Эволюция для смелых

Роль человека в развитии языка
На уровне common sense существует ошибочное предположение, что язык представляет из себя стройную систему, созданную человеком и полностью ему подвластную. Это не так. SYG.MA

Еще Дарвин указывал на сходство в развитии языков с эволюцией биологических организмов. Языки, как и биологические организмы — это продукты эволюции. Язык коэволюционировал вместе с людьми, не только человек использует язык в своих интересах, но и язык использует человека в качестве своего биологического носителя. Постмодернисты правы в своем утверждении, что язык определяет человека, в чем они не правы, так это в том, что язык находится в безоговорочной власти человека.

Если сменить перспективу рассмотрения языка с антропоцентричной на эволюционистскую, станет ясно, что смыслообразование слов — это не обязательно результат усилия воли человека. Человек может участвовать в этом процессе, не являясь при этом его инициатором.

Чтобы выяснить как происходит становление языка и формирование смыслов слов, мы обратимся к самому яркому представителю неоматериализма Мануэлю Де Ланде. Он настаивает, что язык — это продукт истории, но не изобретение человека. Он формируется и развивается благодаря своему свойству комбинаторной производительности. Это производительность является не продуктом централизованного органа правил, а результатом децентрализованной процесса, в котором каждое сказанное слово локально ограничивает выбор говорящего. Иначе говоря, слово несет с собой информацию о «частоте его совместной встречаемости с другими словами” [1], то есть информацию о правилах относительно того, какое слово может следовать за ним. Например, в английском языке “следующая за определенным артиклем позиция может быть занята лишь существительным» [2].

В своих размышлениях относительно самоформирования языка Мануэль Де Ланда опирается на работы лингвистов Зеллига Харриса и Джорджа Ципфа. Зеллиг Харрис разработал эволюционную модель социальной трансмиссии комбинаторных ограничений. Согласно этой модели, основным типом комбинаторных ограничений являются «вероятностные ограничения» — информация, которую несут в себе определенные слова о том, с какими словами они соединяются наиболее часто. Например, «такое слово, как “тигр”, несет в себе информацию о том, с какими другими словами оно, как правило, соединяется (например, с такими как «жесткой “или» охота»), но не с другими ('вежливый” или “танцы”)… Фраза «танцующие тигры” действительно встречается в детских книгах, но по сравнению с общей практикой использования этих двух слов в живой речи, такая комбинация встречается редко» [3].

В языке не существует некой нормы, ограничивающей эти комбинации, скорее, это статистический факт, что эти слова встречаются в связке с определенными словами чаще, чем к другими. Джордж Ципф называют частоту совместной встречаемости слов степенью их кристаллизации [4].

Смысл слова — это не что-то, навязываемое слову извне языка, в соответствии с некоторыми внешними по отношению к нему правилами, уместнее утверждать, что он конституируется в самой материальности языка, так как определяется посредством набора других слов, посредством их кристаллизации. Смысл слова не определяется на основании того, к какой вещи он отсылает, и не посредством акта именования, а через связи с другими словами, следовательно, «смысл слов определяется их сочетаемостью, а не их идентичностью» [5].

Таким образом, в представлении Де Ланды, язык формируется как кумулятивный результат ограничений в расположении слов относительно друг друга. Комбинаторные ограничения слов исполняют морфогенетическую функцию: «по мере того, как новые ограничения возникают из конвенционализации привычного употребления, изменяя вероятность появления тех или иных сочетаний слов, структура языка самоорганизуется как процесс, включающий последовательные отклонения от равновероятности (т.е. случайности) в комбинациях, образованные путем репликации норм» [6].

Современный философ Никита Елизаров блестяще объяснил рассматриваемый здесь принцип формирования смыслов слов, используя пример концепта сексуальности: “Человеческой сексуальности не существует вне смысла. Как только мы начинаем думать (о сексуальности, например), мы входим в область символического, в которой символ указывает не на какой-то объект физической реальности (в данном случае, практическое использование половых органов), как считал де Соссюр, но на другие символы. Множество указывающих друг на друга означающих составляет сеть, в которой дистрибуции наиболее соединенных между собой символов мы распознаем как концепты. Они имеют отношение к реальности, в свою очередь, но не являются лишь описаниями: модель не просто описывает что-то, но активно моделирует это, фильтруя и формируя свободный поток информации в осмысленную форму. Из этого следует, что один и тот же исходный материал может быть переработан в бесконечное множество форм, и столько же потенциальных смыслов. Практическое использование половых органов, например, не имеет никакого смысла само по себе, но различные концепты сексуальности могут назначить этой практике любой смысл” [7].

Процесс эволюции — это фундаментальный физический феномен, действующий вопреки более общей тенденции — энтропии. Развитие противостоит действию второго закона термодинамики, из которого следует, что все самоорганизующиеся сложные структуры разрушаются с течением времени; если система не является открытой системой, способной восполнять себя новым материалом, она обречена на исчезновение.

Являясь аналогичным биологическому организму, язык также эволюционирует вопреки тенденции энтропии. Подвергаясь действию энтропии, язык становится ригидным — в нем устанавливаются конвенциональные структуры, некоторыми из которых являются привычные сцепки слов и фраз (и связанные с ними привычные, кажущиеся незыблемыми смыслы слов). Параллельно с этой тенденцией, существует и противоположная — эволюция языка. Она возможно благодаря тому, что язык остается в определенной степени пластичным, то есть открытым для преобразования.

Человек не руководит процессом эволюции языка, но он может приобщиться к этому процессу и до некоторой степени его направлять. Удивительно, но наиболее подходящим образом сформулировал, как может происходить это приобщение, постмодернистский философ Жан-Франсуа Лиотар. Он вменял человеку в обязанность формировать соединения из несоединимого [8], в контексте терминологии неопозитивизма можно перефразировать утверждение Лиотара, сказав, что для того, чтобы приобщиться к эволюции языка, необходимо нащупать его пластичность, то есть избавиться от веры в нерушимые значения слов, и использовать обнаруженную пластичность посредством формирования новых соединений слов и фраз — связывать то, по поводу чего существует стойкий предрассудок, что оно несоединимо.

По Лиотару, это требует смелости. Еще бы, эволюция — только для смелых.

***

[1] Manuel de Landa, A Thousand Years of Non-linear History. New York: Zone Books, 1997.

[2] Там же.

[3] Там же.

[4] Zipf, George Kingsley. The Psycho-biology of Language: An Introduction to Dynamic Philology. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1968.

[5] Manuel de Landa, A Thousand Years of Non-linear History. New York: Zone Books, 1997.

[6] Там же.

[7] Никита Елизаров, «Дети, животные, секс», Looo.ch, 2014

[8] Jean-Francois Lyotard, The Differend: Phrases in Dispute. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1988.
Автор
Жюли Реше
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе