«В нынешних условиях не появились бы ни Хитрук, ни Норштейн»

Аниматор Гарри Бардин — о том, как рынок диктует современному художнику формат
В Санкт-Петербурге прошла презентация новой книги «И вот наступило потом...» известного аниматора Гарри Бардина. С режиссером мультфильмов «Летучий корабль», «Чуча», «Серый волк энд Красная Шапочка» и «Гадкий утенок» встретился корреспондент «Известий» Евгений Авраменко.

— Если книга Норштейна «Снег на траве» — пособие по искусству анимации, то ваша — мемуарные юморески. Почему вы решили обобщить не столько профессиональный, сколько жизненный опыт?


— Я посчитал, что книга должна быть адресована, что называется, рядовому зрителю, хотя никогда не любил понятие «простой советский человек». Простых людей не бывает. Каждый проходит свой путь с его радостями, трагедиями, потерей близких. Я не собирался читать лекции по мультипликации, «И вот наступило потом…» — моя исповедь. Захотелось оглянуться и понять, как я дошел до такой жизни. Однажды я поймал себя на мысли, что отсчитываю жизнь не по годам, а по фильмам, каждый из которых — кирпичик биографии. И посмел подумать, что мои биографические зарисовки будут интересны еще кому-то, кроме меня.


— Многие предпочитают делиться опытом с учениками.


— За всю жизнь я преподавал только на одном курсе, где учились Саша Петров, Миша Алдашин, Ваня Максимов, Миша Тумеля, ставшие режиссерами мирового уровня. А в 1991 году я создал анимационную студию «Стайер», взяв под свою ответственность людей. Совмещать руководство студией с преподаванием я не вижу возможности, хотя мне это настойчиво предлагали. Да и научить искусству анимации — как и режиссуре, как и актерскому мастерству — нельзя. Актер по образованию, я учился делать мультфильмы уже в процессе работы. Стараясь понять, чем моя индивидуальность отличается от других. Знаете, есть чудесная молитва: «Господи, дай мне познать себя».


— Сейчас в широкий прокат все больше выходят полнометражные фильмы, в то время как короткометражки — удел фестивалей. Есть ли в этом какая-то закономерность?


— Я очень жалею, что рынок диктует художнику формат. Нынешний кинопрокат «заточен» на длинные мультфильмы. Раньше же полнометражный мультфильм был редкостью, за исключением Диснея. Мультипликация всегда тяготела к метафоре, и это одна из причин, почему она могла сказать в коротком метре об очень многом. В советское время анимационные короткометражки крутили в кино, предварительно составив в сборники, часто — по национальному признаку: армянские фильмы, грузинские, эстонские. В условиях нынешней анимации не появились бы ни Хитрук, ни Норштейн. Трудно представить себе фильм о ежике, который заблудился в тумане… на полтора часа.


— А как вы воспринимаете Диснея?


— Это пример соединения коммерческого кино с высочайшим художественным уровнем. «Бэмби» — из числа фильмов, оказавших на меня огромное влияние. Это идеал, к которому нужно стремиться. Сказано — не сотвори себе кумира. Но у меня их трое: Дисней, Феллини, Чаплин. Кстати, картины Феллини для меня во многом близки мультипликации: он каждый раз сочинял — как будто рисовал — свой мир.


— «Гадкий утенок» — на данный момент ваш последний и самый долгий фильм. Что вам как аниматору дал формат длинного высказывания?


— Возможность творить в новой системе координат. Длинный мультфильм предполагает иную пружину рассказа, чем короткометражка. Нельзя выдать все в первые десять минут, а потом тянуть резину. Требуется особое драматургическое мышление. Но думаю, опытом по созданию полнометражной картины я больше не воспользуюсь. Это и слишком много сил отнимает, и все-таки я не Кащей Бессмертный.


— Почему вы, перейдя от рисованной анимации к объемной — кукольной, пластилиновой, предметной, обратно так и не вернулись?


— Спросите музыканта, почему он, взяв в руки скрипку, больше не играет на рояле. Потому что теперь играет на скрипке. Я занимался рисованной анимацией семь лет. В кукольную анимацию перешел не от любви к куклам и не потому, что раньше работал в театре самого Образцова, а скорее от неприятия того, как двигались экранные куклы. Это было похоже на отделение реабилитации для инсультников, и это хотелось изменить.


— Материал, из которого делается фильм, определяет его содержание?


— Во многом да. Но, конечно, я выбираю материал исходя из замысла. Приступая к «Выкрутасам», я знал, что в финале должен быть забор из колючей проволоки, и это определило всю фактуру. Для «Адажио», где главный герой — пророк и где важна тема прорыва, понадобилась бумага, которая легко рвется в клочья. В «Конфликте» задействованы спички, с помощью которых можно выразить хрупкость и сгораемость человеческой жизни.


— У вас за плечами — многочисленные награды, в том числе Золотая пальмовая ветвь Каннского фестиваля в 1987 году. Что больше всего запомнилось в Канне?


— Ощущение праздника кино, лишенное всякой искусственности. Бедные студенты киношкол приезжали туда и готовы были ночевать в спальных мешках на берегу моря, лишь бы увидеть своих кумиров. В тот год, когда мои «Выкрутасы» вошли в конкурсную программу, в Канн приехал Вуди Аллен, моим ближайшим соседом в отеле был Роберт Редфорд, а награду я получил из рук Клаудии Кардинале. Там кажется, что история кино творится на твоих глазах. Но на мою судьбу здесь ни одна награда не повлияла. Все равно на фильмы приходилось добывать деньги. А о том, что я получил «Золотую пальмовую ветвь», не написали ни в одной советской газете.


— Какую роль сегодня играет российская анимация на мировой арене?


— Она всегда играла заметную роль. Другое дело, что общая ситуация оценивается все-таки не по творческим пикам, а по среднему уровню, который в советское время был значительно выше. Советская анимация была гораздо качественней нынешней. Но современные пики — действительно прорывы, как «Моя любовь» Саши Петрова. Это уровень феллиниевского «Амаркорда». Но «Мою любовь» показал «Первый канал» — и все, затишье, не хватает места в эфире. Что для меня, конечно, удивительно.

Известия

 

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе