Миша Мищенко: “Для каждого времени есть свой композитор”

Пианист и композитор, недавно открывший своим выступлением Филармонию нового музыкального искусства, рассказал нам о том, какую академическую музыку слушают парни в обычных футболках и джинсах.

О том, что такое современная классическая музыка, или неоклассика, и можно ли ее считать хоть в какой-то мере классической, споров ходит много. Но очевидно главное — от всей остальной классики она отличается в первую очередь социально. Слушают ее совсем не чинные дамы, проводящие вечера за просмотром телеканала «Культура», а хипстеры в майках Joy Division и с дабстепом в айподах. Да и сочиняют нередко совсем еще молодые люди с панковским прошлым. Пианист Миша Мищенко, которому выпала честь открывать Новую филармонию — как раз из таких. Окладистая борода и очки в толстой оправе скрывают юное лицо, а среди любимых музыкантов он называет Тома Йорка и группу Sigur Ros.


Кто ваш слушатель? Это же, наверное, не совсем те люди, которые ходят на классические концерты?

Это могут быть совсем разные люди. Я часто вижу на своих концертах детей, например, лет десяти буквально. Но обычно это человек где-то от 16 до 35 лет, которому нравится разная музыка, не только классическая.

А как складываются ваши взаимоотношения с академическими музыкантами?

Академисты часто плюются — говорят: «Скучно, уныло, однообразно», я очень много эпитетов разных услышал, это приятно. Я очень люблю спорить с людьми из консерватории, потому что они уперлись в одну планку — «водить гаечным ключом по виолончели — это круто». Во всей этой консерваторской музыке совсем не стало мелодизма!

Она тоже довольно разнообразна, есть Батагов, например!

Ну, я бы не назвал его авангардистом, в нем как раз есть мелодия. Я с удовольствием послушал «Письма Рахманинова», по-моему, это очень круто!

Сейчас большинство «неакадемических» отечественных музыкантов — самоучки. Вы довольно редкий пример музыканта, окончившего музыкальную школу и при этом продолжающего сочинять. Насколько вообще для этого важно образование?

Я в чем-то поддерживаю Тома Йорка (которого считаю одним из величайших музыкантов) — он говорит: «Да зачем учиться, главное, чтобы было самобытно и шло от человека». Но есть другая грань — если ты композитор, нужно уметь оперировать разными инструментами, например. Я считаю, образование — это дополнительный плюс в твою копилку. Поэтому я хочу получить высшее музыкальное образование, но уже не в России — когда-нибудь, когда я стану более востребованным и смогу себе это позволить. Хочется отойти от наивного искусства — есть, например, гиперреализм. И видно, что это огромная работа, видно, что это работа художника, что у него была школа. У каждого свои ходы, свой путь — однозначного ответа ни в чем нет.

Любое музыкальное явление срабатывает, если это не единичная история, а некая сцена. Кто ваша сцена? Какой-то круг музыкантов, с которыми вы вместе выступаете, сотрудничаете и так далее.

У нас появился лейбл Flowers Blossom in the Space. Они одними из первых стали заниматься современной русской классикой. И именно они, наверное, и делают эту сцену в России. Лейбл это маленький и независимый, там работает буквально десять человек. Даниил, основатель лейбла, уловил эту фишку — люди приходят сейчас именно к такой музыке. Сначала люди восхищались Бахом, потом Бетховеном, потом был Шопен, Рахманинов, потом для кого-то был богом Кейдж или Шенберг — для каждой музыки есть свое время, а для каждого времени — свой композитор. Сейчас, если посмотреть рейтинги, то после Баха идет Людовико Эйнауди, его сейчас все слушают, это топовый композитор. И ребята с FBITS увидели это и поняли, что людям стала нравиться такая музыка, она должна собирать больше людей, формировать какое-то общее поле.

Но все же кто это, кроме вас? Какие-то отечественные или европейские музыканты?

Я был первым, кого они взяли, а в этом году они подписали Илью Бешевли, это парень из Сибири. У него тоже очень приятная и самобытная музыка.

Поговорим о влияниях. Кем вы вдохновлялись, например, когда начинали сочинять?

В 2006-м, когда я начал писать музыку, я вдохновился группой Sigur Rós. Я понял, что это единственная группа, которая мне реально понравилась за всю жизнь. Я хотел бы познакомиться с этими людьми или даже поработать. И до какого-то времени я считал, что это одна из лучших групп… да я и сейчас так считаю. Исландская сцена очень аутентична. Меня она привлекает тем, что музыка артистов, которые работают в Исландии (это может быть какой-то фолк или классика Оулавюра Арнальдса или Йохана Йоханссона), очень самобытная. Страна — 300 тысяч человек, которые живут на маленьком островке, а музыкальный генофонд обалденный, другой мир. Эта музыка воздействует на слушателя совершенно по-иному, чем европейская или азиатская, американская или русская.

Говоря о русской музыке, насколько вы считаете себя выразителем русской классической традиции?

О, по этому поводу много чего можно сказать. Недавно я как раз записал русский альбом под названием «Песни мертвого дракона». Это метафора. Русское искусство очень богато и выразительно по своему колориту. У нас есть свой дух, ментальность — то, что мы уже немного теряем в связи с тем, что большинство из нас в 1990-е стало приобщаться к западной культуре, а не оставаться при своих корнях, как, например, в Японии. Японская музыка ведь тоже кардинально отличается от всей остальной, они не забывают о своей ментальности и духовном воспитании.

Но при этом, когда вы говорите о своем бэкграунде, вы не называете ни одного русского композитора — Сати, Дебюсси, Sigur Rós, Макс Рихтер…

Да, признаю, есть такое упущение. Я восхищаюсь русской культурой. Русская музыка, русские танцы — Гурджиев, например — вся эта Россия немного забыта. Я как-то раз задумался: а почему бы не взять все, что у нас было, вот эту русскую культуру, и как-то преобразовать ее, придать ей новую форму, новое амплуа? Взять фольклор, минимализм, чуточку авангарда, Шнитке… В общем, в январе я сел за альбом, и сейчас он уже готов. Он полностью сделан на этнических инструментах — там есть пила, колесная лира, цимбалы, домра, балалайки, бандура — очень красивый украинский инструмент, дудук… Разные инструменты, которые имеют русскую ментальность. Хочется, чтобы люди услышали это и поняли: у нас есть что-то свое. Я полгода искал людей, которые бы занимались русским фольклором, но нашел очень мало тех, которые бы захотели сотрудничать и при этом что-то изменять, делать что-то более новое. В результате я нашел Нину Кибрик, которая познакомила меня со своей дочкой и рассказала историю про село Линово на границе с Украиной. Сейчас там, кажется, уже нет границы, как-то я теряюсь в новостях… В этом селе были аутентичные песнопения. В основном русская полифония достигала пяти голосов, а в этом селе их было до семи. Представьте, насколько это интересно звучало. Когда я это услышал, я понял: невероятно! Ни слова не понятно, при этом сразу ясно, что это нечто свое, русское.

Про «ни слова не понятно» верное замечание, на этом ведь и исландцы держатся во многом. Опять получается антитеза традиционному русскому логоцентризму, когда главное — текст. Инструментальная музыка, будь то классика или электроника, ведь априори получается глобальной?

Ну, есть какие-то эпицентры, откуда потом расходится волна. Наши классические композиторы доказали, что один брошенный в воду камушек может разойтись тайфуном на всю планету. Они доказали всем, что их музыка была передовой. Но говоря о текстах или названиях — не хочется навязывать образы. В одном из моих альбомов треки названы на исландском. Я выбрал этот язык потому, что на нем в мире говорит очень мало людей, для остальных это просто звуки. Человек, который слушает музыку, не должен представлять себе образ, который ему предложен, он должен думать, работать, пытаться свою фантазию развивать.

По тому, как вы все это описываете, очевидно, что вы видите для своей музыки аудиторию за пределами России?

Конечно, я надеюсь, что на Западе моя музыка людям понравится. Я успел пока дать только один концерт в Европе — на фестивале Reeperbahn, где в свое время еще The Beatles выступали, меня туда пригласил менеджер Оулавюра Арнальдса. И я удивился — небольшой зал был битком, часть народу даже не впустили. После концерта ко мне подходили люди, и в основном это были русские. И это неудивительно — русские уже как евреи, разбрелись по всему миру, как тараканы. Я как-то ездил в Англию, и там в глухой деревне было около 15-ти русских семей. 

Что является заработком современного музыканта? Очевидно, что заработать на продаже релизов сейчас невозможно. Концерты? Музыка к кино и играм?

У нас в России главное — заработать имя. Очень странный рынок, здесь судят не по тому, какую музыку ты пишешь, а по тому, кого ты знаешь. Музыкальный бизнес — это очень узкий круг людей, в который сложно проникнуть. Мне в каком-то смысле повезло — я в очереди за пивом познакомился с Дарином Сысоевым, достаточно известным композитором. Он писал музыку для русских блокбастеров — «Кандагар», «Мама, с Новым годом» и так далее. В результате мы с ним стали вместе работать. В дальнейшей перспективе мы видим себя как тандем, чтобы постепенно он помог выйти на орбиту.

При этом это ваша дневная работа?

Да, сейчас я занимаюсь только музыкой — саундтреки к фильмам, иногда реклама, всего по чуть-чуть.

Вы много говорили про FBITS, насколько сейчас музыканту важно иметь менеджера и какова роль менеджера в карьере артиста?

У меня есть знакомые, которые поддерживают юношеские максималистские идеалы и считают, что человека, если он делает что-то интересное, должны узнать просто так. Но сейчас очень много информации, люди все время находятся в общем потоке, и показать им свою музыку очень сложно. Поэтому без лейблов, без менеджеров музыку было бы просто не найти.

Но в какой-то момент менеджер становится лицом, принимающим решения. Не происходит ли так, что менеджер сначала определяет, где музыкант играет, потом что он играет и так далее? 

Да, есть такие моменты, когда мне Даниил говорит: «Лучше на концерте сыграть вот это» или «Этот альбом мы выпустим тогда-то». Но я не против того, что за меня решают вопросы, которые я не должен решать. Везде есть какая-то золотая середина, какие-то компромиссы, которые помогают людям общаться и достигать результатов. Зачем мне думать о том, куда я поеду или когда у меня выйдет диск? Я просто сижу и пишу музыку, у меня есть задание в этом мире.

Вы себя воспринимаете в первую очередь как композитора или как исполнителя тоже? Идеальный вариант — это когда вы пишете партитуры, их играет оркестр и вы сидите в зале или же момент выхода на сцену так же принципиален, как сочинение?

Я бы с радостью помахал дирижерской палочкой или вообще сидел в зале. Я пишу очень много музыки, у меня каждый год выходит от пяти до десяти альбомов (считая музыку для фильмов), и музыка бывает готова за два года до того, как ее издает лейбл. Поэтому 90% своих работ я уже не помню — могу вспомнить перед концертом, но мне больше нравится новое сочинять, я могу проводить за этим по восемь-десять часов в день.
Автор
Вопросы: НИК ЗАВРИЕВ, ФОТО: ЮЛЯ ЮСМА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе