Вы рисуйте, вам зачтется
У них множество возможностей, которые и не снились предыдущим поколениям: море доступной информации, нужно лишь включить компьютер, границы открыты, музеи мира распахнули двери. И в то же время современные абитуриенты, решившие посвятить себя изобразительному искусству, находятся в непростой ситуации. Система госзаказа, гарантировавшая трудоустройство, канула в Лету. После краха 90-х жизнь строится по новым правилам: никто не обещает стабильного будущего. «Культура» отправилась на вступительные испытания в МГАХИ им. В.И. Сурикова, чтобы познакомиться с юными идеалистами.
Атмосфера в художественном институте на удивление спокойная: тут мило, почти по-домашнему. Преподаватели общаются друг с другом как старые друзья, а ректор Анатолий Любавин может запросто подойти к абитуриенту и демократично пожать руку. И эта неформальная обстановка очень важна для испуганных молодых людей, которые пока воспринимают вуз как желанное, но чужое и загадочное место.
Первый этап — собеседование.
— Задаем вопросы, заранее вывешенные на сайте, — рассказал Анатолий Любавин. — Среди них есть элементарные. Допустим: какие знаете произведения Ильи Ефимовича Репина. К сожалению, некоторые не могут ответить. Также смотрим портфолио абитуриентов. В процессе разговора понимаем, случайный это человек или нет, его ли работы.
Следующий шаг — профессиональные испытания: три дня в мастерских, где четыре часа рисунка чередуются с четырьмя часами живописи. Затем — композиция. Корреспондент «Культуры» побывала в стенах МГАХИ, когда шел второй день профессиональных экзаменов. Заглянув в приоткрытые двери, наблюдаю сценку: совсем еще дети сосредоточенно водят карандашами, кто-то слушает плеер через наушники, чтобы закрыться от внешнего мира. Заскучавшая натурщица то подглядывает в смартфон, то массирует затекшую шею.
Полина, выпускница престижного Московского академического художественного лицея, признается:
— Сначала очень волновалась, но уже не испытываю ужаса. Подобные задания мы выполняли в МАХЛ. Нужно просто показать, на что ты способен.
Валентина Мурышева, сама недавно окончившая Суриковский институт, теперь в нем старший преподаватель, объясняет: да, здесь спокойно, нет строгого контроля, сдающий экзамен всегда может выйти подышать воздухом, отвлечься. Причина отсутствия какой-либо слежки проста: не существует шпаргалки, помогающей нарисовать гипсовую голову.
— Абитуриент видит натюрморт в первый раз. Точно так же дело обстоит и с натурщиком. Конечно, дети неоднократно рисовали постановки и портреты в училище, школе, но что именно мы им предложим, они не знают. Впрочем, у нас можно выбрать: в каждой мастерской обязательно три натюрморта и три натурщика.
В этом году поступающие приехали со всей России: Москва, Красноярск, Уфа. Казань, Ульяновск, Саранск... Перекоса в сторону столичных жителей нет. Подают документы соискатели из ближнего зарубежья: Белоруссии и Казахстана. Конкурс приличный — в среднем по три человека на место.
Это при том, что бюджетный набор неожиданно щедрый: 50 мест на живопись, 25 на графику, 20 на архитектуру, 12 на скульптуру. В следующем году цифры все же уменьшатся — на факультет живописи примут около 30 человек. Объясняется это тем, что вузу трудно найти помещение для большего количества студентов, к тому же нужно зарабатывать. Поступают в основном после училища. В советские годы это было обязательное требование. Юрий Грищенко, профессор кафедры рисунка МГАХИ, преподающий около 30 лет, вспоминает собственный опыт:
— Я окончил лишь три курса Крымского художественного училища. Тем не менее мне дали рекомендацию. Приехал в Суриковский, мои работы понравились, успешно получил допуск. А потом сказали: не можем принять, потому что нет законченного среднего специального образования. Тогда пошел в министерство — это было просто, никакой охраны. Попал к какому-то чиновнику, и он подписал бумагу: мол, все в порядке, раз есть рекомендация. Теперь этого не требуется, что иногда приводит к проблемам: документы подают не очень хорошо подготовленные ребята.
Другая трудность — гендерный состав, который, впрочем, лишь индикатор глобальной ситуации. В советские годы профессия художника считалась стабильной, хорошо оплачиваемой и... вполне мужской. В то время, по воспоминаниям преподавателей, соотношение девушек к юношам среди студентов Суриковки составляло один к десяти. Теперь все наоборот. Девушки поступают даже на скульптуру: их не пугают особенности неженской специальности. Впрочем, Галим Долмогомбетов, декан факультета, не унывает:
— Девчонки очень хорошо работают — и сварку делают, и камень рубят. Могут и слона на бегу остановить, не только коня(смеется).
А ректор Анатолий Любавин предлагает взглянуть на это с оптимизмом: «Скажем, в Бауманский идут одни мальчики. Там, наверное, вздыхают, что барышень не хватает. Если серьезно, конечно, в советские годы профессия художника была престижной, а потом все изменилось. Но, я надеюсь, ситуация улучшится».
Самое сложное — понять мотивацию вчерашних школяров, пришедших сегодня на испытания в МГАХИ. «Наше дело трудное, долгое. В профессии сразу не «выстрелишь», — тихо говорит Юрий Грищенко. — Это напоминает фундаментальную науку. Успеха добьются лишь те, кто будет стремиться к мечте, несмотря ни на что».
Осознают ли нынешние абитуриенты, что придется шесть лет учиться, а потом искать заказы... Хрупкая русоволосая Татьяна поступает после МАХЛ. Когда-то ей было сложно решиться перейти в лицей из обычной художественной школы: откладывала целый год. Теперь она волнуется, как оценят ее рисунок преподаватели Суриковки. «Кем вижу себя через двадцать лет? Трудно сказать. Сдать бы экзамены сначала. А дальше — как пойдет. Точно не хочу быть знаменитостью. У меня другая задача — стать хорошим, не второсортным художником».
В подобном скромном признании — суть этих одаренных детей: интровертов, с детства обожавших листать художественные каталоги и журналы (может быть, они тоже выписывали «Юного художника», рисунки в котором выглядели венцом творения?). Наверняка не раз смотрели на автопортрет Дюрера, созданный в 13 лет, и думали: «А я так в его возрасте смогу?» Или даже: «Мне уже столько же, но все еще не получается...»
«Трудолюбие — одна из главных составляющих профессии художника», — замечает Валентина Мурышева.
Впрочем, знакомство с абитуриентами подсказывает: не меньшее значение имеет и воля. Пример — судьба девушки Анны, приехавшей из Севастополя (кстати, в прошлом году в МГАХИ был специальный набор для крымчан, в этом они поступают на общих основаниях). Спокойная, приветливая, очень живая, и кто догадается, что за внешней безмятежностью — нет, не волнение по поводу вступительных, а страшные воспоминания: обстрелы родного Донецка. Когда она заговаривает о недавнем кошмаре, голос впервые начинает дрожать:
— Это было ужасно. Приходилось прятаться в коридоре, в ванной. Случались ситуации, когда нам говорили приезжать в училище, однако начинались обстрелы, и половина оставалась дома. Я покинула Донецк не сразу: лишь на третьем курсе училась дистанционно, жила в Крыму. Сами понимаете, для живописца подобный способ получать образование — катастрофа, но что делать. На четвертом курсе вернулась в Донецк. Было тяжело. Не хватало предметов, чтобы составить натюрморт. Фактически у нас оказалась одна натура на все работы. Из моих однокашников лишь двое — я и еще один мальчик, который отнес документы в Репинский институт, — поступаем по специальности. Большинство пошли на дизайн, остальные — изучать иностранные языки или юриспруденцию. Я же не боюсь трудностей. За плечами красный диплом училища. Привыкла во всем добиваться успеха.
Тихие, немного застенчивые, целеустремленные — таков портрет нынешней абитуры. Еще они перфекционисты. Полина подала документы на графику, хотя в будущем видит себя связанной с искусствоведением: «Чтобы хорошо разбираться в теории, нужно самому уметь рисовать». Кто-то скажет, что подобный подход совершенно устарел (теперь и художники порой не знают, как держать кисть), но от него веет традициями советского образования: когда стремились дать мощный фундамент, чтобы потом развиваться и расти в любом направлении.
Непубличность профессии, отсутствие стабильного заработка не пугают ребят, выбирающих творчество. Почему? Ответ прост. «Они не могут без этого жить», — объясняет Анатолий Любавин, сам известный график, понимающий, о чем говорит.
Хочется верить: на этой дороге они не окажутся в одиночестве. Государство придумает, как на достойном уровне поддержать изобразительное искусство. Ведь если исчезнут художники (а без высокой помощи «экономически невыгодные» направления рано или поздно приходят в упадок, у идеалистов силы не бесконечны), жертвами станем мы, любители прекрасного. Готов ли каждый из нас к подобной потере — вот в чем вопрос.