В настоящее время режиссер работает над спектаклем «Москва-Петушки» по поэме Венедикта Ерофеева, премьера которого состоится 9 и 10 декабря 2014 года.
РЕЦЕНЗИЯ НА СПЕКТАКЛЬ «БРЕД ВДВОЕМ»
Автор: Марк НУЖДИН
Волковский театр показал спектакль абсурда. Вот я его посмотрел. Это, надо признать, без толку, поскольку, как и всякое другое произведение сложной формы, спектакль этот требует охвата целиком. Нужно представлять его целое, нужно понимать последовательность эпизодов, чтобы замысел был охвачен умом одновременно. Тогда движение настоящего момента вдоль действия будет восприниматься в связи не только с тем, что было, но и с тем, что будет, а также с отстоящими эпизодами, а также и целым произведением.
Необходимость многократного повторения для достижения понимания свойственна музыке — искусству, также протяженному во времени. Живопись, к примеру, мы сразу воспринимаем целиком, скульптура часто уже требует некоторого движения, а вот целостное восприятие достаточно крупного третьего концерта Рахманинова требует неоднократного прослушивания. Равно как «Wish You Were Here» Pink Floyd или «Them» King Diamond.
В спектакле, существующем единомоментно, для такого охвата есть чтение пьесы. Но "Двое", поставленные Денисом Азаровым, насколько я понимаю, доступной в интернете литературной основы лишены, поскольку представляют собой компиляцию текстов Ионеско и Хармса. Прочесть нельзя, поэтому объем увиденному может придать только еще один визит в театр. Он, я полагаю, будет возможен только осенью, поэтому изложенное сейчас будет плоским.
И не менее скучным, чем уже прочитанное.
Я надеюсь, что к этому месту все, кто старательно хохотал в зале, уже спеклись, поэтому я начинаю говорить собственно о спектакле только теперь.
Юмор действительно часто строится на абсурде, но абсурдное не всегда смешно. И даже редко, а часто — страшно. Смешит далеко не всякая бессмысленность, тогда как пустота от смысла нашего каждодневного существования, если какой-то сбой вдруг делает её заметной, редко вызывает что-то, кроме испуга, испуга настолько сильного, что его приходится закрывать агрессией.
Ну вот теперь смеявшиеся отсеялись почти наверняка.
Абсурд вовсе не смешон, а публика, явившаяся на спектакль, явно искала комедии. Но "Двое" — это трагедия абсурда, выстроенная настолько тщательно, что мне в какой-то момент даже стало казаться, что в зале тоже актеры, чей хохот прописан в пьесе.
Зрители явно желали юмора. Их страшно веселил спор героев Ионеско о том, является ли улитка и черепаха одним и тем же животным, или разными. Меж тем актеры настолько точно вели свои партии, что уже в первых репликах чувствовалось, что взаимная ненависть — единственное содержание этих персонажей. Она заменяет им всю гамму переживаний, возникающих в отношениях между мужчиной и женщиной. Есть и полутон — страх потерять друг друга, который периодически вспыхивает между ними. Но он говорит лишь о том, что они не только не знают других способов показать себя друг другу; этот страх показывает, что показать что-то другому, третьему, они не способны в принципе.
Тем не менее, ненависть персонажей Ионеско — это еще не бездна. Эта ненависть не бездушна, она персонифицирована. Её носители равнодушны ко всему, кроме друг друга, кого они ненавидят.
Бездна — это когда в комнате появляется наблюдающий взгляд Хармса.
Здесь со знакомых по сериальным ситкомам спорящих супругов слетает даже далёкая видимость комедии. Персонажи душного мирка перманетной ссоры оказываются в вакууме ненависти абсолютной, деперсонифицированной, бездушной. Герои Хармса без конца убивают друг друга, не замечая ни гибели своих жертв, ни собственной смерти. Жуткий матрос, со стеклянным лицом слушающий историю равнодушно избитого им "бывшего", тут же после избиения безмолвно перешедшего из категории мяса в категорию собеседника — абсолютное зло, безжизненность, бессмыслица, абсурд. Этот матрос и ему подобные химеры никого не ненавидят, да и не видят никого вокруг. Пара Ионеско реагирует друг на друга, им нужна ненависть оппонента, но они выглядят удивительно живыми и даже человечными рядом с ужасающей машиной войны, свинцовым шаром прокатывающейся через бумажные разгородки расписанного сведения счетов.
Два пласта ненависти — бытовой, обыденный, привычный, и ломающий его — огромный, безликий, мировой. Семейная склока, и внезапно разметавший её геноцид.
Но публика трагедии не принимала, она настойчиво желала смеяться, причем если поначалу за репликами двоих ещё можно было угадать какую-то комедию, то попытки посмеяться во время первого явления героев Хармса — солдата, сестры милосердия и руки с наганом из шкафа — пугали.
Многослойный, разноплановый страх и ненависть, развешанная на ширмах камерной сцены Волковского театра, дали очень много тем для узнавания. И зрители, которые потешаются, глядя на исступленный спор не чужих друг другу людей, одно ли улитка и черепаха, или не одно, не чувствуют на своих пальцах мозолей, нажитых в фейсбучных дебатах про то, одно ли русский с украинцем, или разное, схожи ли Россия с Америкой, потому что у обоих на спине домик и оба при опасности втягивают шею, или на самом деле их родственник — слизень, у которого нет домика, а у нас рожки не хуже, просто мы их не показываем. Абсурд — это то, что представляет собой жизнь, из которой вынули привычку. Вот нам показали её во всей неприглядности, и я плачу, слыша ваш смех.
Что ж, дальше слов о первых 10 минутах полуторачасового спектакля я, как видите, не продвинулся. Впрочем, пересказ сюжета в мои планы точно не входит.
И, видимо, обязательное место в моих заметках о театре: что бы я сделал лучше автора, если бы умел.
Мне кажется, что кульминация происходящего — это голая женщина. Нагота — очень сильное средство на театральной сцене, и трудно вообразить более мощный акцент в пьесе, где без конца оглушительно стреляют. Дальнейшее очевидно эпилогично — поэтому его хочется перемотать. Там всё хорошо, но как-то надо ускорить, что-то притоптать, чтобы приблизить финальную точку, великолепную, безошибочную.
Эх, есть и тут помарочка — точек-то две: сценическая (окно) и текстовая (...и из неё растет дерево). И эти три финальные монолога тоже бы... конспективно так... Чтобы из двух точек получилась одна — пожирнее.
Вот как я сейчас намеренно текст подпортил — он очевидно останавливается на "..безошибочную", ан нет — довесочек. Всё, вроде, по делу, а финал чуть-чуть смазывается.
Таким образом, заход на почву абсурда Волковскому театру, безусловно, удался. При этом надо отметить, что я даже не могу выделить кого-то из актеров — они все абсолютно точны, а ведь это камерная сцена, где действие происходит едва не на коленях первого ряда. Не знаю, как описать их работу, не знаю таких слов, может театрал подскажут, как это, когда персонаж явно смотрит в сторону, но чувство такое, как будто он сверлит взглядом именно тебя. Разумеется, режиссер. Разумеется, автор литературной компиляции.
За все это Волковскому театру моя скромная благодарность.
Фото: театр им. Волкова
Эхо Москвы - Ярославль