— Ваша последняя на данный момент работа — сериал «Достоевский» — претендует на «Золотого орла» как лучший телесериал. Но критика приняла его, мягко говоря, неоднозначно.
— Я ожидал такую реакцию. И своей жене за день до начала показа рассказал все, что потом напишут о «Достоевском». У литературоведов есть по отношению к фигуре Достоевского неистребимое чувство собственности. Но я тоже имею право на свою точку зрения, надо понимать. Это сейчас Достоевский — О! Но за этим «о!» ничего нет. Я снимал фильм для того, чтобы за «о!» появилось немного знания жизни Достоевского. Не того, что он гениальный писатель — читайте книжки — а его человеческую жизнь. Критики, к сожалению, совершенно в этом не разобрались. Получилось или не получилось убедить — это уже другое дело. Самого Федора Михайловича так жестоко долбали за «Бесов», за «Идиота», не представляешь! Я с собой носил все эти вырезки, где все, что писали обо мне, можно считать комплиментами. И все-таки это хорошо. Не люблю, когда хвалят, потому что я не знаю, как на это реагировать. Краснеть мне, что ли? Когда тебе оппонируют — значит, есть о чем говорить.
— И «1612», и «Попа» критика тоже не жаловала. Как вам кажется, почему кино, которое несет идеологию, раз за разом априори вызывает такую протестную реакцию у критиков? Как те же «Утомленные солнцем-2», кстати говоря.
— Высказывать свои чувства открыто вышло из моды. Моя жена Танечка (Татьяна Яковлева, киновед, педагог ВГИК. — «Известия») говорит мне: «Не открывайся». А я буду. Я к этому пришел и с этого пути не сверну, даже если не прав. Это моя точка зрения, и считаю себя обязанным высказывать ее открыто. А на тему реакции есть знаменитое письмо Белинского к Гоголю — жесткое письмо, мягко говоря. Когда я его перечитал, вдруг понял, по каким принципам живет наше критическая — и не только — братия. Там, в письме, у Белинского черным по белому написано — приведи точную цитату, это очень интересно. Я для себя открытие совершил.
(«Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находя исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед. … И вот почему у нас в особенности награждается общим вниманием всякое, так называемое, либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих талантов, искренно или неискренно отдающих себя в услужение православию, самодержавию и народности. Разительный пример Пушкин, которому стоило написать только два-три верноподданнических стихотворения и надеть камер-юнкерскую ливрею, чтобы вдруг лишиться народной любви!». — «Известия»)
Он врет — народ так и не разлюбил Пушкина. Поэтому в некоторых цитатах часть про Пушкина убирается — потому что она разрушает эту идею, что всякий художник, отдающий себя в услужение православию, самодержавию и народности, будет подвергнут обструкции. Так написал «Неистовый Виссарион». И вот эта формула как будто бы постоянно присутствует у нас где-то в подсознании. Как вся желтая пресса живет по законам Хёрста, который сознательно угробил Орсона Уэллса за «Гражданина Кейна», так и наша критика живет по директиве, означенной Виссарионом Белинским. Если ты стал на эту стезю — неважно, что ты будешь делать, — тебя не пощадят. И когда я это понял, мне стало как-то спокойно.
— Ваш следующий проект — снова Достоевский. Узнав, что вы собираетесь экранизировать «Бесов», человеку, немного знакомому с вашими картинами, может стать немного нервно: известно, что ваши фильмы зачастую оказываются пророческими.
— Ни в коем случае не хочу записывать себя ни в хироманты, ни в пророки. Но действительно, в моей карьере был период, когда то, что я снимал, абсолютно совпадало с реальными событиями — не явно, а как в кривом зеркале. После «Роя», «Зеркала для героя», «Макарова» был период, когда в шутку меня даже стали спрашивать, что с нами будет дальше… Что касается «Бесов» — здесь не нужно много ума, каких-то предчувствий или астрологических знаний. Это действительно актуально, это висит в воздухе. Но меня в «Бесах» интересует другое. То, что не зависит от процессов исторических, то, что происходит с человеком всегда: искушения, которым подвергается человек. И то, что может произойти с человеческой природой на примере Ставрогина. Ставрогинская тема — она страшная. И что парадоксально: в общем, Достоевский любит Ставрогина, симпатизирует ему. И вот это как раз интересно.
— 20 января вам исполнилось 60. Ощущаете себя мэтром?
— Я себя взрослым не ощущаю, не то что мэтром! Никак не могу себя идентифицировать с этой цифрой. И это не желание стареть или не стареть, это психология. И потом, вот назови мне еще какого-нибудь 60-летнего режиссера, кроме Михалкова, которого кусали бы так же, как кусают меня? А если и назовешь, то одного-двух. А что это означает? А это и есть как раз самое замечательное: кусают — значит, вкусненько! Хорошо, что критикуют — значит, мне еще удается задеть за живое.
Андрей Щиголев
Известия