– Игорь Леонидович, а ведь юбилей действительно странный. Кто-то даже скажет – искусственный.
– Любой юбилей – вещь довольно условная. Иногда это повод для группы заинтересованных лиц с помощью юбиляра напомнить о своем существовании. Но вообще-то помнить о классиках уместно всегда, а не только таща их в красный угол по торжественным дням. С другой стороны, в наших условиях юбилеи – форма выживания культуры. Попытка остановиться, оглянуться и спросить себя: кто мы? зачем? каково наше предназначение в этом мире?
– А почему именно в октябре отмечается пятисотлетие? Тоже историческая условность?
– Ни у одного отечественного классика нельзя установить с точностью до дня начало рода. В случае Достоевского за исходную дату взяли 6 октября 1506 года, когда князь пинский Федор (Федор!) Иванович Ярославич пожаловал «вечно и непорушно» несколько дворов в селе Достоево предкам писателя. Дело было в Великом княжестве Литовском, на территории нынешней Беларуси. Затем род движется на юг, на Украину, участвует в мятежах и войнах, переживает три раздела Польши… Ближайшие предки Достоевского по отцу – священники: как православные, так и униаты. Новейшие разыскания полностью подтвердили высказанное мною в книге «Родиться в России» предположение, что отец писателя – уроженец села Войтовцы, неподалеку от Брацлава.
– Дата, наверное, будет широко отмечаться…
– Планы, к сожалению, весьма и весьма скромные. В Старой Руссе, в доме-музее Достоевского, где много лет директорствует любимая нами Вера Ивановна Богданова, откроются традиционные ежегодные чтения. Как обычно, состоятся научные конференции – в Петербурге, Омске, селе Даровом. Вот, пожалуй, и все. В октябре в Дрездене предполагают – при участии президента Путина и канцлера Меркель – открыть памятник автору «Карамазовых». В Беларуси 2006 год объявлен Годом Достоевского. Мне сравнительно недавно удалось побывать на симпозиуме по Достоевскому в Бразилии. Хотя, казалось бы, что ей, Бразилии, Гекуба? А у нас – полная тишь. Где национальные торжества в честь, может быть, самого известного в мире гражданина России? Подумаешь, Достоевский. Мы ведь получаем космические доходы от нефти. Но автор «Преступления и наказания» стоит всего золотого запаса страны. Он-то, собственно, и есть наш золотой запас. И даже – страшно молвить – стабилизационный фонд. Вопрос, как им распорядиться.
В конце года мы намереваемся провести симпозиум, посвященный 500-летию рода писателя. А еще наш Фонд хотел бы осуществить акцию «Маршрут Достоевского»: Достоево (Беларусь) – Войтовцы (Украина) – Даровое (Россия). С письмами по поводу юбилея к президенту и мэру Москвы обратились Фазиль Искандер, Андрей Битов, Евгений Евтушенко и другие писатели. Нас поддержала Московская городская Дума. Но средств, которые обещают (пока только обещают!) выделить, недостаточно. Спонсоры не просматриваются. Разве что старухи-процентщицы... Если серьезно, мы продолжаем уповать на Федеральное агентство по культуре и кинематографии и особенно на правительство Москвы, которое всегда благородным образом откликалось на наши призывы.
– Вы когда-то писали о необходимости создать Музей детства в селе Даровом…
– Даровое – это сказка, но имеющая шанс сделаться печальной былью. 170 км от Москвы, под Зарайском. Место изумительное. Здесь Достоевский-ребенок провел не одно лето. Здесь ему явился мужик Марей. Здесь в чистом поле нашел свою смерть (скорее всего насильственную) его отец. И самое фантастическое, самое невероятное, что, несмотря на все катаклизмы, почти полностью сохранился исторический ландшафт. Мы видим практически то же, что видел юный Достоевский. Гений этого места еще не умер. Нужно незамедлительно, пока не поздно, пока все это еще не застроено особняками, не вырублено и не замощено, создать государственный историко-культурный заповедник. Много ли в России осталось подобных мест? И не будем ли мы, как всегда, посыпать голову метафизическим пеплом?
– Насколько обширна литература по истории рода писателя?
– Совсем не обширна. Сейчас мы готовим к переизданию уникальную книгу Михаила Волоцкого «Хроника рода Достоевского». Она выходила в 1933 году тиражом 1500 экземпляров. Но мы не просто воспроизводим первое издание. Мы дополняем Волоцкого огромным количеством новых документов, новым авторским текстом, комментариями. Для Волоцкого был важен медико-биологический аспект (наследование патологий, генетическая детерминированность). Мы же делаем упор на историко-социальных моментах. Возникает поразительная картина: родословное древо, аккумулирующее в себе историю страны. За спиной Достоевского маячит череда землепашцев, воинов, торговых людей, священнослужителей – просматривается вся толща национальной жизни. После него – медики, инженеры, ученые, музыканты, педагоги… Те, кто «ни единого удара не отклонили от себя», то есть русская интеллигенция. Его потомков не миновала ни сума, ни тюрьма. «Как причудливо тасуется колода! Кровь!» – замечает по этому поводу один инфернальный персонаж. Насколько я могу судить, у нашей книги не существует аналогов.
– Творчество Достоевского исследуется много лет. Идет работа с архивами, пишутся диссертации. Казалось бы, главные текстологические открытия уже сделаны. Или все-таки сохранились еще «белые пятна»?
– «Белые пятна» будут всегда, ибо сказано: «Человек есть тайна». Достоевский – не исключение. И когда поэт замечает (правда, по другому поводу): «…И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен», – он, конечно, понимает, что разгадка невозможна, так как в противном случае исчезнет прелесть. В этой связи полезно было бы провести научную конференцию, названную по Томасу Манну: «Достоевский, но в меру». Гуманитарная наука не должна превращаться в индустрию, поточно производящую диссертации. Все-таки наш классик не только «достоянье доцента», но и национальное достояние.
– Большинство классиков XIX века к своей родословной относились очень внимательно. Пушкин, Гоголь, Толстой… Все как на подбор дворяне. А что Достоевский? Знал ли истоки рода, гордился ли дворянским происхождением?
– Я думаю, он мучительно переживал отрыв от родовых корней. Его отец скрывал от детей свое происхождение. Дед Андрей Григорьевич (чьего отчества – а оно выяснилось недавно – Достоевский, видимо, не знал) был еще подданным Речи Посполитой. Отсюда напряженное отношение писателя к Польше и католичеству. Пушкин говорил, что семейственные воспоминания дворянства должны быть историческими воспоминаниями народа. Это не сословная спесь. Естественно, в русском дворянстве концентрировалась культурная и родовая память. Достоевский, кстати, очень дорожил своей принадлежностью к сословию. Он понимал, что у нации должен быть культурный авангард. Но отнюдь не возносящийся над «мужиком Мареем», а, напротив, духовно связанный с ним.
– Вы – один из признанных мировых специалистов по Достоевскому. Но порой создается впечатление, что Федор Михайлович для вас – лишь повод к большому разговору: о России, о революции, о терроре… В вашей последней работе «Возвращение билета» задействованы чуть ли не все главные имена русской литературы – от Чаадаева и Белинского до Мандельштама, Заболоцкого, Булгакова, Синявского, Солженицына. Но согласитесь, что и «Возвращение билета», и «Последний год Достоевского» далеко выходят за рамки «чистого» литературоведения.
– «Чистое» литературоведение? По этому поводу замечено: «Но для того чтоб мною ведать, вам надобно меня убить». Значим не только текст, но и контекст: исторический, психологический, бытовой. Литература не объяснима исключительно из нее самой. Хотелось бы постичь не только механизм возникновения образа (хотя это тоже важно), но и причины жизни, ему потворствующие. В «Возвращении билета» Достоевский лишь один из персонажей, но он – тот магический кристалл, сквозь который различима суть вещей.
– Драматизм биографии (а биография Достоевского, как мы знаем, драматична необыкновенно) – обязательное ли это условие для большого писателя? Неужели нельзя без потрясений? Но ведь тогда получается: чем хуже жизнь, тем лучше литература. Как-то нецивилизованно, негуманно… Может, ну ее, такую литературу?..
– Вот вам хрестоматийный пример. Когда отец Мережковского привел к Достоевскому своего пятнадцатилетнего отрока и тот стал читать ему свои слабые юношеские стихи, слушатель с неудовольствием заметил: «Чтобы хорошо писать, надо страдать!» На что чадолюбивый родитель возразил в том смысле, что пусть лучше не пишет, лишь бы не страдал. Папашу можно понять. Но писатель сам делает выбор. Вы думаете, автор «Бедных людей» очень стремился на эшафот? Нет, этот подсознательный суицидальный синдром был следствием глубокого недовольства собой, в том числе как художником. Он хотел, как говорят его каторжники, «переменить судьбу». Не будь Семеновского плаца и Сибири, написались бы те же «Братья Карамазовы»? Не знаю.
Вообще, биография таких писателей, как Пушкин, Толстой, Достоевский, – часть национальной истории. Изымите из нее биографию Пушкина (с Царским Селом, Югом, Михайловским, Болдино, да, пожалуй, и с Натали) – это будет уже история другой страны. А у нас даже художественное событие может равняться Аустерлицу. Кто знает, отдайся Татьяна Онегину – мы, может быть, уже давно примкнули бы к мировой цивилизации. С другой стороны, не надо преувеличивать силу писательского слова. Ведь все предупреждения были сделаны: Достоевским, философами Серебряного века, тем же Толстым. И что же? Разве это остановило «грядущих гуннов»? В древности пророков побивали камнями. В новейшие времена им дают газетную колонку и хвалят стиль.
– Есть ли, по-вашему, среди современных литераторов «писатели с родословной»? Или преобладают «граждане мира», люди без рода и племени?
– «Писатели с родословной» – необязательно те, у кого папа с мамой литераторы. Это те, кто знает предшественников. А которые «не хотят знать», просто валяют ваньку. Если же говорить о биологической составляющей, о наследственности – для писателя она столь же существенна, как и для водопроводчика.
– Почти сорок лет (!) вы руководите созданной вами поэтической студией Московского университета «Луч». Это несколько литературных поколений. Кроме того, ведете творческий семинар в Литинституте. Нынешние молодые сильно отличаются от ваших учеников – Александра Сопровского, Алексея Цветкова, Сергея Гандлевского, Бахыта Кенжеева, Дмитрия Быкова, Инны Кабыш?
– Вы назвали замечательные и при этом очень разные имена. Вообще в главном поэты всех времен мало отличаются друг от друга. Но, конечно, у нынешних – своя повадка. Не хуже, не лучше – своя. И хотя некоторые юные экстремалы призывают, например, сбросить Гандлевского с парохода современности, «те» оказали сильное воздействие на «этих». Да и куда денешься от языка с его генетической памятью? Среди нынешних есть безусловно талантливые – Мария Ватутина, Герман Власов, Алексей Рафиев, Валерий Сурненко, Анна Аркатова, Елена Новожилова… Значит, «в подлунном мире» не все потеряно…
– В последние годы творчество Достоевского настойчиво эксплуатируется массовой культурой. Снят сериал, планируются, насколько я знаю, еще два. На днях вышла книжка Бориса Акунина «Ф.М.», сюжет которой крутится вокруг потерянной рукописи «Преступления и наказания»… Дался им всем Достоевский! Почему именно он, а не Толстой и не Чехов?
– «Ф.М.» еще не читал, но Акунин мне интересен. Что касается массовой культуры, она эксплуатирует не только Достоевского, но и Христа. Как говорится, все на продажу. Достоевский стал мифом, героем отечественной и зарубежной прозы – необязательно низкопробной. Возьмите «Желток яйца» Аксенова (встреча в игорном доме Достоевского и Маркса!) или книгу нобелевского лауреата Дж. М. Кутзее «Осень в Петербурге», где изображена еще одна встреча – Достоевского и Нечаева. Страшный сон! Не книга, она как раз талантлива, – а сама встреча! Но это нормально, ибо литература – мировая игра. А за Толстого и Чехова не переживайте – мы еще увидим фирменный скорый поезд «Анна Каренина» или почту для VIPов «Ванька Жуков». А как вам понравится элитное кладбище под скромным названием «Бобок»?
Беседовал Ян ШЕНКМАН
НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА