В этом году Каннский фестиваль словно соткался из символов: организаторы сразу дали понять, что весь киносмотр пройдет под знаком любви. Лицом фестиваля стала Мэрилин Монро, изящно задувающая на постерах единственную свечку на «деньрожденном» торте, — актриса, олицетворявшая на экране любовь, от любви страдавшая и от любви же в конечном счете погибшая. И показанные в самом начале фестиваля в один день два конкурсных фильма со словом «любовь» в названии— «Любовь» Михаэля Ханеке и «Рай: любовь» Ульриха Зайдля — словно подтверждали: нынешний, юбилейный, 65-й фестиваль будет концептуально любвеобилен. И как завершение, закольцовывание символики — «Золотая пальмовая ветвь» фильму Ханеке.

Канны в нынешнем году были благостны, как никогда. Даже злобные нападки феминисток, возмущенных отсутствием в конкурсе женщин-режиссеров, выглядели мелкими комариными укусами на фоне большой и всеобъемлющей каннской любви. Эти феминистки, до начала фестиваля устроившие шум во французской прессе, в самый разгар кинофорума сделали еще одну попытку заявить о себе: собрали тысячу подписей и с ними наперевес опять пошли в атаку на руководство киносмотра. Но многомудрый и всесильный хозяин Каннского фестиваля Жиль Жакоб отмахнулся от них брезгливым жестом, дав понять, что скандальной славы Ларса фон Триера им не стяжать.

Кстати, о Триере. В прошлом году, когда его отлучили от Каннского фестиваля за глупую реплику — «Я понимаю Гитлера», — все были уверены: каннское руководство поворчит да забудет. Ничуть не бывало. Показанный вне конкурса документальный фильм Жиля Жакоба о том, как создавался киноальманах к 64-му фестивалю, умудрился обойти молчанием факт участия Триера. Про всех есть — про него нет. Вот вам и европейская толерантность.

После показа «Любви» один критик написал, что, мол, это фильм про смерть, названный почему-то «Любовь». Критик, судя по всему, юн и пока не в состоянии оценить смелость и изящность Ханеке, который показал такую любовь. Героям, бывшим преподавателям музыки Жоржу (Жан-Луи Трентиньян) и Анне (Эммануэль Рива) по 85. Они доживают свой век в характерной парижской квартире с мебелью начала века, громадными книжными шкафами, проигрывателем и сотнями пластинок и нот. Анну разбивает паралич. И начинается история любви. Не сентиментальная, не слезливая — скупая на слова и эмоции, но требующая от любящего человека недюжинной мудрости, жесткости и решимости.

Как известно, самая отчаянная эмоция кроется не в крике — в молчании, самая цветистая экспрессия может быть спрятана в сухом взгляде. Взгляды, которыми обмениваются Жан-Луи Трентиньян и Эмманюэль Рива, французские секс-символы 60-х, — это само по себе произведение искусства.
Ханеке стал шестым режиссером, уехавшим с Лазурного Берега со второй «Золотой пальмовой ветвью». В 2009 году он увез главную награду за драму «Белая лента», досконально исследовавшую истоки фашизма в Германии. Остальные пять — это Эмир Кустурица, Билле Аугуст, Фрэнсис Форд Коппола, Сехей Имамура и братья Дарденны (будем считать их за одну единицу).

Удивляет, например, присуждение двух престижных наград картине румына Кристиана Мунджу «За холмами». Мунджу стал мгновенно знаменит в 2007 году, когда в первый же день 60-го Каннского фестиваля оказался несомненным фаворитом и практически безусловным претендентом на золото. Оглушительный успех его фильма «4 месяца, 3 недели и 2 дня», в котором с пугающей простотой была показана вся степень гнилости и жестокости советско-социалистической системы, ввел моду на румынское кино. В последующие пять лет не было сколь-нибудь значимого фестиваля без румынского фильма новой волны. Теперь, похоже, тот же Мунджу эту моду и закрыл: новая румынская волна, вздыбившись, откатилась. Молодые румынские режиссеры повзрослели и, кажется, сказали все
что хотели.

Не очень ясно, чем так привлек жюри сценарий «За холмами»: рыхлость повествования лишний раз напомнили о бренности любой моды. Это фильм о ненависти. Ненависть — она, как известно, совсем рядом с любовью. Стоит только позволить любви перейти известную грань, наделив ее правом распоряжаться чужой жизнью, как она резво мимикрирует, и последствия становятся необратимыми. Так и происходит в этом рассказе о двух подругах детства, одна из которых — монахиня, другая пытается ее из монастыря забрать, проявляя при этом некоторые признаки психического нездоровья. И местный православный батюшка решает, что пора из девушки изгонять бесов. Подруга-монахиня, немного посомневавшись, соглашается с необходимостью экзорцизма. Трагический финал неизбежен — благие намерения порой умеют наносить смертельные удары. Отметив фильм сразу двумя призами (что в Каннах бывает нечасто), председатель жюри, итальянский режиссер Нанни Моретти дал понять всем, что будь его воля — он бы дал Мунджу «Золотую пальму». Вероятно, две награды румыну — компенсация за нежелание остальных членов жюри дать ему главный приз.

Вполне вероятно, и Гран-при, вторая по значимости каннская награда, фильму итальянского режиссера Маттео Гарроне «Реальность» — тоже из списка компенсаций. Соотечественник все-таки... Плюс к тому потрафить вкусам адептов простого мейнстримовского кино тоже надо (хотя «Реальность» все же серьезнее и тяжелее в смысловом отношении, чем может показаться на первый взгляд). История сумасшествия скромного провинциального торговца рыбой на почве страстного желания попасть в знаменитое реалити-шоу привлекла, во-первых, простотой и остроумием, с какими рассказано об одной из самых тяжких проблем современного человека — зависимости от медиа. И, во-вторых, исполнителем главной роли, Аньело Ареной — заключенным одной из итальянских тюрем, отбывающим 20-летний срок за убийство и в тюрьме, в самодеятельном драмтеатре, обнаружившим немалый актерский талант. Его под конвоем сопровождали на съемки и обратно, а по окончании этого счастливого периода Аньело вновь оттачивает мастерство на тюремной сцене. На Лазурный Берег его, разумеется, не пустили...
В этом году даже американские конкурсные фильмы с сильным привкусом Голливуда вроде «Ограбления казино» Эндрю Доминика или «Газетчика» Ли Дэниелса все-таки отличались неголливудской многослойностью и определенными зарядами гуманитарного смысла. Правда, по каннской традиции ничего они здесь не получили. Зато привезли с собой целую обойму звезд — Брэда Питта, Николь Кидман, Мэтью Макконахи. Неделей раньше на Лазурный Берег ступила нога Брюса Уиллиса. Сейчас все чаще и чаще сюда привозят американское кино, причем не всегда это Гас Ван Сент или Джим Джармуш. А вполне себе голливудскую продукцию, которая еще лет двадцать назад была бы немыслима в таких количествах в здешних краях. Но это не от хорошей жизни — фестивалю нужны звезды. Настоящие звезды с большой буквы. Иначе интерес к Каннам останется уделом синефилов, а синефилы денег не приносят.

От синефилов Лазурный Берег буквально дрожит, надувается, почти лопается. Синефилы стекаются сюда непрерывными ручейками со всей Франции, да только совершенно непонятно, зачем. Ведь Каннский фестиваль — единственный из «большой тройки», Канны, Венеция, Берлин, где публике на просмотры вход заказан. Здесь не продают билетов. Никогда и никуда. Каннский фестиваль — для профессионалов. Несколько лет назад в Каннах вдруг появились какие-то темные личности, торгующие через Интернет приглашениями на вечеринки со звездами. Приглашения стоили 250—1000 евро. Но эта практика довольно быстро сошла на нет — Канны свято блюдут чистоту жанра.

А непрофессионалы обычно проводят время возле Palais des Festivals в смокингах и вечерних платьях и табличками в руках: The invitation please! Они-то и создают ту радостную толпу, роящуюся вокруг фестивального центра, что обычно в качестве иллюстрации здешнего «праздника, который всегда с тобой» попадает в журналы, газеты и на ТВ. Стоят часами — вдруг повезет... Обычно не везет никому, и синефилы разбредаются по ближайшим ресторанам, где будут до рассвета обсуждать судьбы мирового кинематографа. Что еще им, бедолагам, остается?

Впрочем, независимо от того, что мы о нем думаем, кино все равно идет туда, куда считает нужным. И чем дальше, тем сильнее отдельная авторская мысль будет затрагивать не только процессы, происходящие в отдельном мозгу или в двух пересекающихся, но и фиксировать судьбы целых народов и континентов. Фильм, который остался без наград, — «Рай: Любовь» Ульриха Зайдля, еще одного знаменитого австрийского мизантропа, тому весомое доказательство. Героиня ленты, 50-летняя пышная блондинка, имеющая душу столь же необъятную, сколь и задницу, предпринимает путешествие в Кению в последней надежде обрести рай. И не только в душе: тамошние мужчины охотно оказывают европейским туристкам услуги разнообразного толка, не в последнюю очередь — интимного. Поначалу стесняясь своего тестоподобного тела, тетя быстро входит во вкус и охотно обнажается перед ненасытными чернокожими. Правда, попользовавшись ее телом, они моментально начинают заводить разговор о больных детях, дядях, тетях, женах, которым всем нужны деньги на операции. Необычайно трогательный фильм, хотя избыток голых тел с выдающимися во всех смыслах достоинствами в какой-то момент начинает мелькать перед глазами назойливым калейдоскопом.

Странно, что большинство фестивальных наблюдателей увидели в этом фильме историю несостоявшейся любви и состоявшейся старости. На самом деле героиня — олицетворение Европы, старой, слабой и нелепой. Она не в состоянии противостоять «черному напору» — молодому, здоровому, лукавому. Они сильнее. У них молодая жесткая плоть против наших старческих висящих недоразумений. И любви между нами быть не может — только борьба за место под солнцем, которую мы уже проигрываем всухую.

Едва ли не единственным фильмом, который вызвал резкие споры, стал второй игровой опыт документалиста Сергея Лозницы «В тумане». С первым, фильмом «Счастье мое», Лозница уже участвовал в Каннском конкурсе два года назад. Его тогда хорошо приняли западные критики и с некоторой настороженностью — отечественные. Впрочем, определение «отечественные» в случае с Лозницей может быть только очень условным: уроженец Белоруссии, учившийся в Украине и в России, живет в Германии, гражданином которой и является. Афиши фильма «В тумане» в этом году украшали и российский, и белорусский, и германский, и голландский павильоны — в создании фильма принимали участие пять стран. Но сам Лозница считает себя человеком русской культуры. «В тумане» — экранизация повести Василя Быкова, который первым в советской литературе начал демифологизировать партизанское движение. В фильме три главных героя, каждый из которых по-своему понимает, что такое достоинство. Два партизана — Буров и Войтик — отправляются в деревню покарать местного путейца Сущеню, выдавшего своих товарищей, пустивших под откос поезд.

Товарищей повесили, а его выпустили. Ясно почему — предатель. Это потом уже выяснится, что отпустили его как раз в наказание за то, что отказался сотрудничать с немцами, чтобы его жизнь с того момента превратилась в пытку. Ну и понимали немцы, что за ним непременно придут партизаны, то есть использовали в качестве наживки. Картина снята медленно, с бесконечными флэшбеками, которые не всегда понятны даже опытному зрителю, и достаточно сумбурно с точки зрения обычной житейской логики. Есть еще один момент, акцентироваться на котором вроде и не пристало, но не сказать об этом нельзя. Лозница до такой степени холодно-интеллектуален в своем творчестве, он настолько математически точно и бесстрастно поверяет гармонию своих художественных действий алгеброй мозга, что ни единое движение души в фильм не просачивается. По части чувств — полный штиль. Можно возразить, что, дескать, такой художественный подход имеет равное со всеми остальными право на существование, а эмоции в душе зрителя не обязательно есть следствие эмоций на экране. Это, конечно, так, но опасность всякого метода в том, что, чем активнее его эксплуатируешь, тем скорее он превращается в свою противоположность.

Как в случае с любовью и ненавистью. Фильм Лозницы настолько бесстрастен, что вызывает чувство эмоционального отторжения — начинаешь пристально следить за камерой, за движением глаз и рук, отдавая должное мастерству режиссера, но чувствуя себя наблюдателем танца роботов. Фильм снят превосходно: румынский оператор Олег Муту заставляет камеру формировать пространство элегантно и смело. Но невнятность формы при абсолютной внятности мысли заставляет говорить о механическом следовании манере Тарковского, а также известным образцам нового европейского кино.
И в свете этого символично выглядит одна из финальных сцен фильма мексиканца Карлоса Рейгадаса «Свет после тьмы», получившего «Пальму» за режиссуру, — когда один из героев, выйдя в чисто поле и задумавшись о бренности жизни, своими руками отрывает себе голову. Торжественный вынос мозга состоялся.
АВТОР: ЕКАТЕРИНА БАРАБАШ
Профиль