1975 год, середина застоя, не самая благоприятная пора для свободных высказываний. Энергия сопротивления — мощная сила, захватывающая целиком, вплоть до подсознательных импульсов. Так появился «Иван Грозный», балет о том, что жить мучительно и страшно. Путь героя — нескончаемая борьба. То с набегами татар, с заговорами бояр, то с самим собой.

Тело танцора вынуждено свиваться и корчиться, гнуться к земле под гнетом невыносимых испытаний. Или, наоборот, преодолевать вихревые воздушные потоки в каскадах силовых прыжков и вращений. Станцевать такое — нечеловеческий подвиг. Первый исполнитель роли Ивана Грозного Юрий Владимиров, а вслед за ним Владимир Васильев, Александр Годунов, Михаил Лавровский, Юрий Васюченко эти подвиги совершали, поднимаясь к высотам трагедии.

Нынешний исполнитель Павел Дмитриченко физической силой не обделен — и прыгает пристойно, и вертится неплохо, и с психологически нагруженными движениями вполне справляется. Но все же, скорее, изображает образ грозного царя, а не проживает его судьбу, стараясь держаться от дикого нрава на безопасном расстоянии.

Новый Курбский, Юрий Баранов, сложную партию одолел. Но стоит мысленно спроецировать на сцену облик страстного Бориса Акимова — и становится ясно, что танцевального послушания балеты Григоровича не выносят. Молодые танцуют бунт с холодным носом. Может, потому, что не знают, что такое настоящий протест?

Сегодня трудно представить, почему Григоровичу запрещали трагический финал «Лебединого озера», а «Ивану Грозному», чтобы выйти к публике, требовалась поддержка Улановой и Шостаковича. Каждодневный прессинг советской идеологии не мог не сказаться на творчестве хореографа. Не от того ли кордебалетные массы даже в «Иване Грозном» напоминают участников парадов и демонстраций? Гордо воздетые руки, победительные шпагаты, одна команда — налево, другая — направо.

Лики смерти с косами — из детских страшилок. Вестники свободы — из «Пионерской зорьки». Монголо-татары, гарцующие на полусогнутых, — с раскадровки рисованного фильма. Сейчас такое нелепое сходство особенно заметно. И даже в самой пронзительной сцене спектакля, ухода отравленной царицы Анастасии в мир иной, не перехватывает дух, как раньше. Анна Никулина в этой партии мила, поэтична и равнодушна — ни боли, ни сострадания.

«Иван Грозный», возрожденный в Большом, уже не тот. Тем не менее все равно производит впечатление. Музыка Прокофьева затягивает в звуковые пучины. Величественные картины Вирсаладзе дышат древностью. Сквозь стертую позолоту, словно сквозь слои памяти, проглядывают лики святых. Мгновение — и видение исчезает за черной пеленой. Ради премьеры в мастерских Большого театра живописные декорации «Грозного» расписали заново. Непростительно и стыдно, что за год до этого сгубили еще один безусловный шедевр Вирсаладзе, заменив философскую сценографию «Спящей красавицы» на гламур итальянца Эцио Фриджерио.
Фото: bolshoi.ru/Дамир Юсупов
Известия