Что такое академический контракт?

Конец ноября отметился в повестке социального протеста целым потоком "Открытых писем" власти со стороны преподавателей высшей и средней школы. Под своими письмами с требованиями правительству РФ оставить в покое существующую систему образования, либо трансформировать ее в ином, нежели ныне, ключе высказались представители гуманитарных и естественных факультетов, отдельное письмо написали филологи, и, наконец, учителя средних школ. Вузовские среды протестуют против политики институциональных реформ и сокращения государственного финансирования этого сектора "сферы услуг", чем теперь считается образование.

Семинар-дискуссия "Что такое академический контракт?", состоявшаяся в известном московском книжном магазине "Фаланстер" 22 ноября 2012 года, отражает озабоченность одной из самых малочисленных и слабозащищенных групп вузовских преподавателей положением дел в отрасли. Он был организован членами Инициативной группы Ассоциации преподавателей высшей школы "Свободный университет", состоящей по преимуществу из молодых преподавателей.

Стенограмма семинара публикуется с сокращениями.

Модераторы: Петр Сафронов (ИФ РАН, РАНХиГС), Татьяна Левина (ВШЭ).

Участники (в алфавитном порядке): Олег Аншаков (РГГУ), Татьяна Вайзер (РАНХиГС), Евгения Воробьева (Московский городской педагогический университет), Павел Кудюкин (ВШЭ), Даниил Левин, Анна Панова (ВШЭ), Александр Писарев (МГУ), Михаил Поваляев (Университет им. Дмитрия Пожарского), Александр Сурмава (Московский институт электронной техники), Арсений Хитров (ВШЭ), Григорий Юдин (ВШЭ).

Петр Сафронов: Добрый вечер, глубокоуважаемые коллеги! Мы собрались сегодня, чтобы обсудить вопрос, которые в свете недавних заявлений министра образования и науки РФ Дмитрия Ливанова приобрел особую остроту.

Вместе с тем я хотел бы напомнить, что в российских вузах уже довольно давно существуют исследовательские коллективы, занимающиеся осмыслением проблематики академического контракта, идей "эффективного контракта" и "академического вознаграждения". Здесь достаточно назвать, выпущенные в издательстве Высшей школы экономики сборники статей отечественных и зарубежных специалистов "Контракты в академическом мире" (2011) и "Экономика университета" (2007). Эти сборники были подготовлены при непосредственном участии сотрудников Лаборатории институционального анализа ВШЭ. Кто хотел бы начать наше обсуждение?

Павел Кудюкин: Тема, которую мы сегодня собираемся обсуждать, двоится. Есть теоретический вопрос об академическом контракте, построенный на теории контракта как разделе институциональной теории в экономике. В данном случае академический контракт связан с пониманием характера соглашения между преподавателем и вузом, а также между преподавателем и государством, если преподаватель является государственным служащим, как обстоит с этим дело во Франции. И есть гораздо более приземленный вопрос: конкретные проблемы определения педагогической нагрузки, ее структуры и оплаты этой нагрузки, который, конечно, связан с теоретическим вопросом, но достаточно опосредованно. Здесь есть очень большой риск.

Когда Ярослав Иванович Кузьминов, ректор НИУ ВШЭ, пишет про эффективный контракт и с гордостью отмечает, что именно он вводит это понятие, то он рассуждает именно в терминах высокой теории. Но когда это понятие попадает в шаловливые ручки нашей бюрократии – а что это такое, я знаю и как исследователь, и изнутри – начинаются интересные превращения. Начинается профанация идеи, и пытаются для каждого конкретного преподавателя измыслить некие очень конкретные, очень приземленные показатели, которыми будут измерять его эффективность. Это в принципе невозможно, потому что эффективность контракта в теоретическом смысле к этому не имеет никакого отношения.

Если говорить более приземленно, то вот в чем проблема: если мы хотим, чтобы вузовский преподаватель одновременно вел исследовательскую работу, то когда он будет это делать? В свободное от основной преподавательской работы время? А ведь с учетом наших ставок он вынужден работать не на одном месте, не на одну ставку и так далее. Либо мы должны эту научную работу тоже включать в нагрузку, приравнивать к некоторому количеству часов и включать в оплату.

Далее, структура собственно учебной нагрузки. Есть вопросы, которые регулируются и формализуются легко – это аудиторная нагрузка. Тут никуда не денешься: академический час – он и есть академический час. Но есть гораздо более тонкие вещи. Если мы говорим про значимость индивидуализации в образовании, то очевидно, что немалую часть нагрузки должны составлять такие вещи, как индивидуальная работа со студентом, проверка письменных работ, которая, конечно, не 15 минут составляет, поскольку с иным студентом приходится мучиться гораздо дольше, чтобы он выдал что-то похожее на приличный текст. Самое обидное, что с плохими приходится мучиться гораздо дольше, чем с хорошими студентами (улыбается). Это, конечно, тоже проблема. Ведь добросовестный преподаватель все равно будет мучиться, будет тратить столько времени, сколько нужно, сколько бы ему не писали в нагрузку. А недобросовестный будет злоупотреблять, если ему много записать. Тут проблема доверия и нематериальных аспектов академического вознаграждения, о которой много и правильно пишется в сборнике "Контракты в академическом мире".

Действительно, преподавательская работа, если это не некий отбываемый номер, является не только профессией, но и призванием (обращаясь к известным веберовским терминам). Она сама по себе доставляет удовольствие. (Повезло нам так работать. Но иногда государство начинает элементарно злоупотреблять этим). Так что это проблема не только теоретическая, но очень практическая. Каким образом, помня о нематериальных аспектах нашего вознаграждения (потому что наша работа как бы сама себя стимулирует и вознаграждает), в то же время ставить вопрос о правильном определении нагрузки, ее структуры, объема и достойного вознаграждения. Потому что даже самый большой энтузиаст-преподаватель вынужден есть, платить за жилье, покупать книги (не последняя из потребностей!). А значит встает вопрос нормального уровня вознаграждения.

При этом нужно помнить о том, что если мы соглашаемся на низкую зарплату, это в какой-то мере, может быть, и наша вина: то, что мы не ставим коллективно, как сообщество (которое еще не сформировано и это тоже наша беда) этот вопрос. Власть делает с образованием все что она хочет в том числе и потому, что она не имеет контрагента, который заставлял бы ее себя слушать и учитывать наши интересы. Это гигантская проблема. Есть разобщенная масса вузовских преподавателей, которой недавно бросили оскорбление, что мы плохие, пытаемся наживаться на студентах…

Голос из зала: Как дешевки

Павел Кудюкин: Да, дешевки. Это, конечно, вина государства. Но отчасти и наша собственная вина. Мои друзья-профсоюзники очень любят лозунг: "Не надо плакать. Объединяйтесь!".

Петр Сафронов: Коллеги, реагируя на выступление Павла Михайловича, я бы хотел отметить, что проблема соотношения материальной и нематериальной составляющей в преподавательском вознаграждении является очень болезненной. Точка зрения, что "работа стимулирует сама себя" является очень проблематичной, когда сталкиваешься с ней при определении заработной платы или дополнительных выплат. С другой стороны, в упоминавшихся уже сборниках правильно говорится о том, что стимулирование преподавательского труда нельзя свести только к материальной составляющей. Я бы хотел обратиться к аудитории с вопросом: считаете ли вы, что можно найти оптимальное соотношение материального и нематериального вознаграждения?

Евгения Воробьева: Я не специалист по экономике труда, но мне кажется, что нужно посмотреть на этот вопрос именно экономически. Кроме того, нужно посмотреть на ситуацию в других сферах жизни. Как редактор журнала "Знамя", я общалась с писателями. С писателями, журналистами, и особенно с писателями дело обстоит примерно также. Журналист пишет по заказу и может сказать, не хотите заказывать – не надо, пойду в другое издание. Писатель сразу приходит с готовой книгой в издательство. И наши издательства начинают писателя обкрадывать. Ни один наш писатель никогда не видел роялти. Некоторые издательские боссы говорят о необходимости отказаться от авансов и платить как раз только роялти. В результате писатель оказывается перед выбором: вообще никогда не издаваться и не дойти до читателя, либо согласиться на эти условия. Я пыталась собрать писателей, но сделать это невозможно, они не такие люди. Они вообще не понимают как это – собираться. Но ситуация у них ровно такая же, как и вузовских преподавателей. Однако на уровне практик есть большая разница. И как редактор, взаимодействующий с писателями, и одновременно вузовский преподаватель я вижу это разницу очень хорошо.

Разница заключается вот в чем. Работа, которая делается для удовольствия, но уже в "промышленных" масштабах, в какой-то регулярной сетке не должна нами рассматриваться как работа для удовольствия. Если я пришла прочитать лекцию или просто в охотку пообщаться со студентами – это одно. Но если я делаю это с 9 утра и до 7 вечера, как я сделала это позавчера, то это уже совершено другой режим работы.

Чего мы должны требовать в условиях, когда наша работа имеет "промышленный" масштаб? Речь, конечно, идет о некотором экзистенциальном стержне, который будет потерян, если каждый из нас будет "халтурить" на стороне. Но именно то обстоятельство, что мы могли бы делать что-то другое и может служить объектом нашего торга с администрацией. Можно говорить примерно так: за это же время я там-то и там-то (как, скажем, консультант) могу заработать столько и столько, но я провожу эту пару. Так давайте вы выплатите мне хотя бы половину того, чем я ради вас жертвую, когда я преподаю. Мы можем делать что-то еще, мы можем делать это хорошо, мы можем получить за это большие деньги, но мы делаем ту работу, которую вы от нас просите и поэтому оплатите нам хотя бы половину того времени, которое мы на вас потратили. Вот наша правильная позиция. И аргументировать ее нужно чисто экономически. Формула "время = деньги" здесь очень хорошо работает. И пока люди науки, культуры и просвещения не научатся цивилизованно, не как на рынке, торговаться, ситуация не изменится, к нам так и будут относиться.

Петр Сафронов: Отвечая на последнюю реплику, я бы хотел сказать, что в рынке, возможно, нет ничего страшного. Я также хотел бы указать, что возможность заниматься иной высокооплачиваемой деятельностью есть далеко не везде в нашей стране. Поэтому и университеты не конкурируют за преподавателей. У преподавателей нет возможности указать на то, что они конкурентноспособны в другой сфере деятельности, отличной от науки и образования. Многие преподаватели ощущают, что им некуда уходить. Что такое профессиональная квалификация, которую можно применять внутри и вне академического сообщества?

Александр Сурмава: Каковы оптимальные критерии для оценки труда преподавателей, чтобы определить его качество и все остальное? Какие были критерии у Сократа? Каково у нас образование сейчас? Преподаватель – это человек, который делает вид, что преподает. На всех кафедрах, где мне довелось работать, я видел кругом огромное количество коллег, которые делали вид, что они преподают. Семинары обычно проходят сейчас так: студенту поручается подготовить реферат, он скачивает что-то из интернета и с запинками зачитывает это на следующем занятии. На следующем семинаре история повторяется с другим студентом. А от нас еще требуют какой-то "европейской рамки качества"! Это какие-то кретинические баллы, которые мы должны выставлять за каждый чих студента. Но вы спросили, сколько у меня студентов? А что если у меня их 200?! Я даже не все лица помню, не то что баллы сосчитать. Тогда я буду писать эти баллы с потолка, к чему и призываю коллег.

Анна Панова: Я хотела бы объяснить, зачем нужны эти баллы. Они нужны для того, чтобы студенты могли поехать учиться за рубеж…

Александр Сурмава: Они нужны для того, чтобы какая-то министерская крыса могла отчитаться за то, что она придумала "инновационные" способы, ориентируясь на "западные" модели.

Анна Панова: Нет! Это возможность для студентов поучиться в других университетах. В европейских университетах.

Александр Сурмава: Замечательно! (иронически). Но я сомневаюсь, что, по крайней мере в гуманитарной сфере, поездка в западный университет может принести студенту очень много. Образование не может существовать в обществе как рыночная услуга. Оно может существовать, когда за ним есть какой-то общественно значимый смысл. В 1960-е годы была вершина развития нашего образования, потому что это была эпоха шестидесятников, потому что, что-то "святое" было в душе. Я не против, чтобы нам платили. Но есть ли нам за что платить? Каждому из нас, присутствующим в том числе?! Приближаем ли мы их к некоторому эталону образования или мы их просто социализируем? Работа и преподавателя, и гуманитарного исследователя превратилась в пародию, в фикцию (аплодисменты).

Петр Сафронов: В прозвучавшем выступлении мне кажется важным противопоставление между апелляцией к ценностям высшего образования и апелляцией к возможности его оценки. У администрации вузов нет, как правило, возможности регулярно апеллировать к ценностям. Приходится задаваться вопрос о механизмах оценивания. К ним относятся в том числе и нормативные документы. Скажем, приказ Минздравсоцразвития номер 1н от 11 января 2011, устанавливающий критерии отнесения к определенным профессиональным, квалификационным группам в сфере высшего образования. Есть проблема: происходит ли такая оценка внутри университета? Как отнестись к студенческой аттестации преподавателей? Упомянутый приказ как раз обозначает инструкцию для администрации в отношении оценивания преподавателей. Итак, кто должен оценивать преподавателей? Студенты? Администрация? Независимые аккредитационные агентства?

Олег Аншаков: Так ли важно ранжировать преподавателей, определять, кто лучше, а кто хуже? Мне кажется, это абсолютно невозможно, потому что это вещь абсолютно индивидуальная. Один преподаватель будет хорош для одного класса, а другой – для другого. Когда делается средняя температура по больнице, получаются преподаватели, которые хороши для всех. Наверное, они - актеры? Вероятно, актерство полезно иногда для преподавателя, но это же не главное. Теперь относительно того, какой преподаватель хорош, а какой – плох. Есть преподаватели, которые объясняют так, что понятно даже самым слабым студентам. Лично я всегда ориентировался на хороших студентов. Возможно, хороши преподаватели, которые ориентируются на самых лучших. Всякие рейтинги, стремление определить, кто лучше, пусть относится к нематериальной сфере. У каждого есть какой-то авторитет среди коллег. И к нему нужно стремиться. Я не считаю, что нужно выстраивать некоторую линейку.

Петр Сафронов: В том, что сейчас прозвучало, важен момент указания на академическую репутацию, авторитет среди коллег как фактор нематериального вознаграждения. Очевидно, что коллеги скорее оценивают нас не по работе со студентами, а по публикациям. Это выводит нас на тему соотношения чисто преподавательской и исследовательской компоненты в академическом контракте. Считаете ли вы, что преподаватели в принципе обязаны вести научно-исследовательскую деятельность?

Татьяна Левина: Эта проблема, в той форме, как она поставлена, относится ко всем другим проблемам. Не секрет, что наши преподаватели не имеют возможности присутствовать на научных заседаниях, выслушивать коллег, потому что у нас не развита культура диалога. Наши преподаватели не читают книг коллег, потому что они переписывают зарубежные концепции. С другой стороны, наши коллеги не имеют возможности написать что-то свое, потому что их окружает не способствующая этому среда. Как-то не принято предлагать собственные концепции и поэтому не принято общаться. Если вспомнить дискуссии за рубежом, то там в кругу коллег люди могут увидеть и преподавательский, и научный потенциал. Но для этого нужно трансформировать нашу педнагрузку.

Наша педнагрузка не ориентирована на научный запрос. И как бы та же Высшая школа экономики не старалась совместить преподавание с научной деятельностью, пока ситуация все еще в состоянии разработки. Если мы ставим задачу совместить преподавание и исследовательскую деятельность, то мы должны предлагать список действий, которые к ней приведут. Нужно перекраивать нашу педнагрузку. Это стандарт, который остался от советского времени. Эта педнагрузка не была рассчитана на научную деятельность, но задачи университета изменились. Если исследовательский университет хочет, чтобы его преподаватели конкурировали на мировом уровне необходимо что-то менять. Отказываться от семинаров в пользу лекций, или отказываться от лекций в пользу семинаров. Эта педнагрузка не позволяет заниматься исследованиями, она даже не позволяет заниматься разработкой методик для новых курсов. Она ориентирована на то, чтобы преподаватель занимался повторением курсов, которые уже есть, а не создавал авторские курсы. Нам не только сверху должны предлагать высказаться. Мне кажется, мы можем повлиять на эту ситуацию, договорившись в нашем сообществе и предлагая выходы своему руководству.

Петр Сафронов: Проблема педагогической нагрузки действительно стоит очень остро. Но я хотел бы отметить, что она связана с проблемой обеспечения финансовой состоятельности, рентабельности вузов. Большинство вузов в России критически зависят от денег, поступающих от коммерческих студентов, поэтому стремятся наращивать наборы. И чем больше становится студентов, тем больше растет нагрузка. Если преподаватели хотят вступать в диалог с администрацией или правительством, то нужно говорить не просто об иной структуре нагрузки, но и об иной модели финансового обеспечения вузов. Какие инструменты обеспечения финансовой устойчивости вузов могло бы предложить академическое сообщество? Каковы альтернативы бесконечному раздуванию численности студентов?

Александр Сурмава: Все очень просто. Надо уменьшить расходы на фельдфебелей и в разы увеличить ассигнования на науку.

Петр Сафронов: Вы имеете в виду военные расходы?

Александр Сурмава: Да, именно так. Кроме того, необходимо просто перераспределить коррупционную ренту.

Олег Аншаков: Мне кажется, мы должны выяснить, какова система приоритетов. Если наша власть заинтересована в том, чтобы была наука, прежде всего наука университетская, то 900 часов нагрузки неприемлемо. Должно быть не более 300 часов нагрузки! Иначе мы не сможем писать научные статьи. Кроме того, нужен годичный творческий отпуск раз в 5 или 7 лет. Я занимаюсь научной работой, работая одновременно в двух местах. Но из-за высокой нагрузки я написал в три раза меньше, чем мог бы.

Арсений Хитров: Я не специалист в финансовых вопросах, поэтому мне сложно говорить о конкретных механизмах. Но если говорить об общих вещах, связанных с финансовыми вопросами, то я согласен с предыдущими выступлениями в том, что необходимо перераспределение бюджета в пользу образования. Мы знаем, что обсуждающийся сейчас бюджет до 2015 года предусматривает сокращение расходов на образование.

Что касается той работы, которую могли бы провести гуманитарии, то это две вещи. Это, во-первых, анализ, описание и может быть даже пропаганда идеи, что образование является общественным благом. То есть все граждане страны оплачивают работу преподавателя через бюджет, через налоговые поступления. И второе - это деконструкция присутствующей в статье Кузьминова из сборника "Контракты в академическом мире" идеи о том, что недоплата преподавателям компенсируется удовольствием от работы. Мне кажется, это одна из самых абсурдных идей.

Александр Сурмава: У Кузьминова говорится скорее об удовольствии от высвобожденного свободного времени, удовольствии от не-работы.

Евгения Воробьева: Очень много свободного времени, я и заметила (иронически).

Смех в зале.

Петр Сафронов: Коллеги, меня беспокоит то, что мы очень часто говорим о государственных органах власти, так, как если бы это было что-то совершено отличное от нас. Однако если мы говорим о государственных вузах, то это государство фактически говорит с самим собой. Существуют ли внешние к государству инстанции, которые мы должны вовлекать в обсуждение академического контракта будущего?

Михаил Поваляев: Коллеги, я представляю негосударственный, автономный университет. В победу капитализма во всем мире русские вклада не внесли, напротив, долго сопротивлялись. В нынешней мир-системе нет оснований для уважения к русским. Образование в России сегодня роскошь. И здесь нужно сказать несколько слов о деятельности Ярослава Ивановича Кузьминова. Его деятельность состоит в том, чтобы, насколько возможно минимизировать или даже вовсе уничтожить русское образование. Если в России будут отдельные выдающие люди – милости просим в Оксфорд, Стенфорд. И чтобы тут не делать, итог один, он неизбежен. Поэтому обсуждать детали в рамках той структуры, которую придумал Ярослав Иванович Кузьминов, абсолютно бессмысленно.

Что главное в упоминавшейся здесь статье Кузьминова из сборника "Контракты в академическом мире"? Во-первых, это неразличение образования и профессиональной подготовки. Постоянное употребление слова университет как синоним слова вуз – верный признак такого неразличения. В чем различие между университетом и профессиональной подготовкой? Если я научился водить машину, это не меняет моих ценностей, структур предпочтения. А если человек был необразован, а стал образован – это меняет его систему ценностей. И если этого не происходит, то он образованным не стал.

Вторая особенность статьи Кузьминова – это антиисторизм. Он не обсуждает, как работали люди во время, скажем, Гражданской войны. А ведь это же чрезвычайно важно.

Григорий Юдин: Вы хотели что-то сказать по поводу тех агентов, которые могли бы выступить в качестве альтернативы государству?

Михаил Поваляев: Да, воистину так. Ошибка Кузьминова в том, что он полагает, будто университет оказывает услуги. Это неверно. Услуги прачечная оказывает. Университет занимается самовоспроизводством. Профессора готовят других профессоров. Все остальное – это побочный продукт. Подготовка чиновников никогда не была целью университета. Если корпорация хочет что-то делать… хотя есть вопрос, существует ли еще корпорация?

Анна Панова: У меня скорее вопросы. Мне не очень понятно, что произойдет, если мы сейчас будем больше платить преподавателям. Готовы ли мы как профессиональное сообщество бороться за собственные стандарты? Кто говорит о фактах плагиата в диссертациях? Должен высказываться не один человек, а все. Есть ли у профессионального сообщества представление о том, что такое академическая деятельность? Должны ли мы действительно кроме преподавания заниматься исследованиями? Мониторинг экономики образования, который проводит Институт развития образования НИУ ВШЭ, показывает, что из опрошенных преподавателей только 30% имеют статьи за год и где-либо выступали. Вопрос: кто мы? Тогда будет понятно, что мы хотим. (Шум в зале) Мы должны продумать механизмы стимулирования.

Арсений Хитров: Мне кажется, что низкая зарплата ведет к стагнации преподавательского сообщества. Если повышать зарплату, есть опасность, что низкий уровень останется. Важно, чтобы повышение зарплаты шло вместе с возрастанием конкуренции за преподавательские должности, как это имеет место в Европе и Америке, когда объявляется национальный или общемировой конкурс на замещение вакантной позиции.

Даниил Левин: По поводу внешних людей, которых можно привлечь к анализу.

Петр Сафронов: Вы имеете в виду студентов?

Даниил Левин: Да, студентов и выпускников. Очень многие истории успеха, которые я слышал, начинались одинаково: "Я мало слушал лекции, которые нам читали". Люди участвовали в исследовательских проектах. Возможно, имеет смысл перераспределить нагрузку преподавателя с чтения лекций на работу со студентами в рамках исследовательских проектов. Тем более, многие студенты просто платят взятки за то, чтобы освободиться от того, что им начитывают.

Петр Сафронов: Такие предложения часто высказываются. Но здесь есть ограничение в виде образовательных стандартов. Готово ли наше образовательное сообщество выступать за полную отмену стандартов?

Голоса в зале: Конечно!

Евгения Воробьева: У нас не была раскрыта тема альтернативных моделей образования. Есть же частные вузы, куда преподавателю можно сбежать и получать там гораздо более высокую зарплату. Я думаю, а почему мы все сидим в "педуниверситете"? У нас нет системы престижных, частных вузов, независимых от государственных вузов. У нас альтернативной системы негосударственного образования с точки зрения степеней, ВАКа и тому подобное? Кстати, почему мы это так ценим? У нас нет преимуществ, с помощью которых мы можем торговаться с нашими работодателями. Тут мы спорим, что повышать, а что не нужно повышать, но мне кажется все проще. Одну часть вопроса нужно решить коммунистически, а другую – капиталистически. Коммунистически нужно решить вот что: должен быть необходимый максимальный минимум преподавательской зарплаты, благодаря которому преподаватель отправляет свои жизненные функции. Когда тебе есть, что есть, то ты уже можем хотеть другого. Бороться нужно за то, чтобы тот минимум, который нам платят, соответствовал высокому среднему уровню жизни. А дальше, если мне есть на что кормить семью, то после этого я должна решать, хочу я получать больше денег за авторскую программу курса или мне это не нужно. И здесь уже можно решать капиталистически.

Татьяна Вайзер: У меня вопрос к Евгении. Вы говорили о том, что Вы работаете с 9 до 19 вечера…

Евгения Воробьева: Это бывает не всегда. Но я считаю, что если у преподавателя подряд 5 или 6 пар – это повод требовать повышения зарплаты.

Татьяна Вайзер: Я хотела сказать о другом. У меня сейчас маленькая нагрузка, 2 пары в неделю. Но поскольку я считаю себя обязанной делать авторские курсы, я работаю дома каждый день с 9 утра до 11 вечера. Чтобы поддерживать эти авторские курсы на определенном уровне. И поскольку мои американские коллеги приучили меня к тому, что новые курсы необходимо делать каждый год, я предполагаю, что такой график у меня сохранится пожизненно.

Так вот, когда недавно разгорелся скандал вокруг снижения зарплат в РГГУ, одним из аргументов администрации было следующее: почему вы считаете низкую зарплату нерелевантной, если рабочий день преподавателя устроен очень свободно, он приходит, проводит занятие и уходит? Эту модель самоопределения надо менять. Первый вопрос к Евгении: коль скоро мы имеем модель "преподавателя на час", то к кому мы должны обращаться, чтобы сделать образование предметом торга? Второй вопрос ко всем присутствующим в связи с недавним "Открытым письмом" к несуществующему сообществу преподавателей: там одновременно выдвигается требование большей зарплаты, получаемой от государства, и требование большей автономии. Я прошу пояснить мне, нет ли здесь какого-то противоречия?

Евгения Воробьева: Мне кажется, тут нужно переформулировать. Ведь у преподавателя, разрабатывающего авторские курсы, есть материальные результаты. Почему он не ведет себя как фрилансер, которые предлагает результаты своего труда на договорной основе? Я этого не понимаю.

Татьяна Вайзер: Но к кому Вы адресуете этот вопрос?

Евгения Воробьева: Требовать надо от государства.

(Шум в зале)

Александр Писарев: Здесь нужно учитывать сторону студентов. Что такое 900 часов, которые преподаватель на ставке читает студентам? Это означает, что каждый день студента забит лекциями и семинарами. Большая часть работы должна делаться студентом самостоятельно. Студент в МГУ ходит на лекции с 9 утра до 6 вечера, а остальное время он тратит на то, чтобы прочитать литературу к этому бесконечному количеству курсов. Естественно, это в принципе невозможно. Студент не в состоянии понять, что значит написать авторский курс. Самостоятельная работа студентов придаст больше смысла тому, как студенты оценивают преподавателей. Нужно также различать преподавателей, в зависимости от того, насколько они хороши в педагогической или в исследовательской деятельности. Преподаватели-исследователи должны проводить меньше занятий, высвобождая время для научной работы. Дифференциация преподавателей здесь может быть осмысленна. Можно заниматься методической работой, не ведя, собственно, никакого научного проекта.

Григорий Юдин: Большая часть конструктивных вещей, которая здесь прозвучала, это ровно то, что делается в Высшей школе экономики. Тем не менее, я не могу сказать, что мне нравится, в какую сторону мы двигаемся. Что мне не нравится в статье Кузьминова – это сведение проблемы к вопросу академического рынка труда. Мне кажется, что за вопросом об академическом контракте скрыт вопрос о легитимации высшего образования. То есть, как он себе представляет функцию высшего образования. Но он разбирает вопрос о том, сколько должно платить государство, чтобы обеспечивать прирост общественного блага. Так что – возражая Арсению – сам термин уже заигран. Мы здесь получаем чисто экономическую проблему гарантий производства общественного блага. Говоря внутри этой легитимации, требовать повышения зарплаты, а это требование звучит, довольно бессмысленно. Более того, в ближайшее время зарплата в реальном выражении будет понижаться. И это будет совершенно правильно, поскольку в существующем формате легитимации люди, которые занимаются образованием, должны получать еще меньше. Требования повышения зарплаты звучат необоснованно. Обсуждать вопрос об академическом контракте, стремясь сохранять реалистичность, нужно предложить другой формат легитимации, отличный от того, который предлагается Кузьминовым. Чтобы требовать от лица коллективного агента повышения зарплаты, нужно определиться с тем, кто ты такой и что ты можешь предложить. Нельзя требовать повышения зарплаты, предлагая все то же самое, что и раньше.

Петр Сафронов: Коллеги, я благодарю всех за участие в нашей сегодняшней дискуссии. Надеюсь, результаты нашего обсуждения станут источником для обсуждения программы создаваемой Ассоциации преподавателей высшей школы "Свободный университет", которую планируется вынести на обсуждение всероссийского учредительного съезда Ассоциации.

Стенограмма подготовлена Петром Сафроновым.

Liberty.ru

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе