ГЛЯЖУ В ОЗЕРА СИНИЕ...

Осталось совсем немного. Сейчас, - с любезной помощью В. Балезина, Дж. Вильсона, Р. Шеффилда и Рика Нглоле, - Страна Озер. Потом Тунис. Ливии, скорее всего, не будет. Марокко и Алжир под вопросом...




Кооператив "Озёра"

Начнем сбоку. Ранней зимой 1886, когда «инициатива» Карла Петерса, - о котором мы подробно говорили в «занзибарском» цикле и слегка в «суданском», - была в зените и потрясенная общественность Рейха изумленно обсуждала внезапное появление у Германии богатых колоний на восточном побережье Африки, одно из малоизвестных берлинских издательств выпустило брошюру   «Zusammenarbeit zum Wohle des Sees», вскоре перепечатанную в Лондоне как  «Partnership for the Lakes», то есть,  «Сотрудничество ради Озер».

В 11 пунктах автор, некий Отто Пферкль, о котором известно лишь то, что писал на экономические темы и чуть ль не молился на Петерса, обстоятельно излагал свои взгляды на дальнейшую колонизацию. Резюме сводилось к тому, что главной задачей Рейха является проникновение к берегам «внутреннего моря», - озера Ньянза, - и установления контроля над «сердцем Африки», ради чего немецким элитам необходимо «отложить все сомнения, прекратить споры и кооперировать во имя будущего новых поколений немцев, потому что именно Озеро решит, кто будет хозяином положения».

И отдадим должное: диванный эксперт угадал. На тот момент еще «ничейная» территория нынешней Уганды, тогда называвшейся просто «Межозерьем», ибо лежала между двумя Ньянзами («большими водами»), - гигантской Викторией и вдвое меньшим Эдуардом, - была своего рода «золотым ключиком», обладание которым ставило владельца в уникально выгодное геостратегическое положение. Не говоря даже о замечательном, идеальном для возможной колонизации климате и плодородии, взяв ее под контроль, можно было сомкнуть владения на континенте в единый массив, - хоть с востока на запад, хоть с севера на юг.

Идеалистам величия Рейха нравился, естественно, первый вариант, а вот британская пресса требовала второго, и англичане к тому времени продвинулись куда дальше, уже успев осведомить руководство и общественность, что земля там таки велика и обильна, а порядок в ней очень даже есть. Ибо обитателей Межозерья можно было назвать как угодно, но не «дикарями». А если и дикарями, то примерно в том смысле, в каком были тогда же сиамцы или японцы за сто лет до Революции Мэйдзи, поскольку государственность там была даже не «прото», а самая настоящая.

Возникшая невесть когда, а окончательно оформившаяся, как полагают в Х- XII века, в некую «Великую Китару», прародительницу более поздних, небольших, но устойчивых «королевств», доживших аж до второй половины ХХ века: Торо, Нкоре-Анколе, Буньоро и Буганда (на суахили Уганда). С развитыми, классически феодальными структурами и мрачной, но величественной историей интриг, войн и союзов между монархами, чьи имена и деяния скрупулезно сохранены в устных, из глуби веков передававшимися преданиями. Самыми же влиятельными из королей к середине позапрошлого века, выиграв тяжелую борьбу за лидерство с «омукамами» Буньоро стали «кабаки» Буганды, достигшей к исходу столетия такого уровня развития, что гости из Европы всерьез назвали народ баганда «африканскими японцами».

Отмечая (по Дж. Вильсону), что «в этой стране сложилась совершенно законченная феодальная система, преодолевшая эпоху раздробленности. Вся власть сосредоточена в руках короля, бакунгу (лорды) управляют областями по назначению, батонголе (дворяне), выходцы из бакопи (крестьян) по назначению же короля управляют округами, образующими эти области. Крестьяне лично свободны и держат землю тоже от короля, имеющего большую регулярную армию, основанную на призыве». П еще не забудем о суде присяжных для всех, кроме приговоренных лично кабакой.



Гарант стабильности

Вот в такой непростой стране накануне появления белых людей правил кабака Мутеса, сперва мечтательный юноша, оказавшийся на престоле почти случайно, но к моменту, когда в Приозерье устремились европейские искатели экстрима давно уже сильный, знающий себе цену монарх, перед которым «все трепетали; к подножию трона подползали. Каждое слово его хором славили, каждым движением восхищались, каждое приказание кидались исполнить стремглав. Окружающие, министры, фавориты, колдуны, не говоря уж о черни, наперебой льстили и угождали ему: одни — чтобы пользоваться милостями властелина, другие — дабы не подвергнуться гневу его... Клеветы, интриги, наговоры, казни, опалы и награды  наполняли  придворную  жизнь». Короче, сериал «Tudors» в максимально экзотическом интерьере, - но с поправкой на главного героя.

Ибо человек был уникальный, из разряда рождающихся раз в сто лет, и на счастье Буганды, родившийся как раз вовремя, не раньше и не позже, чем нужно было. Решительно все европейцы, видевшие его, рассыпаются в комплиментах, и даже насчет торговли рабами (вопрос в те времена актуальный, как нынче про гомосексуализм) ему, единственному, делают скидку: дескать, иначе невозможно. Да и жестокость Мутесы все, вплоть до миссионеров, - исключительный случай! – списывают на реалии места и времени, признавая, что право на всё, в понимании баганда, было священным правом монарха, кроме которого никто не мог лишить кого угодно, вплоть до раба, жизни без следствия и суда.

«Все утверждают, - пишет отец О´Флаэрти, - что раньше было хуже, а что касается Мутесы, то по характеру своему он был склонен к великодушию. Видимо, так оно и есть: во всяком случае, о своем первом катикиро (премьер-министре), которого пришлось убрать в ходе борьбы за власть, он не просто вспоминал с грустью, - «Кайира дал мне трон и спас меня, когда мои братья хотели этот трон захватить. А когда я стал кабакой, все бами моего отца презирали меня как слабака. Кайира — нет, не презирал», - но всегда покровительствовал его родне, награждая ее и возвышая».

С тем, что в Межозерье кабака Буганды всех богаче и сильнее, не спорил никто. Воевать с ним боялись, да после того, как в 1869-м он, вмешавшись в дела Буньоро, сделал тамошним омукамой «принца» Кабарегу, стало и некому. Скот, как писали, невозможно было сосчитать, имелась (личное нововведение кабаки) регулярная армия с кадровым костяком, иерархией и дисциплиной, а также флот; ценя и любя огнестрельное оружие, Мутеса привечал купцов с Занзибара, щедро платя им рабами и слоновой костью, но держал в руках, не позволяя, как в иных краях, укрепиться и обнаглеть.

Будучи любознателен, заинтересовался Кораном и принял ислам, однако, к огорчению обрадовавшихся было гостей с побережья, никаких льгот и привилегий, будучи убежденным протекционистом, им не даровал, а в 1862-м в Буганде появился первый белый, - Джон Хеннинг Спик, один из «великой десятки», - и у кабаки появился новый предмет для интереса. Сам по себе цвет кожи никого не поразил: легенды о неких багунси, «белых людях», когда-то живших у Озер, а потом ушедших, но обещавших вернуться, в Баганде ходили издавна, однако любознательный Мутеса часами расспрашивал гостя из Англии о Европе, ее обычаях, верованиях и тэдэ.

В итоге они настолько поняли друг друга, что Спик, уходя, подарил черному другу семнадцать ружей, по тем временам, дар бесценный, и расстались они, сказав друг другу не «прощай», но «до скорой встречи», - которая, правда, оказалась не скорой, - а кабака продолжил руководить, все больше покровительствуя мусульманам. Пока внезапно, лет через 7-8 после визита Спика, не заявил, что заблуждался и возвращается в лоно, публично принеся жертву Праотцу Катонду и его детям, а на всех, кому не понравилось, - то есть, мусульман-неофитов, - наложил опалу с репрессиями.



Принуждение к миру

Прихоть? Отнюдь. Мутеса, бесспорно, был из числа желавших странного, но в первую очередь, при любых раскладах оставался политиком и политика диктовала линию поведения, а объективная реальность чем дальше, тем больше делала ориентацию на Занзибар опасной. То есть, сам по себе Занзибар могучему кабаке не угрожал и угрожать не мог, - лихие купцы разбойники вроде Типпу Типа, о котором шла речь в «конголезском» цикле, обустраивать в Буганде свои «княжества» не рисковали, - зато с севера к Озерам подступала угроза более чем реальная. В сопредельных землях уже обосновались египтяне, возникла Экватория (подробно о ней в «суданском» цикле) и Гордон-паша не собирался останавливаться на достигнутом, а исламизированная аристократия Буганды была естественной его опорой в этом богоугодном деле.

До рубежей страны новым гостям было, правда, пока еще далеко, но соседу, - тому самому Кабареге, которому Мутеса помог в свое время стать омукамой Буньора, - египетские войска уже начали доставлять серьезные неприятности. Правда, Кабарега, заранее сообразив, к чему дело идет, успел как-то подготовиться, создав по примеру Мутесы постоянное войско в 5 тысяч бойцов и потренировав ополчение, но вооружение его отрядов, да и выучка, не шли ни в какое сравнение с оружием и выучкой египтян, за спинами которых к тому же стояла, не очень, правда, афишируясь, Великобритания.

Так что, когда в январе 1872 дошло до реального дела, Кабареге поначалу пришлось туговато: 500 египетских стрелков легко дошли до его столицы, Масинди, захватили ее и сожгли, заодно разрушив и пару десятков поселений. На чем, правда, крупные успехи и завершились. Одним ударом, как предполагалось, уничтожить Кабарегу не удалось, и тот, умело уведя главные силы в леса, начал «малую войну», очень быстро поставившую неприятеля в тупик до такой степени, что египтяне (вернее, британские военспецы, находящиеся при них) сочли за благо отступить, - но через несколько месяцев появились снова. Уже не как завоеватели, но как «союзники» некоего Руйонго, кузен омукамы, считавшего себя несправедливо обойденным, - и Масинди был захвачен повторно, а Кабарега объявлен низложенным.

Впрочем, больше на словах, чем на деле. Власть «законного» по версии интервентов омукамы ньоро не признали, напротив, войско Кабареги пополнилось сотнями добровольцев, и «малая война» в Западном Приозерье пошла по второму кругу, а когда в 1874-м Гордон-паша, решив поставить все точки над i, лично повел войска на «окончательное решение» вопроса, сопротивление, и без того ожесточенное, стало всенародным. Потери интервентов росли, изловить Кабарегу не получалось, и в конце концов, в 1879-м части Экватории вновь покинули Буньоро, теперь уже надолго.

И все это время, ни на миг не ослабляя внимания, Мутеса, официально объявивший нейтралитет, наблюдал за происходящим, негласно подбрасывая соседям оружие, а открыто, вполне официально развернув максимально масштабную «дипломатическую войну» в поддержу Кабареги, пытаясь доказать Гордону-паше, с которым поддерживал постоянную переписку, - естественно, с полным расшаркиванием, - что тот ведет себя неразумно. Более того, может невзначайспровоцировать никому ненужный конфликт с неясными перспективами. Читая его послания этого периода (они опубликованы и даже переведены на русский), трудно не испытать почтительное восхищение: они исполнены на столь высоком уровне, что могли бы, пожалуй, сделать честь любому европейскому МИД.

Очень тонко, очень изящно, по форме учтиво, а по сути с явной угрозой, Мутеса выражал глубокую озабоченность и разъяснял, что лично он дорожит нейтралитетом и вообще в стороне от египетско-буньорских разборок, а кроме того, опять принял ислам, однако при всем том, - это уже в марте 1878, Эмину-паше, которого Гордон, став губернатором Судана, оставил в Экватории, - «если твои солдаты сражаются с Кабарегой —значит, они сражаются со мною. Я не хочу воевать; я хочу только мира и торговли, но от меня не все зависит». С массой комплиментов англичанам («Мой друг Спик») и Египту («По воле Аллаха»), - и в конце концов, натиск ослаб: после второго (1875-й) явления в Буганде Спика и его   доклада, в Лондоне решили, что есть смысл обойтись без войны, а зайти с черного хода, выключив из игры Каир и сделав ставку на «мягкую силу».

Продолжение следует.


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе «Авторские колонки»