Музыкант Евгений Маргулис признался Андрею Архангельскому в нелюбви к большим залам.
Евгений Маргулис во время записи очередного "Квартирника"
Фото: PR-служба НТВ
Музыкальная программа "Квартирник у Маргулиса" начала выходить на телеканале НТВ. "Огонек" побеседовал с классиком рок-н-ролла и ведущим программы Евгением Маргулисом о том, для кого и о чем теперь петь
— Этот формат телевизионного квартирника — он когда был вами придуман, точнее, реанимирован?
— Идея родилась где-то в начале 2015 года. Телеканал "Перец" (СТС) менял свою возрастную аудиторию на "40 плюс", я предложил эту идею, и они согласились. Мы попробовали сделать пилотную передачу с Александром Ф. Скляром, они сказали: "Весьма неплохо" и подписали с нами контракт еще на пять программ. Потом на десять. В результате мы сняли 48 программ.
— Большинство из ваших гостей-музыкантов, по сути,— ваши конкуренты. Как вам удается сохранять с ними хорошие, я бы даже сказал, дружеские отношения?
— Ну, во-первых, я давно уже живу, мы вместе прошли большую рок-н-ролльную школу, я хорошо знаю этих людей либо просто с ними дружу. А во-вторых, какая может быть конкуренция, когда есть возможность и интерес показать коллегу-музыканта с совершенно другой стороны? Но вариант большой сцены — где куча народа, где все орут — тут не подходит. А вот вариант "эксклюзива для своих" идеален. Больше всего мне нравится, что нас никто не заставлял красить морды перед эфиром, что происходит на всех телеканалах, грим этот дурацкий, макияж... А тут все просто: вот человек, вот его мастерство — и больше никаких ухищрений, взял гитару и показал, что может. Только в формате квартирника возможно полуакустическое звучание, которое естественнее, теплее, сочнее. Для аудитории в 50 слушателей акустическая гитара — самое то, песня звучит именно в том виде, в котором и была, по сути, придумана. А когда речь идет о больших залах, там начинается вся эта компьютеризация, прочая чушь... Я шучу, конечно, и сам пользуюсь интернетом. Но я ввел на программе такой принцип: на концерт приглашают только своих — друзья музыкантов, мои друзья, друзья съемочной группы и кто-то с канала. Свои особенно не достают, можно задавать любой вопрос музыкантам и по мере честности получить ответ.
— Получается, формат живет только при известных ограничениях — вроде количества и качества публики. И на цифре 50-60 человек он заканчивается?
— В принципе, да. Скажем, мы пытались сделать квартирник в больших залах, это не выстреливает. Максимум 130 человек, как раз столько помещается на нашей новой площадке. У нас там даже не возбраняется выпивать, но влегкую. Потому что пьяные лица на телеэкране, опять же без грима, это достаточно устрашающее зрелище...
— Есть особые требования к съемке программы? Я читал, что вы ее снимаете с помощью шести камер. В чем особенность операторской работы?
— В отличие от музыкальных программ, где тебя снимают случайные люди, мы под этот формат набрали людей, которые умеют снимать музыку. Мы пишем мультиканальный звук, снимаем шестью камерами, артист при желании может присутствовать на сведении звука, на монтаже, как угодно. Главное, что хорошо получается звук, рожицы живые, которые мелькают на экране...
— Вы произнесли фразу "умеют снимать звук". Это какая-то особенная специализация?
— Естественно. Потому что, скажем, человек, который обучен делать новостные сюжеты, никогда не сможет снять живой концерт. Он просто не понимает, как это делать. Была такая замечательная шутка об операторском мастерстве: "Если гитарист играет соло, обязательно нужно показывать руки барабанщика".
— У вас в гостях была "Машина времени". Хочу вас спросить: у вас все нормально с Макаревичем? Полстраны переживает, ходят слухи, что вы поссорились...
— Концертом "Машины" мы, собственно, и открывали эту программу на НТВ, это был первый из трех концертов. С Андреем мы как были друзьями, так и остались. В предыдущем формате он выступал в моей программе со своей джазовой программой, еще мы с ним сыграли квартирник, который, я надеюсь, когда-нибудь покажут. Это совсем старые наши песни; то есть мы взрыхлили такой могильник, что даже сами удивились, сколько всего сделали. "Машине времени" в этом году 48 лет, 50 уже не за горами, все мы — старинные друзья, уже больше 40 лет. Каждый занимается, чем он хочет. Я уходил из группы, приходил, это, в общем, обычное дело. Просто в какой-то момент я прекращаю заниматься музыкой, если это перестает приносить мне удовольствие. Я должен от музыки получать кайф. Если мне надоедает, я просто сваливаю.
— Другие ваши гости — например, группа "Город 312" или Ирина Богушевская — это же нельзя назвать "вашей музыкой". Как вы договариваетесь с самим собой, когда вы приглашаете людей из соседних жанров?
— У меня есть такой простой критерий в музыке — нравится или не нравится. Если не нравится, то я не буду смотреть, слушать, уговаривать себя. Это всегда ясно по двум аккордам. А если заинтересовало — неважно, какой жанр, мне всегда хочется поддержать этих ребят. "Город 312" весьма милы, они очень хорошие артисты, здорово играют — это большая редкость на нашей эстраде. И у них задорные тексты. И еще с ними можно поговорить. А Ирина Богушевская — это ум, большая эрудиция, хорошее чувство юмора. Вот именно это все вместе и цепляет, это и есть "крюк" в каждой ее песне. Кстати, до определенного момента я не обращал внимания на наш рэп и хип-хоп. Первый, кого я пригласил на съемки из этого жанра — года полтора-два назад,— Иван Алексеев, Noize MC, а недавно снял в программе Басту. Он прекрасен и музыкально, и как сочинитель: видно, что человек большого ума.
— Знаменитый баттл между Гнойным и Оксимироном, который посмотрело в несколько десятков миллионов человек в Сети, как вы можете этот феномен объяснить? Может быть, опять возвращается мода на социальное высказывание в музыке?
— Ну, наверное, остросоциальное, но я не смотрел. При том что я знаю, чем занимается Оксимирон. Хотя это все-таки не совсем мое. Я предпочитаю, чтобы мне не подсказывали ответ, а всегда оставалась возможность самому додумать. А вот это прямое высказывание — "ты сам дурак и пошел ты в ж**у" — мне не особо нравится. Как ни странно, я не люблю мат со сцены. Не могу объяснить почему — сам употребляю эти слова с удовольствием, но почему-то вот так их бросать в массы, пользоваться, как картошкой, мне кажется это не совсем эстетичным решением.
— Все-таки чувствуется, что вы устали от больших сцен. С вашими возможностями самое время, что называется, снимать сливки, но вы сторонитесь большой сцены и уходите в камерный жанр. Почему?
— Во-первых, когда играешь в маленьких залах, каждого зрителя видно, видны эмоции; когда ты почти всех этих людей знаешь, это еще и помогает играть. А эти люди знают, кто я — не лично, а что называется, творчество. А на большие концерты приходят все кому не лень. По большому счету, они пришли на хедлайнеров или на тех, кто им нравится. Ты для них — проходящая история, они пришли не на тебя. Поэтому мне по кайфу играть именно на небольших площадках, не больше 100 мест.
— Блюзмен Джон Ли Хукер, например, при мировой славе до конца жизни не выезжал за пределы своего городка, играл в местном клубе. Но в Штатах развита индустрия малых клубов, особенно это касается джаза и блюза. Система маленьких залов, которая тем не менее приносит и деньги, и славу. Может быть, дело в том, что у нас такая индустрия отсутствует?
— Малые залы — это прекрасно, мы на большее когда-то и не рассчитывали. Кто бы тогда мог подумать, что песня "Мой друг играет блюз" станет хитом в нашей стране? Или "Шанхай-блюз"?.. Все-таки время изменилось... В мире существует масса людей, которые играют то, что называется современный блюз, и вот они как раз собирают большие залы, как, например, на фестивале в Чикаго; огромный стадион, 20 или более того тысяч народу. Опять же, есть огромные джазовые фестивали, например в Новом Орлеане. Там есть две сцены для хедлайнеров, но есть и совсем небольшие сцены, их штук, наверное, 30. И везде много слушателей. Ну я хочу сказать, что даже не массовая музыка может собирать большие залы, и это совершенно не нарушает атмосферу. Все упирается в качество аудитории.
— В русском роке в общем-то тексты были всегда важнее. Считается, что сейчас культура внимательного вслушивания ушла и в этом причина упадка рок-культуры.
— Да, я, пожалуй, соглашусь. Был, конечно, русский рок 1970-1980-х, конкретно социальный, злой. На общем фоне тогдашней жизни, на фоне официального медиапространства, радио и телевидения, всей этой ерунды — песен о любви к родине, к партии, к рабочей профессии — все, что выходило за рамки, уже звучало остро и вызывало интерес. Но сегодня найти какие-то особые слова сложно... Девальвация слова, по-другому не скажешь. Потому и интерес мало что вызывает.