музыка появилась почти сразу после Бетховена. Один из первых именно национальных композиторов был Николай Андреевич Римский-Корсаков. Он впитывал и европейскую традицию, и специфическую русскую православную культуру, но отталкивался от современной ему кондовой церковности в сторону фольклора, народной религиозности. При этом мы тогда воевали с Польшей и дистанцировались от Запада. Император поддержал эти творческие поиски. А русская зарождающаяся интеллигенция уже делила всю Россию на подлинное и неподлинное. К первому относился народ с его могучим, но естественным и простым мировосприятием. Церковь же с её бюрократией и высокий светский мир – это всё лишняя надстройка, а значит, неподлинное.

Римский-Корсаков отказался искать Бога в музыке. Но Его там всё равно находили благодарные слушатели. Будучи неверующим рационалистом, Николай Андреевич с характером естествоиспытателя погружается в народную культуру. Но уже после революции 1905 года он пишет оперу «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», которую тут же окрестили новым русским Евангелием.

К чему привели эти отказы и ставка на народ, мы хорошо теперь знаем. От Бога и церкви оттолкнулись так, что ни страны той не осталось, ни культуры.

А что же осталось?

Иисус Христос – суперзвезда. Нет, не стоит брюзжать и спешить с выводами. Нашумевший мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера 1970 года – это исключительно точное сочетание самого известного в мире сюжета с массовой культурой. Христос действительно стал популярен для нескольких поколений. Молодые, дерзкие, свободные стали заново читать для себя Евангелие. Получалось это у всех по-разному, и кто-то находил в нём Бога, а кто-то – кумира, но разве 2000 лет назад было иначе? Сегодняшнее восприятие музыкальной индустрии даёт нам чёткое представление, что за каждой звездой стоит продюсер. В этом и главный конфликт мюзикла, и главный вопрос для человека.

В поздние советские годы возник аналог западного хита – рок-опера «Юнона и Авось». Её до сих пор успешно прокатывают по стране.

Что дальше? Моргенштерн, Билли Айлиш и Little Big? Время покажет.

Но вы должны меня спросить: с чего я всё это взял? Может быть, выдумал? Нет, не поверите, в книжке прочитал. «Музыка: диалог с Богом» Романа Насонова.

Тут есть ещё и о том, как музыка дошла до тишины, как Шостакович боролся со смертью, а Вагнер родил великий миф. И если я – бестолковый рассказчик, то вот есть возможность познакомиться с источником. Мне показалось, что это удачное сочетание духа и смысла. А это нам и нужно!

Автор
Андрей Васенёв
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе