Хата слева

"Край бунтарей" объединяет с десяток художников разных поколений под общим флагом несогласия с генеральной линией советского искусства и современной коммерции. Из Владивостока — ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.


Остроумное название выставки можно понимать двояко: и как намек на свободолюбие жителей портового города, и как географическое обозначение крайней точки послевоенного бунтарства, почти на всей протяженности СССР устроенного примерно по одному рецепту. Глобальная система художественного обучения давала будущим художникам один и тот же набор навыков, годящийся для создания искусства — "национального по форме и социалистического по содержанию". В какой-то момент у наиболее чувствительных к вопросам эстетики художников случалась встреча с иными языками — в основном с французским через репродукции и альбомы Матисса, Сезанна или Пикассо. После этого картина уже не могла быть прежней: вся сюжетика соцреализма распадалась на куски из-за того, что художник увлекся тонами, рефлексами и комплементарными цветами. Путь заочного диалога с гениями прошли все послевоенные нонконформисты СССР, и разница между сезаннистами Перми и Владивостока — в тонких градациях таланта и местном контексте, выводящем художественные поиски из категории провинциализма в разряд искусства здесь и сейчас. Проблема в том, что в России художником быть очень трудно, и каждая картина, сделанная просто иначе — это результат многолетнего труда, добыча редкого металла с маленькой надеждой на успех.

Есть и другая трудность: по всей стране — и Приморская картинная галерея во Владивостоке не исключение — в государственных музеях редко находится место для искусства XX века в целом, не говоря уж об андерграунде. Во Владивостоке есть, правда, "Арт-этаж" коллекционера Александра Городнего, энтузиаста послевоенного искусства, но помещение пока на реконструкции. Ни музеефикации, ни осмысления прошлого века не производится по самым разным причинам — от недостатка места до сложностей показа с политической точки зрения и неопределенного отношения к советскому (и антисоветскому) прошлому. Заполнять лакуны приходится "Заре", которая устроена, в сущности, как любой другой культурный кластер — с мастерскими, библиотекой, дизайнерскими шоу-румами и вкусным кофе. Кластер в провинции, однако, больше, чем кластер. И "Край бунтарей" — не попытка продать андерграунд Владивостока растущему классу хипстеров, а необходимая культурная работа общечеловеческого значения.

Конечно, ехать во Владивосток — значит искать экзотику в этом легендарном месте на перекрестке торговых путей и культур. В работах местных художников чувствуется, конечно, влияние Китая, но скорее как дыхание огромного зверя, а не его полоски. Сам город потихоньку становится двуязычным, но изобилие китайской инфраструктуры и различных бизнесов, судя по выставке, пока не стало мертвой натурой для художников, ориентированных почти исключительно на Европу. Восток действует исподволь, косвенно, и это очень интересно. Шестидесятник Федор Морозов, например, рассказывает, как в детстве его завораживали письма от родственников, работавших в социалистическом Китае: "Вокруг все серое, коричневое и красное, а марки на этих письмах были такие яркие!" В последних работах Морозова эта тема возникает почти буквально: поверх гуашей и акварелей он наклеивает письма с портретами и репродукциями важных для него художников — от Макса Эрнста до Марка Ротко. Биография Морозова и его соратников по группе "Владивосток" представляется действительно бунтом против однотонного идеологического и природного пейзажа. "Одуванчики" Виктора Шлихта даже гротескны,— что, наверное, удивительно для столь банальных растений.

Не менее ярко пишет и рисует художник среднего поколения Ильяс Зинатулин, сын местного монументалиста. В его абстракциях и почти концептуалистских работах с текстом чувствуются и Кабаков, и Фернан Леже одновременно, что дает эффект сдвинутого узнавания. Из всех "бунтарей на краю" Зинатулин, пожалуй, выглядит наиболее аналитическим, интеллектуальным художником почти что московской закалки. Его бесконечные вариации на простые мотивы — это уже не поиск неведомого шедевра во французском духе, а вполне современная по духу работа с каталогом форм. Совсем необычно выглядят вещи Александра Киряхно — громадные коллажи из тряпок, кукол и полупорнографических рисунков, поражающие невероятной нервной энергией, как будто у пластического психоанализа Луизы Буржуа появился дальневосточный двойник. Художник нашел в себе внутреннюю девочку и пестует исключительную, выдающуюся даже слабость в жестком мире рыбаков и моряков. Может, это японское влияние так проявляется — вспомнить хоть о том, что у великого мультипликатора Хаяо Миядзаки в героинях сплошь самоотверженные школьницы.

Главный культурный экспорт Владивостока, лидер группы "Мумий Тролль" Илья Лагутенко когда-то заворожил страну подчеркнутой неправильностью текстов и почти алогичной — но при этом очень понятной на каком-то долингвистическом уровне — смесью словечек и фраз. Этот повествовательный беспорядок для музыки и искусства Владивостока в высшей степени характерен, что неудивительно: тут смешалось столько всего, что концов не найдешь. В "Краю бунтарей" за анархию отвечают фотограф Михаил Павин и артист широкого профиля Павел Шугуров. Павин напечатал себе целую ретроспективу на два зала — от первых опытов в качестве судового фотографа (естественно) до четырехканальной видеоинсталляции, где под его же психоделические запилы на гитаре мы наблюдаем за военно-морским парадом, операцией на сердце автора и медленно ползущими по экрану банкнотами. Шугуров, в прошлом главный художник при мэрии Владивостока, делает живопись на баннерах и инсталляции из городского мусора. В программно неровных по качеству работах Павина и Шугурова чувствуется дух города, открытого всем ветрам и океаническим течениям. Тут невозможна замкнутость и зацикленность на какой-то одной идее и одной истории, и в этом, пожалуй, главный потенциал местного искусства, обитающего на перекрестках между Китаем, центром России и довольно абстрактным Западом.

Поделиться