Глубокий внутренний миф

Андрей Архангельский


По Сети гуляет анекдот: "Утром Пелевин включает компьютер, читает утренние новости и резко стирает все написанное накануне". Вместо слова "резко" там, конечно, непечатное слово — означающее одновременно и досаду, и неотвратимость. Новый роман "Смотритель" (точнее, его первая часть, "Орден желтого флага": вторая выйдет 17 сентября) не производит впечатления "написанного вчера" — прием, за который в том числе Пелевина любят читатели. Но эта проблема — необычайно быстрое изменение нынешней общественно-политической действительности — явно учитывалась автором при выборе темы романа. Понимая, что за скоростью изменений в этот раз ему не угнаться, автор вынужден мастерить более прочный, герметичный мир, чтобы он не устарел сразу после выхода книги. Сама современность теперь напоминает попеременно то Сорокина, то Пелевина, то есть она поменялась местами с литераторами и сама диктует Сюжет; но и авторы тоже не сдаются. Вполне вероятно, что именно эта проблема — желание отыскать что-то более прочное, чем новостная лента,— подсказала Пелевину и тему нынешнего романа, а именно: способность человека жить иллюзией, или даже целой Иллюзией; в совсем замкнутом иллюзорном Мире.

В герои Пелевин взял историческую личность, казалось бы, максимально далекую от актуальности,— императора Павла I. Его сознание оказалось способно организовать разветвленную, подробную, устойчивую иллюзию, населить ее персонажами, событиями и бытом, историей — получился "Иллюзиум". То есть почти все действие романа происходит буквально "в голове" у императора. И мы, читатели, поскольку мы принимаем происходящее за чистую монету, также в этот момент являемся соавторами, а также участниками Иллюзии. Послушно поддерживаем ее своими читательскими энергиями. Метафора тут прозрачная, на мой взгляд. Мы можем догадываться, на чей именно, скажем так, внутренний мир намекает Пелевин: император Павел, Михайловский замок, Петербург... Слишком много совпадений, чтобы считать это портретом любого государственного деятеля. Скажем так — это "внутренний мир обобщенного российского государственного деятеля", который, в общем, мало изменился за 200 лет.

Новый роман Пелевина не оправдал надежд на возвращение искрометности рассказов 1990-х или хотя бы бархатного интеллектуализма романов 2000-х. Даже конструкция романа не меняется годами — такое ощущение, что Пелевин издевается над критиками. С размеренностью Мерфи, героя Сэмюэла Беккета, который целый день ритмично качался на кресле-качалке, Пелевин ни на йоту не отклоняется от своего иезуитского ритма. Рождение и обучение героя (15 страниц) — инициация (20 страниц) — женщина (12 страниц) — опять инициация, посвящение в высшую касту (22 страницы) — история сотворения мира (20 страниц) — разоблачение и разрушение мира (50-60 страниц). Автор в этом смысле работает как часы. Он даже не может отказаться от образа Башни, которая лет уже 10 или 15 сопровождает героя при инициации. Но отличие этого романа от двух, скажем, предыдущих в том, что тут сюжет, тема и прием очень подходят друг другу. Дело ведь происходит буквально в одной голове; с этим, вероятно, связано и ощущение ясности, стройности романа. Все-таки одна голова — это не то, что две, не говоря уже о трех (а три головы сразу встречались нам в предыдущих работах автора, так что это не метафора). Все происходит не то чтобы неожиданно, но по крайней мере быстро. Вот мы ввергнуты в очередную Иллюзию, вот нам дают провалиться в расщелину между иллюзиями, черное Ничто; вот мы имеем редкую возможность — наблюдать за верчением, так сказать, двух иллюзий одновременно — как двух одновременно играющих пластинок. И, наконец, мы попадаем в сконструированную автором ловушку — кульминацию каждого пелевинского романа. Когда оказываемся в положении героя, который тоже запутался и уже не знает, где иллюзия, а где реальность, и что вообще такое иллюзия и чем она отличается от реальности, ну и так далее.

Это все уже было, конечно. Но на этот раз бездна, в которую мы падаем, небогато, но аккуратно отделана изнутри, хорошо просчитана математически, и потому, падая, по дороге мы хотя бы можем оценить лаконичность и простоту — в хорошем смысле — ее линий. Лишнего в этот раз ничего нет, все ниточки не случайны, и все будут размотаны, и даже второстепенная игра с Кижом (аллюзия на знаменитую вещь Тынянова "Подпоручик Киже") развернута тут в небольшую ироничную историю, которая в конце сливается с судьбой самого Павла.

...Что там, в этом внутреннем мире Павла? Там хорошо, там все идеально — недаром называется Идиллиум. Там и девушки — специальным образом воспитанные, самые красивые, развлекают, утешают, а когда надо — не мешают. И предшественник уходит ровно тогда, когда надо; и обстоятельства всегда складываются так, как тебе нужно, хотя и кажется, что сами собой. Курс глюка (местная валюта) тоже всегда на высоте. Пелевин долго и даже скучно описывает местную природу — всякие ветряки, мельницы, дороги, вплоть до курочек и уточек, условно — и это даже раздражать начинает, но потом понимаешь, зачем это нужно. Потому что человеческое сознание способно не просто пребывать в иллюзии, но и обустраиваться там поудобнее, с комфортом и хорошей детализацией. А более сложные элементы этого выдуманного мира — говорящие живые организмы, иначе говоря, люди — почтительно, аккуратно и творчески поддерживают твою иллюзию, твой, можно сказать, "русский мир". А когда эти иллюзии внезапно разрушаются, когда твой "мир" входит в противоречие с действительностью, и тебе уже кажется — все, хана, никакой он не мир, а иллюзия,— всегда находится ряд подчиненных, верных друзей и любовниц. Которые, умело сочетая как простые, физиологические, так и высокие философские и религиозные техники, сумеют успокоить тебя. Причем они не банальные какие-то вруны. Они не станут говорить: "нет, мол, и нет, ваше величество, это все врут враги, это происки пятой колонны". Они с помощью известного риторического приема — царица доказательств! — ответят вопросом на вопрос: "что тогда не иллюзия?.. Да весь наш мир — иллюзия, ваше величество, так что не переживайте, живите себе как жили, ваше величество! (его там правда называют Нижайшество — в духе утопических конструкций времен Французской революции)". Ваша иллюзия, говорят ему, все-таки гораздо убедительнее, гораздо симметричнее, так сказать, и транспарентнее любой реальности!

...Все то же самое, конечно же, можно сказать и о сознании каждого человека, а не только госдеятеля. Разница в том, что во втором случае мы вынуждены о собственных иллюзиях совсем позабыть и стать частью государственной иллюзии или даже утопии, исполнять там разные роли. Многие в этой игре теряют разум, а некоторые даже тело. То есть, несмотря на кажущуюся отстраненность, роман выглядит поактуальнее любой новостной ленты.

Кстати, там есть симпатичное размышление о женской красоте. Некрасоту описать всегда легко, всегда можно, пишет Пелевин, а вот красоту — невозможно, только с помощью констатации: "она прекрасна" или "она прелестна". Почему так? Почему для описания красоты у нас, по сути, нет слов? Потому что красота — это отсутствие изъянов, то есть, в сущности, ничто.

То же и с романом: если и не красоту, то по крайней мере безошибочность его линий на этот раз мы оценить можем, хотя и не можем в полной мере описать. Но что такое, если вдуматься еще раз, красота? Безошибочность линий и есть.


*Первая часть романа Виктора Пелевина "Смотритель" — "Орден желтого флага" — вышла в издательстве "Эксмо"

Поделиться