Роман ЛИБЕРОВ: «Пускепалис выдержал испытание Довлатовым»

Писатель Сергей Довлатов заговорил в Ярославле голосом своего тёзки - Сергея Пускепалиса.
Свидетелями этого события стали на исходе минувшей недели зрители кинотеатра "Родина". Именно здесь состоялась ярославская премьера фильма "Написано С. Д.". Роль главного героя, крупнейшего прозаика новой русской эмиграции, сыграл за кадром бывший главреж Волковского, получивший два года назад награду Берлиналле за лучшую мужскую роль. 
Для режиссёра фильма Романа Либерова (он же - автор сценария) - это уже четвёртый опыт работы в жанре, который можно условно обозначить как "Жизнь замечательных людей". Причём рассказывают о своей жизни сами замечательные люди - выдающиеся русские литераторы 20-го века. Разумеется, не сами, а голосами не менее замечательных актёров. Всё началось в 2009-м году фильмом об авторе "Трёх толстяков" и "Зависти" Юрии Олеше, сделанным по заказу телеканала "Культура". 2010-й, год юбилея Иосифа Бродского, Либеров отметил работой "Разговор с небожителем", посвящённой Нобелевскому лауреату. Следующим его героем стал создатель "Верного Руслана", писатель-эмигрант Георгий Владимов. И вот, наконец, Сергей Довлатов. Все четыре картины сделаны в одном синтетическом жанре, сочетающем элементы документального, игрового и анимационного кино. С попытки его определить и начался наш разговор с Романом Либеровым. Он сам представил в Ярославле свой новый фильм, уже показанный зрителям Москвы, Петербурга, Нью-Йорка и ряда других городов, больших и не очень. 
 – Роман, ваш фильм был заявлен в афише как «документально-анимационный». Я бы добавил «художественно-». Почему вы избрали такую форму рассказа о писателе или поэте? Как возникла идея подобного синтеза? 
– Вот идёте вы по улице, улице своего детства, и заглядываете в окно. И в этом окне вы видите своего друга по двору Мишку. Или убитого наркомана Корбса, или панка Дэна. Его видите только вы. А как мне это показать в кино? Уходит мир, уходит эпоха, уходит человек. Я отказался бы от этого фильма, если бы Довлатов был жив и сидел сейчас с нами. Его нет. Но он же рисовал! Вот, к примеру, человечка изобразил в блокноте. А человечек двигался, пока сам автор жил на этой странице. Как приблизиться к ощущениям героя фильма? Пусть нарисованный им человечек повернётся к нам и что-то скажет! 
– Таким образом, реальность физическая, сновидческая и та, что создана актом творчества, оказываются уравнены? 
– Точно. Кто-то жалуется: «Перегруженная картинка!», но у человека не бывает простой картинки. Даже сейчас мы видим не только блокнот, диктофон, чашку кофе и воду. В поле зрения каждого из нас много всего, что не видно другим. И вот это всё надо вызывать! Похоже на спиритический сеанс. 
– В итоге получается очень насыщенный информационный поток... 
– Тяжело, да? Все жалуются, что тяжело. 
– Нет, наоборот. Очень хорошо. Я люблю сжатие. Чтобы, как в фильмах Брессона, изображение и звук не дублировали друг друга. Я вчера смотрел на диске ваш фильм об Олеше и в какой-то момент поймал себя на том, что очень много узнал об этом человеке. Посмотрел хронометраж – оказалось, с начала прошло всего двенадцать минут. 
– И Армен Борисович Джигарханян там хорош, да? 
– Несомненно. Но самой неожиданной удачей, на мой взгляд, оказался выбор Кирилла Пирогова на роль «голоса Бродского» в другом вашем фильме – «Разговор с небожителем». Ведь внешне у них ничего общего. 
– Кирилл – это просто находка для фильма о Бродском.
– Где вы учились делать кино и кого считаете своими учителями? 
– Ну какое кино? Сочинены весьма скромные работы. Это скорее переводческая деятельность. С языка литературы, столь дорогого мне. Для меня нет ничего больше литературы. «В начале было Слово, и Слово было Бог». Вот вы произнесли, к примеру, слово «диктофон» – и в вашей голове три миллиона модификаций. А как только он стоит перед нами – всё, мир сужен до состояния одного диктофона. То, что я делаю – может быть, вообще не кино. Это моя трансляция, перевод литературы на более-менее эмоциональный, визуальный язык. Чему я там научился, во ВГИКе? Там были удивительные педагоги, которые приучали меня смотреть кино. Мой мастер, режиссёр-документалист Аркадий Коган, к которому я очень нежно отношусь, смог вбить в мою голову что-то важное для понимания жизни. У сценариста Юрия Арабова есть книга по кинодраматургии, которая называется «Механика судьбы». Это самое точное, что можно сказать о кино. Вот и всё. Пожалуйста, давайте избегать пафоса. 
– Я завёл об этом разговор, потому что в поле документального кино достижений немного. Биографический фильм чаще всего делается по одним и тем же, универсальным и предсказуемым лекалам. А у вас, как мне кажется, сложился свой узнаваемый стиль. – Дай Бог. Я буду рад, если вы правы. Мне тяжело себя оценивать. Я, в основном, вижу в своих работах слабые места, поэтому чрезвычайно волнуюсь перед каждой премьерой.
– Будем считать мои слова авансом. Но продолжим. Несмотря на короткий метр, ваши фильмы кажутся полноформатными. Полагают, что этот эффект достигнут благодаря кропотливой работе с первичным материалом – стихами, прозой, письмами, дневниками. Как долго вы пишете сценарий и какой фильм оказался самым трудоёмким? – Прежде чем начать работу, надо впитать всё, что было написано человеком при жизни. Тогда проблем со сценарием не возникает. А самой трудоёмкой из четырёх оказалась, конечно, картина о Довлатове. Предыдущие фильмы создавались в несколько сжатых телевизионных рамках. Там есть масса артефактов, которые меня самого сейчас чрезвычайно раздражают. 
– Например?
– Скажем, в фильме об Олеше присутствует анонимный голос за кадром. Нейтральный текст, комментирующий, если хотите, разжёвывающий происходящее. К счастью, в других картинах его нет. А в «Олеше» он появился, потому что фильм делался по заказу. – Вы работали с замечательными актёрами. Кроме уже упомянутых Армена Джигарханяна и Кирилла Пирогова сотрудничали с Валентином Гафтом в фильме о Владимове. Как вы выбираете голоса для своих героев? 
– Это самый мучительный процесс. И пока ты не услышал, кто это будет, фильм не складывается. Мы уже должны были ехать в Республику Коми – в места, где Довлатов служил во внутренних войсках, а я всё ещё не знал, кто заговорит от его имени. Уже с написанным сценарием я был в панике, потому что мысленно перебрал огромное количество артистов и чувствовал: всё не то. В истории с Бродским Кирюша Пирогов пришёл в голову совершенно неожиданно. А с Джигархяняном я сразу слышал его голос, сразу. Это было попадание в эпоху. Дело в том, что нужно на время стать другим человеком. Но он – суперпрофессионал. 
– От имени Сергея Довлатова в вашем новом фильме говорит Сергей Пускепалис, для ярославцев человек не чужой. Он был главным режиссёром театра имени Волкова, ставил здесь спектакли. Как вам работалось с Пускепалисом? Он сразу согласился стать Довлатовым? 
– Он сразу отказался. После того, как я понял перед Сыктывкаром, что это же Серёжа Пускепалис! Мы не были знакомы. Я позвонил, и он тут же отказался. 
– А вы его знали как актёра по фильму «Как я провёл этим летом»? – Да, конечно. Я ему позвонил. Говорю: «Сергей, вот такая вот история». «Не-не, ты чего, какого Довлатова?» Ему всю жизнь говорят, что он должен сыграть Довлатова. Я ему говорю: «Серёж, вы меня не поняли! Вы не будете в кадре! Это не будет обезьянничянье, портретное сходство. Давайте встретимся!» Мы встретились в традиционном сопровождении крепких и не очень крепких алкогольных напитков. И всё встало на свои места. Мы стали близкими товарищами, и я очень его ценю. Мне кажется, что он попал в десятку, и большое ему спасибо. По-моему, он выдержал испытание Довлатовым. Самое главное, что он мне сказал: «Ты несёшь большую ответственность перед теми, о ком ты делаешь, с кем ты делаешь и кто тебе помогает делать». И когда Серёжа посмотрел кино, он просто сказал: «Спасибо, что фамилии Пускепалис и Довлатов теперь в каком-то пространстве сочетаются». 
– То есть, он вообще поклонник Довлатова? 
– А какой думающий человек не поклонник? – Хорошо, поехали дальше. Из ваших интервью я узнал, что все четыре писателя значатся в списке ваших любимых авторов. Похоже, что каждый ваш фильм – проект глубоко личный, а не просто заказная работа. Легко ли находить деньги для их реализации? И как это было с фильмом о Довлатове? 
– Деньги искать тяжело. Никто не стремится протянуть тебе пачку банкнот, туго перевязанную бечёвой: «Сними-ка ты, старик, кино о Мандельштаме!» Но я особо не стесняюсь просить. Мне легко это делать, потому что знаю, что не для себя прошу. Деньги на фильм о Довлатове я собирал целый год. 
– А родные Довлатова не вкладывались? 
– Нет. Ну как я мог просить у них денег? Но они мне помогли. Поддержали впервые подобный проект. Его вдова Елена и дочь Катя живут в Нью-Йорке. Первая – неотъемлемый литературный персонаж довлатовской прозы. Она неоднократно появляется у нас в кадре. – Деньги, собранные на фильм, надо «отбивать»? – Те, кто их дал – благотворители. И дали с тем, чтобы было сделано хорошее кино. 
– Они довольны результатом? 
– Они не недовольны. 
– В своих интервью вы говорите о том, что не хотите, чтобы ваши герои превращались в памятники. Но из них четырёх лишь Бродский стал в сознании многих своих поклонников бронзовым монументом. Свидетельство тому – армия эпигонов. Не хотели бы вы сделать в таком же стиле фильм об одном из забронзовевших литераторов-классиков 19-го века? Например, о Некрасове, памятник которому украшает Волжскую набережную в Ярославле? 
– Некрасов пока не слишком жив во мне. А вот о Пушкине и Достоевском я периодически думаю. Об этих страстных, нервных людях, превратившихся в памятники. Но эпоха так далеко ушла, требуется такое количество времени и приспособлений, чтобы её приблизить! Комментарий Лотмана, комментарий Набокова к «Евгению Онегину» – как же нам все эти реминисценции прочитать? – И, всё-таки, заманчиво объединить вересаевского «Пушкина в жизни» и придыхательный пиитет пушкинистов в одном проекте. Но вернёмся к веку 20-му. Довлатов и Бродский, на мой взгляд, идеально дополняют друг друга в новой русской словесности. Один ушёл от серой советской словесности в неоклассицизм, другой – в анекдот, абсурд, насмешку, низовые пласты речи. Бродский породил массу эпигонов, Довлатов остался без школы и последователей. Кто из них, на ваш взгляд, актуальней для нынешней России? – Актуальность – это что? Нынешняя неделя, месяц, год? Всё человечество спасти нельзя, спасти можно отдельного человека. Как отдельный человек я бесконечно консультируюсь, разговариваю и с Бродским, и с Довлатовым. Они – в равной степени часть меня, как разные окна дома, о котором я говорил в самом начале. У Бродского эпигонов много и появились они уже давно, потому что есть ощущение, что ему можно подражать. Но мы-то по одной строчке отличим оригинал от подделки. А сейчас кто бы ни написал смешно и коротко, говорят: «как Довлатов». Это удивительно, как он вырос. Как поп-корн в микроволновке, грохнул на целый пакет. 
– Но Довлатов дольше рос, чем Бродский... – Безусловно. Двадцать лет бесконечной редактуры собственных текстов. 
– Причём сам Бродский в статье, написанной к годовщине смерти Довлатова, предрекал, что через двадцать лет он станет классиком. Так и произошло. 
– Ну, это у Бродского была некоторая концепция торжества справедливости, которое наступает с опозданием в четверть века. – Потому что поначалу Довлатова чуть ли не в фельетонисты зачисляли. Проходил по лёгкому жанру. 
– Какая разница, кто куда его зачислял! Человек сидит и пишет, и он должен делать это хорошо. А Бродский – едва ли не единственный в русской литературе пример настоящего писателя, при жизни получившего сполна всё, включая Нобелевку. 
– Большинство ваших работ сделано для телевидения. С фильмом о Бродском вы стали финалистом ТЭФИ-2010 в номинациях «лучший режиссёр» и «лучший сценарий». Но статуэтку так и не получили. Что вы думаете об этой премии и состоянии российского телевидения как такового? 
– Мне совершенно по фигу. Мне абсолютно наплевать на эту и все остальные премии. Они не входят ни в какую сферу моих интересов. О состоянии телевидения я ничего не думаю, поскольку я его не смотрю. А чего там думать? Там всё очевидно. Нет разве? – И последний вопрос. Как вы относитесь к ещё одному кинематографическому посвящению Иосифу Бродскому – фильму Андрея Хржановского «Полторы комнаты». Там ведь тоже сделана попытка стыковать разные реальности. При этом актёр, играющий главную роль, за кадром не остаётся. Он существует в одном простран­стве, в одном эпизоде с реаль­ными друзьями поэта. 
– Вообще, на такие вопросы отвечать тяжело. Ну это же коллеги! 
– Можете не отвечать. Признаюсь, что меня подобная стыковка слегка покоробила. – Знаете, Бродский – это явление. Явление большое. О нём говорят разные люди. Пусть говорят. Пожалуйста. Это стоит того, чтобы лишний раз услышать: «Нынче ветрено и волны с перехлёстом...» Пусть это будет звучать. Не важно, в какой форме. 
Северный край
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе