Надежда КУДРИЧЕВА. «Любить напропалую и бежать…»

Родилась в 1978 г. в Ярославле. Окончила Московский государственный университет культуры и искусств по специальности «Режиссёр любительского театра». Работает во Дворце культуры «Магистраль» (Ярославль).

Публиковалась в журналах «Пролог», «Новая юность», в «Ярославском альманахе» (1996, 1997, 2001). Автор пяти поэтических сборников и сольного диска.

Один из организаторов поэтического фестиваля «Logoрифмы», который ежегодно проходит в Ярославле, привлекая поэтов со всей России.

Дипломант фестивалей авторской песни и поэзии «Созвучие» (2009, 2010), «Заозерье» (2010). Дипломант фестиваля поэзии «Серебряная даль» (2008). Победитель конкурса «Правда жизни», проходящего в рамках фестиваля «Русская ярмарка талантов-2010».

Член Союза писателей России.

© Н. Н. Кудричева, 2012




«Любить напропалую и бежать…»



Бег

Триптих

М. А. Булгакову

1

Любить напропалую и бежать

по всем граблям с восторгом идиота.

Пытаешься сменить маршрут, но что-то

толкает на знакомый в доску круг.

Смени район, религию, страну,

пойди найди хоть Шамбалу в Тибете —

бессмысленно. В твоём менталитете

любить напропалую и бежать.



Куда? Зачем? У Гоголя спроси,

какой езды не любит всякий русский?

Купи коттедж, желательно в Бобруйске,

футбольный клуб и пару мокасин

железных и ступай искать её —

свою судьбу, историю, отчизну.

Когда твои теории провиснут —

найди Толстого, сядь, поговори

за мир, войну, но мыслями по древу

не растекайся, житиё твоё

подвержено значительному крену,

Прекрасную премудрую Елену

культуры разменяли на троих:

политиканство, шоу-бизнес, спорт.

«О tempora, o more!», плачет эхо,

застой науки — временная веха,

развеет ветер дым пустых шутих,

и над громадой каменных оград

поднимется искомый Китеж-град.



2

Выйди из дому, лицо в круговерть окуни

снега — пушистые звёзды ложатся на щёки,

Господи, свет мой, за что же мы так одиноки?

Мягкие складки лучистых туник

ангелов ночи, вальсирующих фонарей

треплет борей, разбирая прозрачные ткани,

ласковый луч подкрадётся, нырнёт, заарканит —

и полетишь над проспектом Московским быстрей

света и тени. Года, города и дороги

снежный буран собирает в тугую спираль.

Господи, свет мой, за что же мы так одиноки?

Где твой обещанный вечно сияющий край?

Бешеной пляске созвездий, светил и планет

темп задаёт сумасшедшее фортестокатто,

ритм бытия ускоряя стократно

до кульминации, и исчезает на нет

резко. Пульсирует тишина,

тело распято покоем паденья

сквозь невесомость. Чьи это владенья?

Господи, свет мой, ты смотришь на нас?

3

Нам от века бежать по бескрайним просторам России,

припадать на подбитую критикой правую лапу.

Не отчайся, мой мастер, учуем, догоним, осилим

по дороге дадим от мигрени настойку Пилату.



Слышишь, ангелы замерли — приняты крайние ставки

или меры, но нам положительно по барабану.

Генерал, мы бежим не от ставки до ставки

командующих. Босиком по такому бурьяну,

что шипастые звёзды к нам рвутся сквозь тернии сами

и врастают в горячие плечи, ладони и стопы,

собираются крови кораллы в нежнейшие строфы,

золотятся ажурные главы писаний,

быть поэтом на этой планете, мой сон, катастрофа.





Запах



Пахнет снегом, смехом, светом,

поцелуем и арбузом,

хрупкой музыкой Карузо

день последний октября.



Холод, страх ещё не ведом,

но невыразимо грустно

отдаётся в шаге хрустком

нежность тихая твоя.



Обними меня покрепче,

обожги дыханьем щёку,

и рассыплются по шёлку

горяченные слова.



Шелест речи, чайный вечер,

звёздочки рисунок тонкий

на перчатке, лай болонки

звонкий. Жизнь во всём права.





Дорожный блюз



Доброе утро, мой баламут,

перепутала время на час проводница,

и стая больших перелётных минут

больше не снится.

Видишь — седыми крылами взмахнув,

тают в серебряной тайне рассвета,

вправив октябрь в антрацитовый клюв

нынче навек. Та

тонкая стрелка вела в тишину

мимо угрюмых вокзалов,

казалось,

на старой пластинке наладив иглу

в сумраке зала,

поезд ведёт нескончаемый тур

венского? Всевселенского вальса

раз-два-три — в ритме колёс сердца стук

не прерывайся

вечный, вневременный путь.







Время



Тише, ещё не время —

шепчет последним листьям

ветер и осторожно

пробует первый снег.



Время забытых истин,

рыжего настроенья,

скачущего безбожно

бликом свечи в окне.



Время простых мелодий,

нежных стихов, прозрачных

песен, улыбок, взглядов,

прикосновений щёк.



Время удачных дачных

встреч, когда плоть от плоти

сводит с ума наядой

под золотым плащом.



Время уснёт под снегом,

время не тронет этих

глупых, смешных, влюблённых,

певчих улётных птиц.



Поле



Куда плывёт, над августом качаясь,

большая опалённая звезда?

Туда, куда суда и поезда

уже ушли по волнам иван-чая?



Сухая медуница тишиной

и нежностью пропитывает кожу,

тихонечко лепечет: «Не тревожу

покой земной…»



Откуда гул? Прислушайся — шумит,

а может дышит, поле под затылком?

Пушистым одеялом — тёплой дымкой

окутывает. Невесомый миг —

уютно мама подоткнёт края

лоскутного, душистого тумана:

«Спокойной ночи, дурочка моя….»

Как мало мы друг друга любим, мама.







Летающий дом



Вчера со мной говорил дом.

Не люди, которые жили в нём,

а сам. Фрамуги глазниц открыв,

давай, говорит, рванём в отрыв.

Махал карнизами вверх и вниз,

по-рыцарски мне подставлял карниз

крыла — летели куда хотели,

куда глядели и не глядели,

Луну задели, Казбек раздели,

из белоснежной его кудели

напряли шерсти, соткали плед,

связали нежной зимы куплет,

кормили смехом костёр зари,

хвостом виляли нам пустыри,

гнездился дом, поправлял крыльцо,

бодрился, выглядел молодцом,

шепнул смущенно «До завтра?» дом.



А кто-то знал, что его на слом…

Зачем мне радость всея земли,

раз мой летающий дом снесли.



Улёт



Перелётные бабочки ломких берёзовых листьев

стаей летят за косую черту октября,

тлеет заря, сентиментальный добряк —

дождь удрал, ветер носится зол и неистов.



Угадай, улови — кто из рыжих, порхающих мог

подарить тебе лето на долгую зимнюю память.

Не понять, не поймать, не догнать, не прибавить-убавить,

и мохнатые крылья в груди расправляет комок,

рассыпается звонко иззябшее хрупкое тело,

и летит золотая мечта за листвой

над земной суетой, над молвой, с головой

распрощавшись.

Что, в общем-то, тоже не дело.





Сашбашное



Александру Башлачёву

Пейте, пойте, жрите, рвите,

собирайте в антологии,

в поэтической орбите

днём с огнём отыщешь логику.

1

Белее мела,

синей стекла

над мартом стела

в туман легла,

облокотилась

о неба край.



— Скажи на милость,

кто свет украл?

Откуда горечь

в родных глазах?

А вся его речь

лишь ох да ах.



— Ответь мне, отче,

о чём живу?

Ещё короче

контральто:

— Уууу…

Вопросы вышли,

на снег пластом.

Он эхом:

— Слышь ли?

Ещё постой.



И земляничные

снегири

за шкирку:

— Ишь мы где!

Из перин.



— Не до лазури

истончена,

поэтской дури

одна цена.



2

Свет серебряный, сон земной,

задержись на моём крылечке,

по колечку на каждый пальчик

ни к чему, помолчи со мной.



Сон серебряный, свет очей,

научи не читать печали,

плачут ангелы за плечами,

правый в пятом ряду ничей.



Свет сиреневый, сон в ладонь,

утоли маету земную,

облака переименую,

ты одно наречёшь — юдоль.



Сон сиреневый, свет строки

обнимает, кошачьим шагом

мы уходим по-над оврагом,

и звенят колокольчики.



3

Музыка — последний верный друг,

рыжая, патлатая дворняжка,

плачущая зло, протяжно, тяжко,

вместо шерсти — клочья рваных струн.

Присмотрись — запёкшаяся кровь

на колючих колтунах собачьих.

Знаешь, чья? Конечно, знаешь. Значит,

для себя на шкуре пласт готовь.



Музыка — чистейший первый дождь,

с улиц грязь стирающий вуалью

радужной, святой бескрайней далью

успокаивающая дрожь

пальцев, нервов, голоса, смычка,

поднимающая над рутиной

серенадой непереводимой,

издревле летящей с облучка.



Музыка — размеренный полёт

верящего трём ветрам Икара

джаз играла звёздного накала

лампочка, когда на землю лёг

истиной раздробленный поэт

звонкого, высокого размаха.

Плаха глухо плавилась от страха

тишины. А нот в помине нет.

Ждут тебя.

15.03—17.03.11

Надежда КУДРИЧЕВА


Ярославский регион

Поделиться
Комментировать