Два романа Вениамина Каверина

65 лет назад вышла третья и последняя часть «Открытой книги» — монументальной эпопеи советской жизни 1930–1950-х годов, созданной Вениамином Кавериным, которого современники знали прежде всего как автора другого замечательного произведения под названием «Два капитана». Оба романа построены на во многом схожих художественных принципах, оба ставят в центр повествования умных, смелых и благородных героев — выходцев из социальных низов, сумевших не только развить в себе лучшие человеческие качества, преуспеть в любимой профессии и науке, но и раскрыть важные тайны, вывести на свет истину вопреки проискам интриганов и проходимцев. Подробнее об этих книгах, а также о том, в какое время они создавались и какой след наложила на них сталинская эпоха, — в материале Марка Альтшуллера.


В 1956 году была напечатана третья (последняя) часть «Открытой книги». 65-летний скромный юбилей дает основание поговорить о двух самых известных романах одного из лучших советских писателей.

Знаменитый роман «Два капитана» был закончен в 1938 году. Во время войны автор написал его вторую часть, перенеся в конец книги благополучный финал первой части. Этот новый вариант был закончен в 1944 г. Тогда же заканчивается и действие книги.


Постер фильма «Два капитана», 1955

  
Роман имел и имеет потрясающий успех: десятки переизданий, фильмы, сериал, мюзикл... Власть, жестокая, тоталитарная, подозрительная, отнеслась к тексту вполне благосклонно, а читатели, от детей до людей самого почтенного возраста, читали и читают ее по сей день, не видя в ней ни малейшей фальши, не чувствуя практически ни одной фальшивой ноты. Такое могло получиться потому, что, по словам самого автора, нашедшего точную формулу, он писал эту книгу, «воспользовавшись „скольжением“ мимо происходивших в стране событий»*.

Мастерски найденный прием позволил Каверину написать замечательный приключенческий роман, упоминая обо всяких политических событиях, но так, что герои никак не превращаются в советских людей, в манекены, преданные социалистическим идеям, горячо поддерживающие решения родного советского правительства и любимой коммунистической партии. И это при том, что основное действие романа разворачивается в зловещие 1930 годы, во вторую их половину. Автор сознательно не упоминает ни об убийстве Кирова, ни об ужасах коллективизации, ни о массовом терроре с его пиком в 1937 году.

Правда, мы читаем в книге о комсомольской ячейке в школе-коммуне, где учится Саня Григорьев, об ультиматуме Чемберлена, Катя Татаринова даже рассказывает, как Саню принимают в партию. И что же? Эти события проскальзывают мимо внимания читателя. Что меняется от того, что Саня стал коммунистом? Его партийная принадлежность ни разу не упоминается далее, никак не влияет ни на поступки Сани, ни на его общение с окружающими людьми, друзьями или врагами. Кто из читателей помнит о комсомольской ячейке, об упомянутых мельком политических событиях? Наше внимание скользит мимо них, сосредоточиваясь на переживаниях героев, этических проблемах, глубоко очерченных в романе, на захватывающих приключениях, умело написанных рукой замечательного мастера. По меткому замечанию Юрия Щеглова, высказанному в содержательной статье «Структура советского мифа в романах Каверина», герои писателя обитают в «идеальном измерении социализма... в личном культурном пространстве», это какая-то другая советская страна, в которой власти не мешают романтическим героям (или почти не мешают) бороться с препятствиями и побеждать в этой борьбе.

Вскоре после «Двух капитанов» Каверин принялся за монументальный труд, большой роман «Открытая книга» (1948–1956). Там «капитаном», борцом, неутомимым искателем, главным героем и, как в предыдущем романе, рассказчиком стала Татьяна Власенкова, ученый, биолог, создатель советского варианта пенициллина. Тот же Юрий Щеглов справедливо назвал его «взрослой версией „Двух капитанов“». Получился громадный роман, описывающий жизнь русских людей начиная с предреволюционных лет до 1956 года.

Как и Саня Григорьев, героиня нового романа — энергичный, волевой, талантливый, честный, порядочный человек, верный в дружбе и любви. Такому человеку трудно приходится в советской действительности. «Скользить» в новой книге оказалось гораздо сложнее, и жизнь Тани Власенковой сложилась куда тяжелее и трагичнее, чем у ее предшественника. Первую часть романа цензура поначалу попросту запретила, и, чтобы спасти книгу, автору пришлось срочно добавить «две главы, посвященные комсомольской деятельности моей Татьяны Власенковой, студентки медицинского института».

Первая часть была напечатана в 1949 г. в «Новом мире» (редактор Константин Симонов). Нужно, наверное, напомнить читателю, что это был за год. В 1946 году был прочитан зловещий доклад Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» и опубликованы соответствующие партийные постановления о литературе, кино, музыке. Началось тотальное наступление не на свободомыслие (его после 1917 года никогда не было), а на любое нормальное, человеческое, а не казенное изображение жизни в искусстве. Умный, искушенный Каверин пытался (чего он не делал в «Двух капитанах») вставлять в повествование казенные славословия, которые он, естественно, последовательно убирал в последующих тоже советских, но уже вышедших после смерти Сталина изданиях. Приведу два примера таких мертвых выброшенных речений. Oни выделены курсивом. Вот первый из них:

«Разумеется, мне и в голову не пришло, что гигантский волчок, от которого, разговаривая со мной, Василий Алексеевич не мог оторвать взгляда, был первый ротор (вращающаяся часть) турбины Волхов-строя и что на этот ротор вместе с ним смотрела с любовью и надеждой вся страна, едва вступившая на великий путь социалистического преобразования».

Во втором героиня рассказывает о своих соседках по комнате в общежитии:

«...У всех этих девушек — бесконечно разнообразных по развитию, наклонностям, вкусам — была общая черта: если бы не революция, ни одна из них не училась бы в вузе. Одни отчетливо сознавали и очень ценили этот бесспорный факт, другие — не очень, так или иначе он был характерен для того нового студенчества, которого с каждым годом становилось все больше».

Такое авторское насилие над собственным текстом не спасло книгу от разгрома — 16 зубодробительных статей насчитал Каверин сразу после выхода журнала, потом добавилось еще. Даже острые сюжетные ходы, делающие чтение книги особенно интересным, подверглись вдруг придирчивым нападкам. Вот что писали (подписали) студенты 1-го курса Ленинградского педагогического института в письме, инспирированном известным литературным громилой В. Ермиловым: «Автор вводит нас в какой-то странный, словно неживой мир, в котором действуют не люди, а какие-то непонятные фигуры, похожие на манекены, совершающие столь же непонятные поступки... А автор всеми силами пытается „заинтересовать“ читателя странными сюжетными ходами, удивительными совпадениями, которых никогда не бывает в жизни, нарочитыми недомолвками, намекая на какие-то „страшные“, но по сути дела очень скучные и пустые тайны...»

Естественно, напечатать вторую книгу в атмосфере бушевавшей травли было невозможно. Постепенно травля все-таки немного утихла, и в 1952 г. Александр Твардовский, тогдашний главный редактор, предложил Каверину напечатать вторую часть в «Новом мире». Это был страшный год. О нем писал Солженицын в романе «В круге первом»: «Почти все в стране удалось закрепить навечно, все движения остановить, все потоки перепрудить, все двести миллионов знали свое место...» До смерти тирана (чего, естественно, никто не знал) оставались считанные месяцы. Оголтелая антисемитская кампания с каждым днем набирала обороты.

В этих условиях вторая часть писалась «старательно, но коряво <...> спотыкаясь на каждом шагу», и первоначальный текст появился в «Новом мире» «искаженным до неузнаваемости». Хотя впоследствии автор, по собственным словам, «старательно восстановил искаженный текст», вторая часть так и осталась самой слабой в трилогии. Одним лишь упоминанием о комсомольской ячейке, как в «Двух капитанах», обойтись не удалось. Насильственное вторжение советской эпохи здесь проступает особенно явственно. Подробно рассказывается об обязательном практическом применении достижений науки (героиня разрабатывает усовершенствованную методику хранения черной икры). На многих страницах описывается самоотверженная борьба работников совхоза за спасение урожая и прочие трудовые подвиги.

Действие этой части (она называется «Поиски») происходит во второй половине 1930-х гг., «когда улыбался только мертвый, спокойствию рад, <...> и когда, обезумев от муки, / шли уже осужденных полки...» (Ахматова). Чтобы отвлечь людей от происходящего кошмара, во всю мощь работала государственная пропагандистская машина. Использовав трагичное для истории России событие, отпраздновали с неслыханной помпой столетие со дня смерти (!) Пушкина: «Такого настоящего празднования не видел Пушкин... Его чествуют по всей стране все народы, ее населяющие, и гул торжества <!> переходит далеко за рубежи...» — вещал Николай Тихонов на торжественном заседании в Большом театре 10 февраля 1937 года.

Особенно шумели по поводу всяческих рекордов. Так называемые стахановцы перекрывали в десятки раз установленные нормы. Летчики перелетали на громадные расстояния по тяжелым арктическим маршрутам. В июле 1936 г. имел место рекордный перелет Валерия Чкалова с экипажем по «сталинскому маршруту» от Москвы до Петропавловска-Камчатского. Вся мощь пропаганды кричала об этом подвиге советских летчиков.

И.В. Сталин жмет руку В.П. Чкалову, август 1936

  
Ни стахановцев, ни праздника по поводу смерти Пушкина в «Открытой книге» нет. Однако в четвертую главу, где органично переплетаются рассказ о напряженной научной работе и сложных личных отношениях героини и ее мужа, Каверин к месту и не к месту вставляет абзацы разной длины о советских людях, восторженно следящих за передвижением самолета: «К вечеру весь институт говорил только о том, как был дан старт и какие цели ставят перед собой пилоты». А в три часа ночи, гуляя по спящей Москве, Таня и ее муж наблюдают, как «женщина, <которая> выкладывала буханки хлеба на лоток в окне, и грузчики, <которые> таскали их в машину <...> тоже говорили о перелете». Так трогательно в едином порыве восторга объединяются одинаково думающие рабочие и интеллигенты. И даже в этой книге Каверин избегает казенных громких слов вроде «сталинского маршрута», «великого подвига советских людей» и пр.

Третья часть писалась в пору оттепели. Там правда зазвучала, конечно, тоже приглушенно, но гораздо явственнее. Там рассказывается о доносах, об аресте мужа Татьяны, о мрачной атмосфере последних лет сталинского правления. Тем не менее роман заканчивается вполне благополучно — в отдельном издании последний эпилог помечен 1956 годом. Эта третья часть появилась в знаменитом втором (и последнем) томе альманаха «Литературная Москва» (1956). Каверин был одним из ее редакторов. Книга подверглась уничтожающему разгрому (главным образом из-за знаменитого рассказа Александра Яшина «Рычаги»). Дальнейшие выпуски альманаха (в том числе и подготовленный к печати третий) были запрещены.

Итак, читатели наконец получили громадную эпопею (в цитированном издании 2019 года она занимает 800 страниц), в которой глазами героини описана жизнь советской России от начала революции до смерти тирана и начала оттепели. Ведя подробный рассказ о жизни героини, автор обращается к приемам, давно существовавшим в авантюрной приключенческой литературе. Они были обновлены и с успехом использованы в романе «Два капитана». Недоброжелательная критика и тогда успела поставить это в вину опытному и умелому профессионалу: «В повести [„Два капитана“. — М. А.], как в плохом, дешевом романе, есть все — таинственные письма, убийства, отравившаяся Марья Васильевна, „красивая, здоровая, грустная“ Катька». Симонов заступился за «прорабатываемого» автора, он с сарказмом писал: «...автору инкриминируется и то позор­ное для серьезного писателя обстоятельство, что в романе есть острый сюжет, есть загадочные письма и убийства».

В новом большом романе Каверин использует приемы и находки, опробованные в «Двух капитанах»: и острый сюжет, и таинственные письма, и красивая героиня, и многие другие сюжетные ходы, издавна существующие далеко не только в приключенческой литературе. Увлекательный сюжет не только помогал ускользать от цензурных ударов, но делал злободневный непростой роман увлекательным, захватывающим чтением. Интересно проследить этот параллелизм приемов в двух столь непохожих текстах.

Прежде всего обратим внимание на протагонистов обоих романов. Оба интеллектуалы, интеллигенты, не чуждые художественным интересам. Саня в детстве довольно удачно лепил каких-то зверушек, потому и попал в школу-коммуну, куда поначалу набирали одаренных детей. Увлечение это как хобби сохранил он и во взрослой жизни. Искусный, высоко профессиональный летчик, он и исследователь-полярник, прочитавший и изучивший горы литературы. Он автор не только профессиональных статей, но и «написанной» им книги о своих поисках и победах. Таня играла в самодеятельности, воображала себя знаменитой актрисой, но, с треском провалившись на вступительных экзаменах в театральную школу, стала знаменитым ученым, профессором, автором многих книг и статей.

При этом у героев похожее социальное происхождение. Оба выходцы из низов. Автору важно было подчеркнуть это обстоятельство, ибо советская власть, начиная с Ленина («не мозг нации, а...»), не любила интеллигенцию и побаивалась ее: много о себе думают, плохо обрабатываются пропагандой. Делать интеллигента главным положительным героем книги (отрицательным — пожалуйста: Васисуалий Лоханкин, Николай Кавалеров) было если и не рискованно, то, по крайней мере, не прибавляло тексту популярности.

Поэтому оба каверинских героя поначалу находятся на самых низах социальной лестницы. У Сани Григорьева отец — грузчик, от которого по вечерам «пахло пенькой, иногда яблоками, хлебом...». А одиннадцатилетняя Таня Власенкова уже на первой странице книги сама появляется перед читателем посудомойкой в трактире: «Мыть тарелки — это было хуже всего, потому что официанты ставили глубокие тарелки на мелкие селедочные, а селедку у нас жарили на постном масле, и такую посуду было очень трудно отмыть». Во втором случае нарочитость приема особенно очевидна, потому что известным прототипом Тани Власенковой была Зинаида Виссарионовна Ермольева — микробиолог, академик, знаменитый ученый, первая жена старшего брата Каверина, Льва Зильбера, тоже блестящего ученого (в романе он стал прототипом Дмитрия Львова). Сама Зинаида Виссарионовна происходила из зажиточной семьи, закончила с золотой медалью гимназию и университет.

Приключения, острые сюжетные ходы начинаются с первых страниц обоих романов. Маленький Саня становится свидетелем убийства. Теряет нож, подаренный отцом, отца обвиняют в убийстве. А в «Открытой книге» под пулю попадает сама Таня. Во время дуэли старшеклассников-гимназистов выстрел, великодушно направленный в сторону, поражает маленькую посудомойку.

Оба малолетних героя, необразованные, невоспитанные, попадают в интеллигентные семьи с романтическими тайнами, к которым они оказываются причастными и которые впоследствии раскрывают, сохраняют, изучают. Саня Григорьев постоянно бывает в доме Татариновых, где поначалу остро чувствует свою социальную ущемленность: «Они богатые, а я бедный. Они умные и ученые, а я дурак». Постепенно он узнаёт главную таинственную трагедию этого дома: капитан Иван Львович Татаринов возглавил полярную экспедицию и пропал без вести. Его судьба и судьба корабля «Св. Мария» осталась неизвестной. Поиски затерянной экспедиции составят основное содержание книги. Таня Власенкова после тяжелого ранения попадает в интеллигентное семейство Львовых, где живет старый инвалид, доктор Павел Петрович Лебедев, которому суждено сыграть важную роль в жизни героини.

Таинственные письма. Зашифрованная, плохо читаемая, загадочная рукопись. Это любимые сюжетные ходы бесчисленных приключенческих романов и рассказов — вспомним «Графа Монте-Кристо», «Остров сокровищ», «Золотого жука», «Пляшущих человечков», «Детей капитана Гранта» и многое, многое другое. Повзрослевший Саня Григорьев вдруг вспоминает свое детство, когда в их дворе оказались письма из сумки утопившегося от несчастной любви почтальона. Их вслух читали во дворе сердобольные соседи. Саня нашел эти письма, а одно, пропавшее, вспомнил. Эти письма стали завязкой увлекательного сюжета. В «Открытой книге» письмами знаменитой актрисы завладевает мошенник и издает их.

В руки Сани Григорьева попадает дневник погибшего штурмана со «Святой Марии», судна капитана Татаринова. Больших трудов, напряженного внимания требует от героя расшифровка рукописи: «И снова я принимался за эту мучительную работу. Каждую ночь — а в свободные от полетов дни с утра — я с лупой в руках садился за стол, и вот начиналось это напряженное, медленное превращение рыболовных крючков в человеческие слова — то слова отчаяния, то надежды».


Постер фильма «Открытая книга», 1977
 

 Доктор Лебедев, приобщивший к научным интересам маленькую, необразованную девочку, первым обратил внимание на целебные свойства плесени, сделав, таким образом, первый шаг к открытию пенициллина. Судьба его неопубликованной рукописи пройдет через весь объемистый роман. Ею, заодно вместе с письмами, овладевает торгаш Раевский, от него рукопись попадает к главному противнику героини, профессору Крамову, который не придает случайно приобретенной рукописи никакого значения и позволяет героине ознакомиться с нею.

Дешифровка дневника помогла Сане Григорьеву найти капитана Татаринова, подтвердила, что именно он первым открыл Северную землю.

Рукопись старого доктора помогла Тане Власенковой в ее поисках и подтвердила, что именно доктор Лебедев одним из первых указал на важное значение плесени для медицины.

Донос. Арест. Анонимное обвинительное письмо, ломающее жизнь положительного героя — обычный мотив остросюжетного романа (вспомним того же «Монте-Кристо»). Арест и тюрьма составляют важную часть сюжета в блистательном произведении Александра Дюма, и в гениальных романах Стендаля.

О доносах и арестах Каверин пишет в обоих романах. Вводится сюжетный прием одинаково. В первом романе в системе скользящей поэтики, события происходят достаточно вегетариански. Нина Капитоновна рассказывает, как враги Сани (Николай Антонович и Ромашов) сочиняют печатный донос в газету: «Письмо пишут, — однажды сообщила старушка. Все летчик Г., летчик Г. Донос, поди». Саня сумел ответить на письмо о летчике Г., «который клевещет», и печатный донос не имел последствий.

Донос Ромашова в чекистские инстанции тоже был достаточно беззубым — в нем не было ни слова о политике: «Я написал, что ты маньяк, — рассказывает Ромашов, — со своей идеей найти капитана Татаринова, который где-то пропал двадцать лет назад, что ты всегда был маньяк, я знаю тебя со школы. Но что за всем этим стоит другое, совершенно другое. Ты женат на дочери капитана Татаринова, и этот шум вокруг его имени необходим тебе для карьеры». Такой донос не имел роковых последствий — Григорьева лишь перевели куда-то южнее и не позволяли ему вернуться в полярную авиацию. Аресты в первом романе тоже не носят зловещего характера. Ромашова в конце концов арестовали, но за реальное преступление и воровство.

В «Открытой книге» все происходит по-другому, куда более зловеще. Напомню, что третья книга писалась и печаталась уже после смерти Сталина, в начале оттепели. К Татьяне Власенковой незадолго до своего самоубийства приходит Глафира Сергеевна и приносит ей черновики многостраничного детально разработанного доноса. Он написан подробно, умело, с обилием деталей и вполне профессионально. Объект тщательно обрисован не только как вредитель, но и невежда, негодный руководитель, совершающий грубые ошибки. Естественно, что арест Андрея, мужа героини, был неминуем. Татьяна и ее друзья, как и в предыдущем романе, пытаются защищаться. Многостраничное письмо с подробными, детальными опровержениями клеветы, с приложением архивных документов отправлено в прокуратуру. И кажется, что правда восторжествовала: в «Эпилоге» Андрей благополучно возвращается. Но, если попытаться проследить хронологию событий, получается совсем не такая благостная картина.

Андрея, очевидно, арестовали летом 1944 года. Еще идет война. Тогда же, где-то «ранней осенью 1944 года», было написано и отправлено в прокуратуру обстоятельное письмо, доказывавшее его полную невиновность. И Андрей оправдан. В «Эпилоге» рассказывается о его возвращении домой... в июне 1953 года! Со времени отсылки письма в прокуратуру прошло девять лет. А со смерти Сталина, наступившей в марте 1953-го, — больше трех месяцев. Именно эта долгожданная смерть и освободила героя, который провел в лагерях девять (!) лет. Получается, что на тщательно составленное, убедительное письмо в зловещем ведомстве не обратили ни малейшего внимания. Похожую ситуацию описал Каверин в своих воспоминаниях: Николай Заболоцкий написал убедительное письмо в прокуратуру, что не мог быть участником заговора, предполагавшийся глава которого (Николай Тихонов) только что был награжден орденом Ленина. На свое письмо Заболоцкий, «разумеется, никакого ответа не получил».

Таковы некоторые сходные сюжетные ходы обоих романов. Первый получился более занимательным и несколько поверхностным. Второй гораздо глубже и серьезнее изобразил несколько десятилетий советской жизни, несмотря на то, что писался он (особенно первые две книги) в пору жесточайшего давления властей, несмотря на свирепость цензуры и невольную самоцензуру автора.


Вениамин Каверин

  
В других работах Каверина, написанных в оттепель («Косой дождь», 1962; «Двойной портрет», 1967) и даже после того, как она завершилась подавлением Пражской весны («Двухчасовая прогулка», 1978), нет никакого казенного энтузиазма, вымученного патриотизма, государственных великих свершений и пр. В них действуют нормальные люди, хорошие и плохие, талантливые и бездарные. Автор рассказывает о любви своих героев, об их радостях и страданиях, поражениях и победах. Хотя советская система еще держалась, никто не мешал маститому автору писать без обязательного прославления властей предержащих и их обветшалой идеологии.

А прекрасные, несмотря на все цензурные муки, романы «Два капитана» и «Открытая книга» навсегда останутся замечательными текстами советской литературы. Порядочный автор сумел, минимально приспосабливаясь к зловещей эпохе, сохранить и талант, и чувство собственного достоинства, создав книги, которые и спустя десятилетия продолжают привлекать читателя и зрителя.

Поделиться