Мастер-класс русской революции

О фильме «Роль» Константина Лопушанского

Щегольская черная лаковая каретка катит по Выборгу. 1923 год. Город принадлежит Финляндии: фасады шведского модерна сияют свежей штукатуркой, печи-голландки в барских квартирах — белизной кафеля. Но изрядная часть таких квартир в пограничном городке населена бывшими петербуржцами… И потому премьеру местной русской драмы, кумиру гимназисток, известному столичному актеру 1910-х Николаю Евлахову все время снится Гражданская война.

Режиссер Константин Лопушанский
…Метель и ветер. Сибирь, полустанок, колчаковский поезд остановили красные. Они жгут «карателей» в паровозной топке: тащат в огонь барыню лет шестидесяти. Полные ноги в зимних штанах с начесом отчаянно бьются в кадре, вопль «Голубчики!» стоит у зала в ушах. У вагона выстроены «бывшие» обоего пола. Два краскома идут вдоль строя: «Офицер?» — «Да». За кадром сухо щелкает выстрел. «Юнкер?» — «М-м… собственно…» За кадром — щелчок. Среди обреченных бродит мальчик лет четырех. Чей он и что с ним станется — нет ответа. Но актер Евлахов, тоже стоящий в этом строю, как-то связан с мальчиком. Кровно? Мы этого не узнаем.

Евлахов и краском Игнат Плотников глядят друг на друга. Они похожи, как двойники.

Главную роль играет Максим Суханов — с абсолютной физиологической достоверностью. Его игра, операторская работа и лаконичный сценарий втягивают в частный сюжет суть эпохи

В снегу у обочины стынет чья-то отрубленная голова с бородкой клинышком.

Краском Плотников болен. «Испанкой» ли, нервным истощением, особой кровавой лихорадкой? Все, кто пережил Гражданскую, больны — и с этим им (и нам тоже) жить. Массовый психоз, землетрясение в преисподней с выплесками горящей лавы из ада по всей Российской империи — такой показана русская революция в фильме Константина Лопушанского «Роль».

Она показана подробно, бесстрашно и достоверно. Примерно семь минут из четырех лет. На глазах зрителя в этой сцене убивают пятерых. «Избыточную смертность» в России тех лет (прямые боевые потери, голод, тиф, террор) современные демографы оценивают в 12–15 миллионов душ.

Что касается… м-м-м… обстоятельств и способов: есть книга С.П. Мельгунова «Красный террор в России» (1923). Автору ее завершение стоило шести недель бессонницы. Читать ее крайне страшно. Там есть и казни в топках. Есть исследования ХХI века. В плотной, подробной книге историка И.В. Нарского «Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917–1922 гг.» (М.: РОССПЭН, 2001. — 632 с. Тираж 3000) есть, например, такое архивное свидетельство: к 1919 году в некоторых уездах Урала (заводского, промышленного Урала!) не осталось ни одного инженера. Все, кто не погиб в первую волну «красного террора», — ушли беженцами с армией А.В. Колчака.

Потомки одних мирно живут в Австралии. Судьба других была такой, как в фильме «Роль».

Да много чего есть… Море разрозненных источников. Но до сих пор страшно в это море войти.

Фильм Константина Лопушанского (по сценарию Павла Финна и самого режиссера) — черно-белая притча о России начала 1920-х. И о человеке, который вернулся туда добровольно.

Из нарядного и провинциального Выборга актер Евлахов пробирается в Петроград 1923 года. Пробирается в облике и с бумагами краскома Плотникова, с которым схож, как двойник. Онемевшей жене Амалии, финской актрисе, Евлахов невнятно и нервно объясняет свое безумие символистской идеей жизнетворчества, театральными концепциями Евреинова, уникальной возможностью сыграть лучшую в жизни роль… Но зрителю «Роли» кажется: это полуправда.

Был болен, отравлен испарениями пролитой крови погибший в Сибири в 1919-м Плотников. Евлахов — двойник и художник — болен попыткой его понять. Попыткой понять преисподний взрыв зла в стране. Влезть в шкуру, в мозг человека, так похожего на него: этнос-то один.

«Роль» тут, кажется, слово крайне многозначное. Роль тут, кажется, прежде всего — миссия. Миссия художника влезть в шинель, пахнущую старой кровью, чтобы объяснить (хотя бы самому себе, если не нации): что это было? откуда пришло? какими корнями прорастет и проросло?

Если в фильме есть сквозной вопрос — он обращен к евлаховым не 1910-х, но наших дней.

И вопрос этот: можно ли жить, имея за собой и под собой неусмиренный, невскрытый ад?

Первый вариант сценария, кстати, был написан Павлом Финном в 1982 году. Лопушанский пытался запустить картину в 1986-м. Не получилось. Прошло двадцать лет. На «вопросы русской революции» нет ответа — да и кто их задавал вслух? Кажется, даже «Красное колесо» А.И. Солженицына не сильно прочитано: десять же томов! А понимание прошлого, с которым живем, сползает куда-то к фильму «Корона Российской империи, или Снова неуловимые».

Да много ли людей, которым нужно другое понимание? Но как же жить, когда ад за спиной?

…Выборгский контрабандист, похожий на бывшего офицера пограничной стражи, переводит актера через границу Страны Советов. Он едет в вагоне, все протирая рукавом шинели, буденовкой заиндевевшее, скованное адским морозом окно, чтоб увидеть: что там теперь?

И бормочет случайному соседу в грязном трактире, в райском оазисе НЭПа:

— Я не психованный… Я так… примороженный.

Кстати, такое возвращение — сюжет редкий, но не вымышленный. Так «ходил на Родину» в 1925 году В.В. Шульгин, ища потерянного на Гражданской сына и ответ на вопрос: что там, в России?

«Роль» Лопушанского замечательно снята (художник фильма — Елена Жукова, оператор — Дмитрий Масс). Камера медленно идет по задворкам Петрограда, по трамваям и рынкам. По коммуналкам окраин, похожим на жилище Хромоножки в «Бесах»: накрошено, насорено, намочено, и толстая тряпка в луже лежит. Нищая, дырявая, трижды перештопанная плоть жизни снята пристально — как в фильме Германа «Хрусталев, машину!». Лица светятся недоеданием. Среди коммунальных мизераблей мелькают укрывшиеся до поры недобитки Петербурга. В асфальтовых котлах греются беспризорники. Среди них наверняка есть дети, уцелевшие в погромах усадеб и расстрелах. (Я знала такого человека: из детдома к восемнадцати годам он вышел пылким комсомольцем, с примороженной памятью о жизни до асфальтового котла.) Актер Евлахов все глубже погружается в свое двойничество: тяжелый, каменный, бритый, с трудом цедящий слова, он приживается здесь. Он — жертва общей контузии. Взрыва страны под ногами. Он все чаще чувствует себя орденоносцем Плотниковым. А подлинное прошлое — сном.

Главную роль играет Максим Суханов — с абсолютной физиологической достоверностью. Его игра, операторская работа и лаконичный сценарий втягивают в частный сюжет суть эпохи. Здесь всё — притча. Здесь нет ответа: почему пронесся этот преисподний вихрь? Зато в тех, кого встречает герой в Петрограде 1923 года, мы видим сценарии будущего. Нашего, в общем-то.

Бывший соратник Плотникова, герой Гражданской войны Спиридонов, ныне большой человек, принимает в сияющей благолепием квартире, откуда выкинули семью «лишенцев», гостей, похожих на Сталина и Жданова на заре карьеры. Беременная жена Спиридонова кажется трофейной штучкой ар-нуво (вроде бы ее лицо уже мелькало — в Сибири, у вагона, под прицелом). Бывшие ротмистры маскируются под совслужащих с отменно беспощадной усмешкой в усах. Пролетарии всех стран остались там, где и были. Соседка Плотникова по коммуналке Ольга Васильевна, дочь умершей от голода в 1918-м кружевницы, прошла ускоренные курсы школьных работников и учит детей. Ольга Васильевна — театралка и мечтательница, она верит в любовь. У нее слабые от голода волосы, зачесанные под гребешок. Широкие скулы. Испуг и жалость в глазах. Она — лучшее, что здесь уцелело. Лучшее из того, что не уничтожалось сознательно.

Кажется, после нескольких ночей с Евлаховым-Плотниковым Ольга осталась беременной. Вот из ее чрева и выйдет интеллигенция конца XX века. Недобиток 1910-х оставил себя в генофонде. А воспитывать не довел Господь. Так будут при Брежневе оплодотворять умы книжки в спецхранах.

Следов ребенка, бродившего в сибирской метели 1919 года, Евлахов не найдет. И сам пойдет, зачарованный отчаянием и виной, по сугробам. Вглубь страны. На восток. Далеко ему не уйти.

Кажется, это и есть финальный вывод художника Евлахова из мастер-класса русской революции.

На сайте петербургского журнала «Сеанс» есть отличная статья петербургского историка Никиты Елисеева о «Роли» Лопушанского. С очень точным замечанием: «Фильм — ностальгический. Здесь ностальгия по тому времени, когда деревья были большими и люди тоже. Ностальгия по большим людям, страшным, трагическим, надломленным, но большим».

Так. Но и сам фильм сделали, сыграли (особенно если говорить о Суханове) — большие люди. Резко подняв, просто выбив уровень разговора с публикой на уже забытую высоту смысла.

…Премьера была летом 2013 года, на ММКФ. Там фильм «Роль» не получил ни-че-го.

Сейчас он идет по Москве узкими ручейками сеансов. В одном-двух кинотеатрах.
Елена Дьякова
Новая газета
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе