Пионерский стриптиз

Кажется, в России зажглась новая литературная звезда - Диана Арбенина

Ну или, по крайней мере, зажгла – на очередных «Пионерских чтениях», прошедших в «Уголке дедушки Дурова». Арбенина еще в прошлый раз сразила всех страстной колонкой на тему моды как массового помешательства, и в этот раз застолбила успех, прочитав откровенное эссе о себе. Тема была, правда, про цирк, но положа руку на сердце, любая жизнь - это и театр, и цирк, и ипподром с зоопарком в придачу.

Диана Арбенина на очередном концерте мероприятия "Пионерские чтения"

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН


Зал слушает выступление Виктора Ерофеева.

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Огорченно бродя вдоль фуршетных столов с вином и закусочками (мне-то, горемычной, после семи никакой колбасы нельзя), я что-то вдруг подумала, что «Пионерские чтения» - для меня все равно очень приятное светское мероприятие. Сначала, разумеется, все известные авторы журнала позируют: делают красиво на лицах и показывают свою одежду. А потом на сцене все обнажаются. Не буквально, конечно. Не знаю, кому как, а для меня чтение текстов, тем более вслух, - удовольствие из разряда чуть ли не «запретных». Это же сродни стриптизу – только в хорошем смысле. В тексте автор как на ладони. Даже если пишет сказку. Слова - это вам не пальто, ими не прикроешься, они всегда разоблачают – «все твои трещинки». Даже если не хочешь. И чем талантливее автор, тем разоблачительней его текст. Надо только уметь видеть.


Диана Арбенина.

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Ну да ладно. До начала чтений тоже было на что посмотреть. Например, у Ксении Собчак (она тут и колумнист, и ведущая) юбка оказалась интересная, распахивающаяся. Стоило Ксении Анатольевне сделать шаг пошире, так сразу было видно, до какого места натянуты ее симпатичные полосатенькие чулки. А Диана Арбенина пришла рокер-рокером. Куртка, майка, штаны с карманами, да увесистые ботиночки «не подходи, убью». Но, повторюсь, наперекор суровым бутсам ее текст оказался самым нежным и совершенно беззащитным. Последнее, к сожалению, поправимо – сейчас моралисты-критики налетят и все испортят. Закроется автор броней. Забаррикадируется от укусов и пуль. И не напишет больше: «Але-оп! Я курю траву и перестаю учиться. Меня сбивает машина. Я влюбляюсь в маминого коллегу. Он женат… я могу любые трюки ради него… он гладит меня по голове – и у меня становятся горячими трусики».


Ксения Собчак.

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Вот Ксения Собчак уже давно в танке – и смотрит оттуда в щелочку. У нее колонка осторожная. Сказано,про цирк - написала про цирк, как мучительно готовилась к телешоу «Цирк со звездами». Прочитала про растяжки и мозоли, передала микрофон Виктору Ерофееву, да уехала. Интервьюировать Федора Бондарчука насчет «Сталинграда».


Ксения рассказала о своей подготовке к шоу "Цирк со звездами".

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

Виктор Владимирович – он писатель, его во всем мире взахлеб читают, недавно от Франции Орден Почетного Легиона получил, так что его тексты всегда на предельной смелости. В них разных смыслов – думать не передумать.


Танец бровей от Андрея Бильжо.

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

В целом, все рассказы с отправной точкой «цирк» были невеселы, хотя Андрей Бильжо показал прикольный фокус – исполнил бровями (сами знаете, какие у него знатные брови!) песню «С чего начинается Родина». Поэт Орлуша был вообще мрачно печален. Он такое рассказал о клоунах и удаве, что я теперь этих рыжих и белых тоже боюсь. Да впрочем, я цирк-то никогда и не любила. Я больше почитать.


Слушатели "Пионерских чтений".

Фото: Владимир ВЕЛЕНГУРИН

ПИОНЕРСКИЕ ЧТЕНИЯ ДИАНЫ АРБЕНОЙ

Але-оп!

Певица и музыкант Диана Арбенина продолжает свое выступление в «Русском пионере». И что тут скажешь? Просто песня:

але-оп! и моя мама бросает моего папу! миллиарды звезд сходят с ума, и меняется генетический код поколений. моя судьба — расти с папой в одном доме и ходить с ним за руку в школу и в кино — сметена ураганом. мое общение с человеком, давшим мне жизнь, сведена к нулю. я радуюсь, я ликую, я — первоклашка с новой жизнью впереди! мне никто не объясняет, что я становлюсь сиротой. Бог занят иным. ура! ура! ура! вперед! вперед! вперед!

але-оп! и мы начинаем скитаться по чукотским поселкам. впереди чудеса! рождается брат! я лишаюсь девственности, как последняя дура, случайно и влюбленная в другого. постоянно чувствуя себя чужеродно в любой проходящей по моему бедру школе, я — серая, нет — белая, нет — оранжевая ворона. учитель физкультуры лапает нас, когда мы прыгаем через козла. мы гневно возмущаемся. втайне нам это нравится. впереди чудеса! ура! ура! вперед! вперед!

але-оп! на арене появляется музыка. она входит и, разумеется, в какой-то момент выходит — я начинаю писать песни. я стесняюсь. я рожаю песни, прячась за шкафом. я лежу на полу, а гитара лежит на моих ребрах. тела нет. я вешу 43 кг, и кроме моего оголтелого пубертатного одиночества у меня нет ничего. ничего. даже любви нет, и за спиной аборт. мама не знает до сих пор. про это молчим, ребята.

але-оп! я вожу брата в детский сад. утренний штурм автобуса на остановке «мясокомбинат-хлебозавод». как-то раз атакуя автобус, я произношу громко слово «маневр», и вдруг меня начинают уважать те, кто пихал секунду назад, — чудеса русского менталитета. нас пропускают в заиндевевшее нутро автобуса. морозом стынут глазные яблочки, становятся светло-зеленого цвета. мы ползем по трассе. я прижимаю к себе Антошу за воротник крытика (чукотско-советский национальный наряд), и около нас в автобусе неожиданно умирает дяденька. нас высаживают. мы долго идем пешком, но мне уже не холодно, а Антон все рассказывает и рассказывает один и тот же анекдот про Чебурашку. и мы в ту пору близки, как никогда больше не будем — 5-летний мальчик и 17-летняя девочка. неформальное ура, господа.

але-оп! я курю траву и перестаю учиться. меня сбивает машина. я влюбляюсь в маминого коллегу. он женат. я пишу песню рубеж. я уверена, он знает, почему я уезжаю и бросаю университет. почему я краснею и не могу есть, когда мы с ним в одной редакции, — он тоже знает. про то, что я начинаю падать в обмороки, и родители ведут меня проверять голову после лобового столкновения со скорой, и там ничего, кроме вмятины, не находят, — он тоже знает. он знает также, что я самая преданная ему девушка на Земле. я могу любые трюки ради него. и вверх, и вниз. и все без лонжи, и все под куполом цирка. он тоже знает. ура! но беда в том, что на самом деле он ни черта не знает и ни о чем вообще не догадывается. он гладит меня по голове — ура, ура, ура — и у меня становятся горячими трусики. и вполне естественно, что я падаю в обмороки, и зачем он так близко наклоняется ко мне — я не хочу, хочу, не хочу, хочу, не хочу, хочу, я ревную, и он идет домой к жене. меня спасает Питер.

але-оп! в конце концов меня спас Питер. в нем полно и акробатов, и клоунов, и гимнастов. в нем ручные бывшие дикими звери, и обмелевшие моржи, и грустные слоны с пыльными ушами, и затрапезные жонглеры, и одетые в человеческое обезумевшие от шизофрении мартышки, и тигры с желтыми зубами, и никому нет дела до пантеры с хлыстом вместо позвоночника. и этот запах! этот восхитительный болотно-пасмурный запах вечно недовольных, прекрасных, на бровях висящих облаков. в Питере есть мосты, с которых можно прыгать — клевый трюк под куполом неба, кстати. в Питере есть театры, и есть Ленсовета, и Петроградка, и жил Пушкин — главный фокусник России. фокус-покус с Дантесом ему откровенно удался, и никому до сих пор не переплюнуть. ура! а главное, в Питере есть ЦЫРК! я пришла туда однажды. оделась парадно — не помню во что, кроме красных вязаных гетр вровень коленке. и села где-то на верхотуре. приготовилась преодолеть в себе комплекс детства. и через минуту уже ревела, глядя на арену. мне жалко. жалко всех, кто там внизу. я не понимаю, как можно любить цирк. любить арену, на которой каждую секунду происходит коитус со смертью или насилие над животными. Иосиф Бродский в «Рабочей Азбуке» на букву Ц:

кто, смеясь и хохоча,

лезет в пасть к зверюге?

мы глядим на циркача

и дрожим в испуге.

я не понимаю, зачем все это. зачем смеясь и хохоча. зачем вообще лезть. зачем нужна пасть этой самой зверюге, если зверюга ее не использует по назначению, как того хотела природа. а зачем глядеть на это, не понимаю особо. мне понятен только наш первородный по этому поводу страх. помилуй Боже, с обеих сторон затея нелепа. тигру намного естественней откусить эту окаянную голову, а не лизнуть ее меланхолически-обдолбанно. а дрессировщику не может не приходить вопрос: где тигру лучше — с ним или в джунглях.

я не могу притворяться. ай кэнт претенд. оставьте меня в покое. мне не смешно в цирке и всех жалко, включая дядечку-конферансье за то, что он красит волосы в грязно-коричневый.

и вот так в тесной крови вязаных гетровых чулок я сидела и умирала от отчаяния. а когда на арену вышли клоуны, буквально захлебнулась слезами, и на меня с удивлением посмотрели. гримасы улыбок и дуги печали вместо бровей. картофельное красное месиво там, где живет нос. и мешки одежд, и кувалды шуток. искаженный нечеловеческий голос. и главное — дебильный расплескивающийся взбрызг тарелок и барабанная дробь после каждой неловкости, как зачет — еще одно очко заработал. шар в лузу. интересно, кто-нибудь из них понял однажды, что их любят за то, что они выходят на арену умирать? они выходят на арену умирать, и всем смешно. наверное, это смешно, раз смеются стадА. из клоунов спасся только Полунин. ему удалось воспарить над нами, предварительно разметав свое сердце по арене и по лицам тех, кто пришел наблюдать над его невозможностью быть таким, как все. Полунин — небожитель.

але-оп! однако нам весело в цирке, и давайте радоваться! мы — белые, нет — серые, нет — оранжевые вороны. мы — обглоданные звери, несмешные трюкачи, клоуны-камикадзе, и карлсон, который живет на крыше, тоже с нами. мы все в цирке. в игре. в балансировании на грани. в полете. в падении. в ежедневном одухотворенном сальто-мортале. и по кругу, по кругу, по кругу…

знаете, я стала чувствовать, как из меня уходит моя жизнь. я так сильно люблю жить. люблю каждое утро, и отводить детей в садик, и чай ти латте ту гоу на обратном пути. мне будет очень тяжело со всем этим прощаться. я ведь тоже клоун, и это цирк, да. все это цирк. временное представление с неизбежностью отдать номерок и получить пальто.

мне так смешно, когда я слышу — мое время дорого стоит. какая глупость! наше время нам не принадлежит. иначе мы могли бы им управлять. и его по-настоящему ценить. а оно нам на халяву, и очевидно, что из этого выходит.

и поэтому все, что мы можем, — водить наших детей в цирк и притворяться, что нам это радостно. и ждать, когда закончится второе действие. и хорошо, если детям нравится. но моя дочь в конце представления, насмотревшись на зверей, на летающих людей и проглотив ломания клоунов, моя дочь как-то повернулась ко мне и громко прошептала: «мама! пойдем домой! клоун, наверное, сегодня уже не придет».

але-оп!

Анна БАЛУЕВА

КП-Ярославль

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе