Термины и понятия – это необходимые инструменты понимания реальности, того, что происходит в нашем мире. Но одновременно термины и понятия – это то, что придает форму, а потому и конструирует ту «реальность», с которой мы имеем дело. И мы никак не может избежать этой двойной функции означивания. Например, представление об «упадке религии» отражало какие-то объективные социокультурные процессы и в то же время навязывало сознанию некий вектор их развития. А как бы автоматический переход от того, что происходит, к тому, что должно происходить, уже отвлекал внимание от самой реальности религии, ее внутренних потенций и динамики.
Появление и утверждение термина «религиозное возрождение» обозначает какой-то новый поворот в этом описании/конструировании происходящего. Потому что еще совсем недавно в мире, сформированном идеалами Просвещения, культом разума и успехами научной рациональности, никто не ожидал никакого «возрождения религии». Ожидали, что религия и религиозность постепенно будут умирать, оставаясь уделом «мракобесов и невежд».
Но не будем обманываться: поворот этот – кажущийся. Потому что новый термин стоит в паре со старым, ибо возрождаться может только то, что пережило упадок. Никакого нового понимания религии этот термин не дает. И именно по этой причине этот термин остается таким мутным, двусмысленным, по существу, ничего не объясняющим.
И эмоционально нагруженным: у одних он вызывает тревогу, у других порождает новую надежду (порой злорадную – связанную с чувством реванша).
Термин «религиозное возрождение» сам по себе ничего не сообщает о действительных процессах в сфере религия—общество, но при этом вносит в общество такое же разделение, что и в эпоху «упадка религии». Поэтому можно сказать, что он относится все еще к парадигме Модерна с его социокультурной дифференциацией и, соответственно, изоляцией религиозного, выделением религии в особую «сферу». Именно отсюда и все страхи «последних рыцарей Просвещения»: они боятся, что, возрождаясь, религия снова захватит контроль над всем общественным универсумом, то есть отменит модерную революцию. Что «мракобесие» погасит свет Разума…
Хотел написать: «Гораздо менее амбициозны надежды радующихся возрождению религии…» Но вряд ли это так. Потому что и эти последние очень часто мыслят в категориях Модерна и, соответственно, – именно реванша религии. Как будто на самом деле можно повернуть вспять это пресловутое колесо истории.
Дело в том, что в «европейском культурном ареале» в Новое время с актуальной религией действительно произошло нечто очень радикальное: изменились ее место и роль в культурной матрице. И в самом религиозном произошел новый разлом: не между ортодоксией и ересью или церковью и сектой, но между традицией и инновацией. Эта новая поляризация (дитя Модерна) зарядила энергией и динамикой оба полюса. Результатом стали, с одной стороны, активный, интенсивный традиционализм, а с другой, цветение новых религиозных форм и содержаний.
Именно эта внутрирелигиозная динамика и обеспечила «религиозное возрождение», суть которого – в ее, этой динамики, проявлении на общественной «поверхности» в тот период, когда начался упадок уже культа всепобеждающего Разума, просвещенческой квазирелигии.
Иными словами, нынешнее «возрождение религии» – это не возврат и не реванш, а новое качество. И опознать это новое качество, описать его и проанализировать можно только особым, специальным, профессиональным усилием. Здесь нужен новый, адекватный инструментарий и комплексный подход, исключающий любые, стандартные для Модерна, редукции как религии, так и общества (культуры, политики и проч.) к внеположным им основаниям.
У страхов и надежд есть два главных и общих источника: печальный опыт прошлого и ожидание неизведанного будущего. Есть, конечно, и еще один: само происходящее, вот сейчас, с нами и на наших глазах… Но последнее все-таки, наверное, следует квалифицировать как патологию «неуверенного отношения к реальности как таковой».
А «религиозное возрождение» – это просто «погода за окном». Но в отличие от погоды, о которой мы все-таки знаем достаточно по собственному опыту, в данном случае нам не обойтись без того, чтобы каждый раз выяснять, о чем, собственно, идет речь. Чтó на этот раз меняется в нашей культурной матрице и, соответственно, меняет место и роль в ней религии (объективно) и религиозности (субъективно).
И только после таких выяснений каждый из нас – живущих сразу в двух свободах, модерной и постмодерной – может решить, чему в «религиозном возрождении» радоваться, а от чего печалиться, на что надеяться и чего бояться.
Религо.РУ