Чем и ради чего живут герои произведения? Есть ли в экранизации концептуальные моменты, которых не было в книге? Что нового может открыть этот фильм современному зрителю? Об этом и многом другом — в интервью с режиссером картины.
Сергей Урсуляк. Фото: РИА Новости
Сергей Урсуляк. Фото: РИА Новости
— Роман Василия Гроссмана — это густое переплетение глобальных тем, ключевых для понимания русской истории ХХ века: сталинские лагеря, жизнь человека в тоталитарном государстве, Бабий Яр, тема «страха»…Вы отказались от двух генеральных тем романа — темы лагерей и Холокоста — из композиционных соображений или по каким-то другим причинам?
— Из чисто композиционных. На нас никто не давил. Тему Холокоста мы все-таки оставили, она заявлена, конечно, не так ярко, как в романе. Но немецкий и сталинский лагерь мы убрали просто потому, что я не представлял себе как это строить, чем наполнять. Но повторяю: нам никто ничего не запрещал и никто не мешал. Я работал в атмосфере абсолютной свободы. Единственное сомнение, которое возникало у телеканала — как это будет воспринимать зритель. Я им отдал готовую вещь, в которую не было внесено ни одной поправки. Для меня были важны те темы, которые есть в фильме.
Я не хотел показывать Сталина, потому что я не верю ни одному Сталину, которого видел на экране. Я хотел, чтобы то, что я делаю, было максимально достоверным. Больше всего я боялся того, что новизна этого разговора потеряна. Почему я разошелся со многими критиками в трактовках романа? Когда они прочли Гроссмана в 1989 году, то их поразила смелость высказывания: «фашизм и коммунизм — это одно и то же», это казалось главным, а не нравственные поиски героя. И отсутствие этой идеи в фильме сейчас дало возможность им перечеркнуть экранизацию вообще. Хотя на самом деле смыслы Гроссмана гораздо глубже, они менее публицистичны.
На чем строить фильм? Строить можно только на одном: я смотрю на этих людей, я их люблю, и мне их очень жалко, жалко до слез. Вот тогда это будет новым, потому что новым сегодня может быть только эмоция, которая рождается у зрителя. Людей, которые видят каждый день по телевизору смерти, захваты в новостях и в кино, не удивишь, не поразишь натурализмом. У нас уже мозоль на этом месте, только осторожно счищая эту мозоль, можно чего-то добиться.
— К сожалению, многие авторы современного кино считают, что на зрителя можно воздействовать только методом «шоковой терапии».
— Я считаю, что этот метод сейчас не работает. Мне кажется важной традиция отечественного русского или советского кино, оставляющего надежду, и я всего-навсего продолжатель традиции.
— Почему Вы выбрали линию «счастливого» капитана Березкина, которому четыре раза удалось избежать верной смерти, темой, формирующей композицию картины? Ведь в фильме большое количество героев, и все они главные, как сказано в прологе, но именно с Березкина начинается фильм и им заканчивается.
— Потому что Березкин — самый простой, самый народный характер, перепев Ивана-дурака, ему все время везет, но как-то наполовину. Этот персонаж — самый «нижний слой» Сталинградской битвы, и его наиболее подробно выписывал автор сценария Эдуард Володарский. Березкин все время к чему-то стремится, а на его пути встают всё новые и новые препятствия, ему все время кажется, что он несчастен, а на самом деле это самый счастливый человек в нашей истории, ведь он выбирается из всех передряг живым.
Это такое русское счастье, которое через какие-то трудности, «непруху» всё равно пробивается, — очень типичный образ, как мне кажется. Его играет Антон Кузнецов, артист театра «Сатирикон».
— Вы почти ответили на мой следующий вопрос: почему именно этому персонажу — единственному в сюжете — удается выбраться невредимым из огня войны и тисков системы?
— Он самый неамбициозный человек, воспринимает жизнь как жизнь, он не отягощен глобальными вопросами бытия, как Штрум или Крымов, у него нет раздрызга между долгом и чувством. Это — «земля», он — простой, добрый, надежный, наивный, хитроватый, широкий, совестливый, готовый к самопожертвованию, справедливый, семейный, всё, что есть в русском человеке. Он под огнем думает: его посылка домой дошла или нет. Я его очень чувствую и очень люблю.
— Эта фольклорная интонация чувствуется в эпизоде, когда капитан Березкин выздоравливает от тяжелой простуды: лежал-лежал в блиндаже, болел-болел, встал, нырнул в ванну с кипятком и вышел обновленным.
— Для меня была очень важна вся эта сцена солдатских писем, которая отталкивается от Березкина.
— В этой же серии Штрум в исполнении Сергея Маковецкого читает знаменитое письмо матери, которое содержит пронзительный рассказ о еврейском гетто. Как Вы искали способ перенести этот текст на экран?
— Письмо матери в романе занимает 11 страниц текста. Поначалу я думал, что все смогу снять. Я поехал на Украину и стал искать, где можно это сделать, смотрел хронику. И в процессе работы понял, что я просто с этим не справлюсь никогда в жизни, что это будет «кино», т. е, я не сделаю это подлинным: не отберу такого количества правильных лиц, не смогу создать правильной атмосферы. Ведь в гетто тоже было разное: там были разные люди, там была своя еврейская полиция, еврейские школы, даже свои театры. Давать это деталями, планами нельзя.
Православие и мир