Заметки читателя. VIII: Византия Вальтера Скотта

«Граф Роберт Парижский» – один из последних романов, написанных Вальтером Скоттом – и последний, оставшийся среди читаемых по сей день.

Скотт пишет его уже тяжело больной, после первого инсульта – и накануне второго, который случится в середине работы – пишет в ситуации, когда его издатель, его близкие знакомые уверены, что он исписался, первые главы приводят их в отчаяние. Баллатайн, постоянный издатель Скотта, уговаривает отказаться от продолжения работы, поскольку опасается, что публикация романа вовлечет его в убытки – Скотт уже несколько лет как перестал быть любимцем публики.


И сам Скотт всё это отлично осознает – в дневнике еще до банкротства 1827 года он рассуждает о том, в чем его преимущество перед соперниками, массой романистов, бросившихся писать исторические романы – ведь тем приходится читать, чтобы писать – а он давно увлекался историей, много читал для себя, без всякой посторонней цели до того, как приняться писать – его описания не «вставные детали» из только что узнанного, а часть рассказа. И при этом он размышляет над сложностью своего положения – и что публика привыкла к его романам, они больше не удивляют как новинки – и чем дальше он пишет, тем спокойнее прием, грозящий перейти в прохладный, ведь все его романы, в сущности, выстроены по одной схеме: длинная экспозиция, занимающая до ½ всего повествования, когда практически «ничего не происходит» — здесь длинные описания, знакомство с героями, их отношениями между собой, а затем – стремительное действие, зачастую умещающееся в пару дней, а если и иначе, то промежутки между событиями лишь отмечаются, как пустое время – и быстрый эпилог, где всем воздается должное, злых постигает кара, а добрых – награда.

И вместе с тем он боится перерыва – еще не подталкиваемый нуждой работать для кредиторов – боится, что публика отвыкнет от него. Сейчас у нее выработалась привычка – раз в год, а иногда и чаще – покупать очередной его роман. К нему нет особенных ожиданий – но есть именно привычка: один хуже, другой лучше, но все они читаются с удовольствием – и затем остается дождаться следующего. Большой перерыв отучит от этой регулярности – и, как пишет Скотт, вызовет такие ожидания в отношении к будущему роману, который уже никто удовлетворить не сможет.

Все это – еще размышления 1826 – 1827 годов. К 1830 все стало намного хуже – теперь уже публика откровенно устала, и устал сам автор – пытающийся уйти в другие жанры, начать писать «Историю Шотландии» для детей, под конец жизни даже надеющийся вернуться к поэзии – которую, по расхожей легенде, оставил после появления Байрона – уступив ему поле боя.

И все-таки в 1830 – 1831 годах, последних, когда он еще не настолько болен, чтобы оставить иллюзии о возможности работать – когда он еще не смирился со смертью – он вопреки собственному издателю пишет исторический роман – и дописывает его уже после постигшего его второго инсульта. Для него, думается, это – в первую очередь доказывание самому себе и, если получится, то и публике – что она неправа, что он еще не отошел в прошлое, не стал почтенным и любимым писателем – но тем, от которого более ничего не ждешь, которого почитаешь за сделанное – а это ведь и значит оказаться умершим при жизни.

Следует признать, «Граф Роберт Парижский» — действительно, далеко не лучший из написанных Вальтером Скоттом романов. В нем все недостатки его романов – слабость композиции, бледность основных персонажей – но не искупаемая их достоинствами: живостью персонажей второго плана, мастерством изображения «народа», как говорила советская критика, в этом оказываясь отнюдь не неправа.

И при этом – данный роман в наименьшей степени можно назвать «историческим»: история в нем почти только повод. Никогда не будучи щепетильным к деталям – справедливо полагая, что исторический роман в первую очередь все-таки является романом, законы художественного целого не только позволяют, но и прямо побуждают отступать от точности, соответствия историческому знанию своего времени – в «Графе Роберте Парижском» Скотт прямо пренебрегает общеизвестным. Сюжет романа – события первого крестового похода, крестоносцы в Константинополе, при дворе императора Алексея Комнина – против которого готовится заговор. Заговор терпит неудачу – в первую очередь благодаря «варягу», англо-саксу Хирварду, служащему в придворной страже императора. Хирвард оказывается в Константинополе, поступив на службу после того, как его клан и клан его возлюбленной, Берты, был разгромлен рыцарями Вильгельма Завоевателя. Любой, знакомый хотя бы с одним-двумя историческими романами Скотта, легко может предположить дальнейший ход событий – в Константинополе Хирвард найдет свою Берту, с которой оказался разлучен – она окажется спутницей Бренгильды, жены графа Роберта. А первоначальное противостояние Хирварда с Робертом завершится товариществом – так что в итоге, после благополучного завершения крестового похода, граф и графиня вместе со своими верными слугами – Хирвардом и Бертой – воротятся на родину, Хирварду за труды будут пожалованы земли в непосредственном соседстве с его родными местами:

«Там, как утверждает молва, потомки храброго воина и его Берты жили из поколения в поколение, стойко выдерживая превратности времени, которые столь часто оказываются роковыми для более знатных семей».

Но «Граф Роберт…» полон весьма своеобразных ошибок и анахронизмов – так, рыцари переправляются на судах через Босфор из Скутари в Константинополь целую ночь, Святая София украшена башнями, «надменный город, украшенный, как подобает мировой столице, пышными зданиями, являл взору ряд сверкающих шпилей», «все шпили, башенки и минареты» будут первым, что бросится в глаза наблюдателю, константинопольские греки на исходе XI века усердно упражняются в палестрах, императорская охрана носит римские кожаные сандали и римские же шлемы центурионов и т.д. Все это можно было бы счесть случайностью, ошибками, небрежностью – если бы не преднамеренное помещение в центр повествования графа Роберта Парижского, который представлен как потомок Карла Великого и предок Гуго Капета (ум. 996), от которого пойдут 3 ½ династии французских королей – Капеты, Валуа, Бурбоны и Орлеаны. Для того, чтобы читатель не прошел мимо этого места, Скотт дополнительно оттеняет его обильными рассуждениями о родословии французской знати, ссылками на Дюканжа и т.д. – читателю важно дать понять, что здесь под видом «исторического» повествуется о чем-то совсем другом.

И действительно – роман целиком обращен к современности, временам не только Реставрации, но уже 1830 – 1831 годов, июльской революции, бурных споров о парламентской реформе в Великобритании – когда многие боялись революции теперь уже в Лондоне и т.д.

Константинополь и Византия предстают в описании Скотта, намеренно «внеисторичным», как современность – современные споры, общественные увеселения, большой город – политики и интриганы, утонченность и испорченность нравов. Император Алексей – «мудрый властитель и тонкий политик; возможно, в его мудрости была слишком большая доля хитрости, но без нее он не смог бы так искусно сохранять власть над умами своих подданных, необходимую и для их блага и для него самого». Сановники обмениваются репликами, которые звучат как перефразировка Талейрана. Это мир, которым нельзя управлять честно и прямо – самая честность вынуждена прибегать к хитрости, лукавить, обманывать других, пусть недостойных – как обнаруживает Хирвард, пугаясь того, что у него это получается – и опасаясь, как бы спустя несколько шагов не потерять в этом кружении само представление о добре и зле.

Главное, чистое зло в романе – в образе Агеласта, советника при дворе императора, философа. Это, конечно, сугубо черта реставрации – противостояние философии и религии, философы как развратители нравов, источник морального зла – обвинение, идущее от консервативных критиков революции, увидевших в ней уже в 1790-е воплощение идей, сперва овладевших умами, а затем сокрушивших старый порядок.

Философии дает отпор простой и честный Хирвард, следующий за данными ему старым Витикиндом наставлением – от него «я узнал, что учители этой бесполезной науки ставят себе целью подменять в своих доказательствах мысли словами, а так как каждый из них вкладывает в эти самые слова другое значение, то никакого окончательного и разумного вывода из их споров сделать нельзя, ибо они не могут договориться о языке, которым выражают свои идеи. Эти так называемые теории построены на песке, и ветер и прибой сильнее их» (гл. VII).

Исходное противопоставление – цивилизация vs. варварство, утонченность и испорченность, лукавство и хитрость vs. простота, чистота, прямота и искренность – усложняется применительно к социальным реалиям современности романа. Хирвард и Берта, свободные англо-саксы, при этом не только признают, но ни на минуту не ставят под вопрос границу, отделяющую их от графа и графини, от Роберта и Бренгильды. Итоговый поединок между Хирвадом и Робертом оказывается возможен только потому, что граф в темнице дал слово сразиться с Хирвардом, хотя тот не имеет на это права, не будучи рыцарем – и столь великодушен, что держит это слово на турнире, из милосердия – в тот момент, когда уже готов одержать верх над противником – прекращая бой, примиряясь без победы – и Хирвард идет ему на службу. Доблесть слуги – быть верным слугой и понимать свое место, доблесть господина – уметь воздавать своим слугам за преданность. Это разделение – в природе вещей, оно – наследственное, по крови.

И вместе с тем этот мир – целиком в прошлом, современность – Константинополь, описываемый глазами чужаков – рыцарей и варягов.

______

Наш проект осуществляется на общественных началах и нуждается в помощи наших читателей. Будем благодарны за помощь проекту:

Номер банковской карты – 4817760155791159 (Сбербанк)

Реквизиты банковской карты:

— счет 40817810540012455516

— БИК 044525225

Счет для перевода по системе Paypal — russkayaidea@gmail.com

Яндекс-кошелек — 410015350990956



АВТОР
Андрей Тесля
Историк, философ

Автор
Андрей Тесля
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе