...Когда подойдёте к арене, не застывайте. Продолжайте разглядывать толпу. И здесь нужно быть осторожным, чтобы не обмануться: пусть вас не смущает её пестрота, беззаботность, а иногда совершенно неоправданная, почти домашняя, ленность. Дамы в великолепных нарядах – красное борется с чёрным, еле прикрывая плечи, колени, грудь... Мужчины – само нетерпение! Но на арену не смотрят – пьют мансанилью, курят сигары, впиваются углями глаз в красно-чёрное женское...
Ещё мгновение – и этот мир взорвётся восторгом, безумием, предвкушением битвы!
Ты хмыкнул и отвернулся, читатель? Ты не знал этого слова или забыл о нём? Недосуг, как тебе кажется, в облаках витать? Ведь кругом грязь, кровь, смрад... Одним словом, проза жизни...
Я отниму у тебя, читатель, только минуту внимания. Просто вдохни побольше воздуха, закрой глаза и слушай.
Мне 16 лет. В гости к моему другу я приходил часто. Шёл пешком: улица "Крестьянская", потом – "Кирова", за ней – "Советская". А вот и знакомый мне до последнего кирпичика дом. По лестнице поднимаюсь не спеша, чтобы не расплескать состояние приподнятости и какого-то ещё непонятного мне благоговения. Знаю, что сегодня будут открытия. С этой уверенностью вхожу в квартиру, где прямо в прихожей начинаются Книги. Они годами живут даже в тех местах, где обычно стоят буфеты, этажерки, стенки, кухонная мебель...
Было время... Опять я не удержался и начал со стариковского штампа. А хотелось, поверьте, с первого же слова вас заинтересовать. Ведь задался целью вслух подумать о популярности, а тянет куда-то назад, в былые времена. Хотя, бесспорно, даже начни я с пушкинских времён, вряд ли что-нибудь неожиданное для вас высказал бы.
Несомненно, новые времена диктуют нам и новые отношения к популярному (нарочито не использую современные синонимы, надеясь, что читать эти строки будут те, кто поймёт меня).
С мудрецами всегда так: в молодости ты к ним не прислушиваешься, с годами понимаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, и лишь к старости ты осознаёшь, что мысли этих самых мудрецов могли бы помочь тебе избежать множество ошибок. Понятно, что так происходит не всегда и не со всеми. Но со мной – именно так. Может быть, поэтому мне легко объяснить, почему на моём столе лежат книги одного из самых замечательных мудрецов эпохи Возрождения.
Книги, стоящие на полках, иногда издают звуки. Словно просят о чём-то хозяина. Не всегда удаётся эти звуки расшифровать. Мешают другие, более привычные, каждодневные. То это плач ребёнка на детской площадке, то скрежет и фырканье проезжающих мимо окон машин, то базарный гудёж птиц в саду...
А книги ждут своего часа.
Солидные тома из собрания сочинений уже давно громких звуков не издают. Так, охают обречённо. Никто не хочет их перечитывать. Да и пыль замучила. Хотя месяца два назад чья-то лёгкая рука с тряпкой и касалась обложки, но совершенно без трепета, без дрожи. Они ведь, мудрые, чувствуют...
Вот уже целый месяц работаю над пьесой. Никогда не писал драматических произведений. Не очень уверен, что получится сейчас, потому что это совершенно особое творческое пространство, требующее от пишущего невероятных усилий. Ведь достаточно жёсткие правила (несмотря на то, что минувший век много раз революционно низвергал все драматургические условности) заставляют порой сдерживать себя или, наоборот, предлагают такие фантастические возможности, что иногда зыдыхаешься от предполагаемых творческих открытий.
...Конец октября я провёл с Эдуардом Багрицким.
Именно в это время наступил сезон дождей. Они – дожди – желанны круглый год, а проливаются блаженно, словно манна небесная, только когда уже невмоготу от устойчиво-иссушающей жары...
...А Багрицкий, будто гость из "Папиросного коробка", - не уходит. У меня иногда возникает ощущение, что поэты, ушедшие из жизни не по старости – дуэль, пуля на войне, верёвка, бритва, ещё пуля, но уже сам курок нажимает или кому-то хочется это сделать вместо него, болезнь, - живут в параллельном мире и пытаются как-то с нами связаться. Иногда получается. И уже у совсем другого поэта вдруг проявляется пушкинское или лермонтовское, мандельштамовское или есенинское, маяковское или багрицкое...
Эдуард Багрицкий.
Багрицкий – это не какая-нибудь одна сегодняшняя мысль.
Уже смутно помнится лицо, фигура, поступь. Колоритная речь, язвительные замечания в адрес моих стихов, порывистость движений и – вдруг – неожиданная заторможенность. И в землю всё время смотрит. Не в небо – ведь гений, олимпиец, крылоносец – а почему-то в землю…
На книгу Арсения Тарковского я натолкнулся случайно: ждал кого-то, а рука непроизвольно – слепец в поисках точки опоры – шарила по книжной полке и замерла именно на этой книге.
Ну, как тут не поверишь в судьбу?!
Днём ранее мы с дочкой с огромным воодушевлением предавались любимой забаве: куда бы мы отправились, будь у нас машина времени. И желания наши временнО почти совпадали. Дочь почему-то тянуло в 30-е годы прошлого столетия...