Мы кузнецы?

Это была любимая песня моей бабушки 

Скользская материя

Боже мой, да кто бы сомневался! Субаренда, действительно, скользкая материя. Равно как и аренда, равно как и редакционно-издательская деятельность, равно как и вообще вся (уверена, моментами даже не просто скользкая, а унизительная) история выживания неблизкого широким народным массам журнала «Искусство кино» – последнего, можно сказать, оплота так называемых «качественных» СМИ в нашей стране. Скажу больше. Практически любая деятельность (включая даже такую священную деятельность как спекуляцию ценными бумагами) в нашей стране – материя чрезвычайно скользкая. То есть до такой степени, что толкни – никто не удержится. Вообще никто.

Я знаю, о чем говорю. Бумагами отродясь не спекулировала, но за восемь лет издания журнала «Отечественные записки» (приостановленного ныне на неопределенный срок – под давлением обстоятельств), каждым номером которого мы в принципе можем гордиться, я наверняка наподписывала платежек и квитанций , минимум, на пожизненное заключение. Речь при этом идет о журнале, который никогда не зарабатывал никаких денег, а только тратил получаемые от святого человека, субарендовал площадь у других и проч. В отличие от «Искусства кино», мой журнал не успел стать настолько значимым, чтобы его подписчиками были 400 ведущих университетов мира – и то хорошо, одной скользкостью меньше. Также «ОЗ», по какому-то досадному недосмотру, никогда не ссорились с НСМ. Просто до темы «Отечественный кинематограф» у нас пока руки не дошли, все впереди.

Штука в том, что тезис, согласно которому «закон, что дышло, – куда повернул, туда и вышло», хоть и является нашим старинным, посконным, но давно уже стал вредоносным мифом. Это неправда, про закон и дышло. Потому что в России закон-дышло поворачивается лишь в одну сторону. А в другую – заклинен намертво. Закон работает там и тогда, где и когда позволяет государственным и околокормящисмся структурам схватить зазевавшегося, зарвавшегося, задавшегося, замечтавшегося, забывшегося, за....гося индивида. Все. Закон срабатывает железно, когда надо к ногтю предпринимателя, издателя, писателя. Не работает, когда надо призвать к порядку ФНС, Минпечати, Союз писателей. Работает, как часы, когда надо выселить бесправного. Не работает, когда надо отстаивать его права. Работает, когда надо карать. Не работет, когда защищать.

И это, быть может, нормально. Наша специфическая проблема состоит лишь в том, что вряд ли найдется среди нас хоть один чистый перед нашим законом. Не пальцем деланные люди его писали. А потому даже если вы почему-то никогда в жизни не получали серой зарплаты, не платили серой зарплаты, не оптимизировали налогов, не сдавали нелегально квартиру, не снимали нелегально квартиру, не оставили без оплаты ни одной квитанции с автомобильным оброком, не давали взятки гаишнику (ха-ха-ха), не бросали окурок из окна машины, вы все равно в дерьме. Поверьте. Каким бы супекошерным вы ни пытались сделать свое дело, ничего у вас не выйдет. У каждого из нас, кроме профессиональных психов, есть на попе такое специальное приспособление – размером от слоновьего хобота до миллиметрового заусенца, – за которое удобно хватать. И тянуть, как репку.

Персона нон-грата

Однажды, просто живя, любя и размножаясь в собственном городе, я стала то ли преступницей, то ли подозреваемой, но уж точно персоной нон-грата. То есть, не я, но мои несовершеннолетние дети – при моем активном пособничестве. Когда детям исполнилось семь и пять лет, я пошла записывать их в школу. Там с меня спросили некий вкладыш о гражданстве. Я не знала, что это, но вскоре узнала. Вкладыш – это была такая обязательная бумажка, которая единственно могла подтвердить факт их существования на этом свете. Имевшиеся у детей загранпаспорта в счет не шли. Казалось бы, в чем проблема? А в том, что вкладыш можно было получить лишь при наличии прописки детей. А прописку – вы угадали – лишь при наличии вкладыша. Как и когда вышла такая петрушка, – я понятия не имела, была занята работой и размножением, упустила.

Полгода я ездила на приснопамятную улицу им. маршала Баграмяна (который явно нагрешил по полной программе, судя по пожертвованной ему улице, – пустырь, вибрирующий в такт сгоранию продуктов нефтепереработки в факеле Нефтекипа). Там мне раздраженно объясняли, что сначала – прописка, а потом уже – вкладыш. А в паспортном столе на Красносельской – что сначала вкладыш, а потом – прописка. И те, и другие были совершенно правы – по закону. Не права была я, подумав когда-то, что известное решение Конституционного суда России давно отменило обязательную прописку. Впрочем, произносить буквосочетание «КС» меня отучили довольно быстро, потому что одни хватались за кобуру, а другие – за валидол, но все выражали серьезную обеспокоенность моими умственными способностями, явно недостаточными для того, чтобды растить тех самых детей.

В общем, изучив вопрос, и обнаружив, что таких, как я, идиотов в Москве больше полумиллиона, я решилась использовать связи. Блат, попросту. Умолила вступиться за обездоленных детей, тем более, что они (и я) ничего не сделали, а просто чего-то по незнанию не сделали. До сих пор помню, как потел и краснел майор по месту вожделенной прописки, тер апоплексическую шею, кряхтел и астматично дышал сквозь больные зубы, приговаривая: «Вот, прислали, понимешь, из ФМС про вас телеграмму, мол, реши вопрос... А как я решить-то его могу? А вдруг город будет против? Им, федералам, легко... А откуда я знаю, где были эти ваши дети все это время, и что вы с ними делали... Ох, чую, подведете вы меня под монастырь...», – а сам держал на весу заветную печть и ручку уже занес, но колебался.. И я вдруг поймала себя на том, что тоже отпотела. Потому что, и вправду – хрен же его знает, где мои крошки были до сих пор, все это непрописанное время. Может, я их родила, убила и съела, или, на худой конец, на органы продала, а теперь требую вкладыша и прописки, толкаю человка на преступление.... Помню, повинуясь порыву, я извлекла из кошелька актуальные фотографии детей и, бормоча слюнявую родительскую чушь, стала предъявлять их в качестве доказательства... Все кончилось хорошо, нам дали и вкладыш, и прописку, не помню, в какой последовательности. Тьфу-тьфу.

Все мы скользкие

Потому что, кто его знает? Незаконно перенесенная вытяжка над плитой (которую законно перенести можно, но займет лет шесть, плюс много денег) вполне может стать основанием для выселения вас из вашей квартиры за 101-ый км, если кому понадобится. И не обольщайтесь. Обратный ход заклинен.

Простите за отвлечение. Это я к тому, что все мы скользкие. Объявить тотальную амнистию на скользкость? Нет, нельзя. Мы обязаны учиться жить по закону, каким бы нелепым, коррупционным, античеловечным и вредоносным он ни был.

Но зато мы все же можем – и должны, ей богу, – требовать его совершенствования. Как минимум, с таким же постоянством и упорством, с каким требуем долива после отстоя. Или – хотя бы – пытаться привлекать внимание глубоко незаинтересованных сторон к абсурдности ситуации. Или – как минимум – просто помнить про это про себя.