В списке почётных граждан Севастополя Асадов на первом месте (удостоен звания в 1989 г.). Далее по алфавиту идут Гагарин, Папанин, Толстой и т. д. Всего около тридцати человек. Сегодня имя Севастополя звучит особенно драматично — в связи с напряжением в российско-украинских отношениях. В связи с российской «крымской весной»-2014 и крайним неприятием её определённой частью мировой общественности, да и в самой незалежной тоже. Уж коль расти, то с юности расти,
Ведь не годами, а делами зреешь,
И всё, что не успел до тридцати,
Потом, всего скорее не успеешь.
И пусть к вам в сорок или пятьдесят
Ещё придёт прекрасное порою,
Но всё-таки всё главное, большое,
Лишь в дерзновенной юности творят.
Мне же хочется вспомнить тяжелейшую крымскую весну 1944 года. Когда советские войска подошли к Севастополю. И не было сомнений ни у кого в переименованном немцами Теодорихсхафене, что совсем скоро город вновь примет российское гражданство и своё исконное имя.
7 мая 1944 г. начался штурм фашистской обороны на Сапун-горе — силами 4-го Украинского фронта под командованием генерала армии Ф. Толбухина. Два дня, и за год до Великой Победы — 9 мая — город был освобождён. 12 мая немецкие остатки сброшены с мыса Херсонес.
Раненый в боях за Севастополь, Асадов впоследствии завещал захоронить своё сердце на Сапун-горе. Которая разделила его жизнь надвое: на жизнь со зрением и — без него.
Последнее, что видел Эдуард Асадов перед ранением — южная весенняя природа в пороховом мраке. Ему — двадцать, вся жизнь была впереди. Он так и прожил её — по-боевому чётко, честно, рьяно, не сдаваясь невзгодам и крикливым перипетиям: «Я не написал ни одной строки, в которой бы солгал», — говорил Асадов о себе.
«Вернули» его Севастополю лишь в середине 1970-х.
А дело было так...
Однажды к работнику севастопольской диорамы, старшему научному сотруднику, историку Нине Невровой пришла молодая девушка Надя Биндюкова (ныне замдиректора по научно-экспозиционной работе Художественного музея на ул. Нахимова). И говорит: «Нина Ананьевна, почитайте стихи — какие хорошие!»
Неврова прочитала, поразившись живописности и цельности тех стихов. С запоминающейся фамилией — Асадов.
Прошло время... год, два.
Один раз она случайно наткнулась в Комсомолке на статью «Рейс сквозь смерть» — авторства генерала Ивана Стрельбицкого. Отвлёкшись, скажу, что последний был старым фронтовым знакомым Асадова, с учётом субординации, конечно. Позже, встретившись на гражданке, Асадов про себя называл его «батькой».
В статье «КП» — которая вышла в марте 1974 г. и которую Стрельбицкий принёс к Э. А. домой — повествовалось о том трагическом бое. Когда батарея лейтенанта Асадова была разбита, и ему пришлось везти оставшиеся снаряды в соседний батальон: боеприпасы ценились на вес золота.
Дорога — вся в выбоинах, воронках, кругом рвались бомбы. И лейтенанта, идущего впереди машины, выискивая проходы, ранило. Шофёр тут же предложил поехать в медсанчасть. Асадов, теряя сознание, ответил: «Сначала снаряды!».
Позже врачи резюмировали, что был единственный шанс сберечь глаза, если бы лейтенанта привезли хоть чуточку раньше. Через месяц лечения диагноз поставлен окончательно: зрение не вернётся никогда!
А ведь он ушёл на фронт со школьной скамьи в полном смысле этого слова: совсем ещё пацаном. Через 2 недели после начала войны.
Нина Неврова вслед той статье, взявшей за душу, отправила запрос в Союз писателей СССР — так мол и так, есть предположения по поводу поэта Асадова и его участия в битве за Севастополь.
Ответил ей... сам Асадов. И вскоре приехал встретиться лично. К тому же повод был — 30 лет со дня освобождения города-героя.
В дальнейшем писатель так и стал ездить к Нине Ананьевне. И с её помощью проводил в Крыму свои художественные, творческие мероприятия и встречи.
«Он был человек..., — женщина трогательно, скромно спотыкается в рассказе (из телепрограммы). — Ну... хороший человек». — Показывает десятки книг с автографами писателя: «Славному и сердечному человеку Нине Ананьевне Невровой с самыми добрыми чувствами. Асадов». Последние автографы датированы концом 90-х гг.
Асадов пишет в книге «Думы о Севастополе»:
«Севастопольцы удивительно светлые и чуткие люди, и они свято хранят память о тех, кто сражался за этот город. А больше всего о тех, кто отдал за него свою жизнь. Здесь, на Сапун-горе, находится Музей героической обороны и освобождения Севастополя, где торжественно хранятся простые и вместе с тем бесценные реликвии тех боевых и немеркнущих лет.
Здесь не забыта и моя фронтовая судьба. И я всеми нервами слышу, как методисты-экскурсоводы Нина Ананьевна Неврова и Алла Александровна Носова, ведя по залам группы экскурсантов, говорят:
— А вот этот стенд посвящён одному из освободителей города, бывшему командиру гвардейских минометов, поэту-фронтовику Эдуарду Асадову. Вот его полевая сумка, которая была с ним в тот день, когда он был ранен, фотографии, книги...
Пусть не посчитают меня нескромным за то, что позволил себе упомянуть об этом стенде. Нет, я абсолютно далёк от таких чувств. Просто считаю для себя высочайшей честью быть удостоенным внимания и памяти моих друзей-севастопольцев. И здесь, на Сапун-горе, в торжественном молчании, как солдаты в строю, застыли танки, пушки, самоходные орудия, минометы»...
Севастополь — синяя волна!
Сколько раз, шипя девятым валом,
На тебя со злобой налетала
Под любыми стягами война?!
Администрация Севастополя регулярно приглашала его на ежегодные празднования Дня Победы и освобождения города. Он никогда не отказывал, приезжал, выступал, устраивал беседы и лекции. СССР... Украина... До российского Севастополя не дожил.
Разорвали страну... Только вновь и вновь
Большинству в это зло всё равно не верится,
Ибо знамя Победы никак не делится,
Как не делится сердце, душа и кровь.
И вот однажды в деловой корреспонденции из Крыма его окрестили Эдуардом Дмитриевичем(!). Очень удивившись странной ошибке, в ответе подписал: «Эдуард Аркадьевич, всё ещё Аркадьевич». — Не ведая того, что его друг — хозяйственник, председатель налоговой, горадминистрации Борис Кучер, радевший за ежегодные визиты Асадова — умер. А новые люди, пришедшие ему на смену, оказались далеки и от войны, и от стихов... Да и время было отнюдь не поэтическим. После смерти Б. Кучера (1999) Асадова перестали звать в Севастополь.
Нам рынок возвели в закон,
И все мы теперь за чертою бедности...
А ведь он, прошедший четыре фронта, прошедший путь от наводчика орудия до командира батареи «катюш», вместе со страной пережил те лихие приснопамятные годы... Пережил нелегко и непросто.
Чего это ему стоило, учитывая крах могущественной когда-то страны по всем параметрам, в том числе в искусстве, литературе, — одному богу известно: «...мне тоже невзгод довелось хлебнуть».
В связи с этим мне легче всего было обратиться к нашему с Глебом Давыдовым (главред) журналу «Перемены». Где опубликован замечательный рассказ Глеба об Асадове девяностых. Также дана ссылка на интервью с Асадовым из «Независимой газеты» — авторства упомянутого же Г. Давыдова. (Около 1997 г.)
Дам пару-тройку вырезок из интервью.
Глеб Давыдов:
— По политическим взглядам вы остаётесь коммунистом?
Эдуард Асадов:
— Дело не в том, коммунист или не коммунист, а в том, что человек исповедует. У нас в стране были тоже не самые правильные политические позиции. У нас говорили, что мы идём к вершинам коммунизма. Я не верю в коммунизм. Вот идея социализма мне понятна: от каждого по способности — каждому по труду. А «от каждого по способности — каждому по потребности» — этого я понять не в состоянии. Как это может быть? Что же, все женщины захотят иметь норковые шубы, все захотят есть черную икру, все захотят иметь большие квартиры? Где же нам взять такие ресурсы?
Г. Д.:
— Вы знакомы с Примаковым?
Э. А.:
— Он ко мне подошёл. Это 22 октября было. Подошёл, сказал, что он ко мне очень хорошо относится как к поэту, как к фронтовику. Даже назвал меня героем. И предложил: в честь нашего знакомства давайте выпьем по глоточку. Мы с ним чокнулись. И с ним подошёл ко мне губернатор Приморского края Наздратенко. И с ним мы тоже познакомились и подняли бокалы. Я считаю, это очень серьёзные и активные люди, я их очень уважаю.
Г. Д.:
— А с Литературным институтом какие яркие эпизоды вашей жизни связаны?
Э. А.:
— Когда я пришёл в институт, на меня смотрели с некоторым подозрением. Думали, что я пришёл не потому, что у меня есть творческое призвание поэта от рождения, а потому, что я был ранен и поэтому решил заняться литературным трудом. И вот я каждый день, каждый час как бы всем свои творчеством, работой, жизнью доказывал то, что это всё — моя жизнь, моя дорога, моё призвание. Когда был объявлен всеинститутский конкурс на лучшее стихотворение — если я не ошибаюсь, в 1948 или в 1949 году, — в нём участвовали все наши лучшие тогда студенты-поэты — и Солоухин, и Ваншенкин, и Кобзев, и Федоров, и Гамзатов. Там была очень суровая комиссия во главе с поэтом Павлом Антокольским, в неё входили и Луговской, и Казин, и Голодный. И вот первое место получил Эдуард Асадов.
*
Глеб Давыдов повествует в «Переменах», как познакомился с Асадовым в одном «новорусском» кабаке — под звуки пошлых приблатнённых песенок. Куда Э. А. пригласили по случаю чествования чего-то. И какое грустное зрелище представлял знаменитый поэт-фронтовик, «насквозь» прошедший жуть войны, апологет Советского Союза — на фоне разгула и безумств жующе-танцующих толп. Там, за этим «буржуазным», а точнее, псевдобуржуазным столиком, они и договорились на будущее интервью. Немного погодя Глеб пришёл к Асадову домой, где и сделал запись для «Независимой». [Ссылки в примечании.]
Интересно, что, когда журналист принёс Асадову материал на проверку, тот, к великому изумлению интервьюера, забраковал свои же слова и без раздумий напечатал на машинке (а печатал он «вслепую» со скоростью профессионального стенографа!) новую версию «разговора». Слава богу, Глеб опубликовал оба варианта.
Несколько строк из конечной «правки» Асадова: «Если бы, говоря фигурально, над моей головой развевался бы стяг, определяющий главный смысл моей жизни, то на нем было бы написано два коротких слова: «Любовь» и «Борьба»! Да, прежде всего Любовь! Любовь к людям, к родине, к её прекрасной природе, любовь к женщине, к верной и преданной дружбе, к совести, к правде, ко всему светлому на земле!»
А вот небольшой отрывок из интервью Дмитрия Быкова (1999).
Д. Быков:
— Я знаю, что вы часто бываете в Севастополе. Вы почётный гражданин этого города. У вас есть своё отношение к проблеме флота?
Э. А.:
— Конечно. И к проблеме раздела Советского Союза вообще. Никакое разделение не делает людей сильнее, запомните. У меня есть четверостишие: «Не могу, не хочу, не смирился и в душе границы сотру. Я в Советском Союзе родился и в Советском Союзе умру».
— То есть к советской власти у вас нет претензий?
— Множество! Это у меня к Советскому Союзу нет претензий, и я продолжаю жить в нём. Но как бы мы ни относились к советской власти, я смириться не могу с тем, что нас оглупляют, что отовсюду несётся чудовищная пошлость, что раньше нас уважали, а сегодня протягивают два пальца и разговаривают через губу... Главное же — это страшное оболванивание, вытаптывание культуры!
*
Мы же вернёмся в крымскую весну 1944 г. Где Асадов стоит на грани жизни и смерти. Безоговорочно веря в победу и только в победу. И где он в самом что ни на есть буквальном смысле — сквозь пламя, горе и дым пожара — лицезрит заплаканные от счастья человеческие глаза.
Март-апрель 1944-го... Ожесточённейшие бои не прекращаются не то что на час — ни на минуту! Позади Перекоп, Армянск, Ишуньские позиции, Совхоз. Каждый день — страшные, чудовищные потери. День за днём — без отдыха и сна — армия гонит фрицев всё дальше и дальше на юг. Избавляя деревню за деревней от коричневой чумы.
И вот в русских, украинских сёлах навстречу солдатам бросаются навстречу женщины, девушки, дети, старики. «И такая радость на их лицах, таким счастьем сияют полные слёз глаза...», что видения эти остались с поэтом — вскоре всесоюзно известным — на всю жизнь.
Ах, как нас встречали, как встречали
Горем опалённые сердца!
Плакали, смеялись, обнимали
И кричали что-то без конца!..
Видя эту великую людскую, народную радость, солнцем прорвавшуюся сквозь мрак смерти, лейтенант Асадов, может быть, первый раз в жизни ощутил себя по-настоящему, по-мужски счастливым. И были счастливы его бойцы. Счастливы большим выстраданным чувством сопричастности к спасённой жизни. К спасённой стране, миру, любимой земле, «что с детства научила нас грустить и петь, бороться и смеяться!».
Ещё вчера, буквально же вчера,
Вы мяч гоняли где-нибудь на даче,
А вот сейчас судьбу решать пора
И надо пробиваться в мастера,
Во всяком деле только в мастера,
Такое время, что нельзя иначе.
А кто-то рядом наплевал на дело,
Ловя одни лишь радости бессонные,
Тряся с отцов на вещи закордонные.
Но человек без дела — только тело,
К тому же не всегда одушевлённое.
Болтать способен каждый человек,
И жить бездумно каждый может тоже.
А время мчит, свой ускоряя бег,
И спрашивает: — Кто ты в жизни, кто же?
Примечание
1. В тексте использована телепрограмма об Э. Асадове севастопольской РГТРК, 2011 г.
2. Интервью Дм. Быкова с Асадовым. Советская литература. М., Проза и К. 2015.