А надо ли туда вообще вовлекаться женщине? Об этом мы решили побеседовать с самой юной представительницей революционной династии.
Масштаб
Маша, как вы думаете, можно в политике сделать карьеру через постель?
– Как угодно –через взятку, через постель, через другую форму обмена. Когда выборов нет и нет системы контроля, то, к большому сожалению, может быть все что угодно.
Вы мне можете объяснить, что в политике делают Кабаева, Хоркина, Малиновская, другие девушки? Кто-то из них вам симпатичен?
– Светлана Журова. Она производит впечатление человека искреннего и серьезного. Она не вызывает никакого раздражения. Во всем мире есть и актеры, и спортсмены, которые находятся в политике. Кто-то же должен заниматься проблемами спорта.
Куда девались большие личности? Где у нас Черчилль, Рузвельт, Рейган хотя бы?
– Мы с папой обсуждали эту тему: почему политики измельчали во всем мире? И папа сказал мне такую интересную мысль: скорее всего, это связано с тем, что последняя волна политиков – это послевоенное поколение. Политики, которые пришли сейчас, выросли в период относительного благополучия, в период экономического роста, когда всем было ясно, что день завтрашний будет лучше дня предыдущего, – это была данность. У них иное ощущение времени и ответственности. Крупные личности складываются в период больших сложностей, в период войн и социальных потрясений. Видимо, после этого кризиса они появятся. Вот Барак Обама, например. Я не могу сказать, что это глыба и что ему хочется доверить мир, тем не менее это личность совершенно другого политического типа и темперамента. Он – открытие новой политической эпохи.
Ваша коллега по «Эху Москвы» Юлия Латынина сказала, что в политике мало настоящих мужчин –тех, кто отвечает за свои поступки. Исключения –Андрей Козлов, Рамзан Кадыров. А вы как считаете, есть мужики в политике?
– Мужики там как раз есть, мужчин там не очень много. Мужчина - это не только грубая сила, но и ответственность, не форма, а содержание, не приспособление, а созидание. У нас мало мужчин в политике в этом понимании, мало тех, кто готов созидать, совершать подвиги, бороться с системой.
А ваш папа?
– Папа – безусловно. Он знал, что ему нужно делать, и делал это ни на что не оглядываясь, не обращая внимания на то, будет он популярным или нет, будут его любить или ненавидеть. Он просто понимал, что надо решать задачу, и он эту задачу реализовывал. В этом смысле он тоже совершал подвиг – во многом шел против системы, против Верховного Совета, общественного мнения, которое очень быстро стало формироваться против него. Он единственный человек, который подал в отставку, протестуя против чеченской войны. А он был на посту вице-премьера. Вы много знаете людей у нас в России, которые подавали в отставку с таких постов?
А как мужчины в политике к вам относятся –так же, как к женщине за рулем?
– Нет, так нельзя сказать. Женщина за рулем – это из разряда бытового шовинизма. Мужчина может считать, что женщина за рулем - это обезьяна с гранатой, но тем не менее возьмет ее на работу или даже будет слушаться, записывать в блокнотик каждое ее слово, если она его начальница, не видя в этом ничего унизительного. На бытовом уровне это существует, а в жизни... Все женщины, которые в политике, яркие. Галина Старовойтова, отличавшаяся своей основательностью, глубокой позицией. Она выступала очень весомо. Хакамада – у нее до сих пор чуть ли не самый высокий рейтинг среди демократических политиков. Министр экономического развития Эльвира Набиуллина. А среди мужчин вы так сходу никого и не назовете.
Женщинам труднее пробиться в эту среду, остаются только лучшие.
– Да, так и есть. В эту среду женщине надо именно пробиваться. А если бы она была конкурентной, то женщине не нужно было бы никуда пробиваться. У нас же, кроме Матвиенко, нет ни одной женщины-губернатора.
Деньги
В вашей передаче на «Эхе Москвы» слушатели делились своими идеями, куда вложить деньги. А вы сами куда вложили свои миллионы?
– Миллионы? Ха-ха! У меня нет миллионов, поэтому потребности думать о том, куда вложить деньги – доллары, евро – или сделать корзину валюты, у меня нет. В этом смысле я абсолютно свободный человек – у меня есть деньги только на текущие расходы.
И на что вы их тратите?
– В Москве деньги в значительной степени тратятся на жилье. У меня есть своя квартира, я ее сдаю и снимаю другую.
А-а, это такой бизнес у вас?
– Да, я такой маленький рантье. На аренду квартиры в Москве уходит много денег, но если есть какие-то вещи, на которые стоит копить, то, по моему мнению, это не машина и не бриллианты, а жилье. Очень хочется свой дом и собаку!
Вы умеете копить?
– Нет, не умею. Деньги все нужны на жизнь, у меня нет излишков. Я трачу столько, сколько есть. При этом не могу сказать, что позволяю себе лишнее.
Кто-то идет в политику, чтобы разбогатеть. А вы вот, имея экономическое образование, могли бы открыть свое дело?
– Просто зарабатывать деньги и жить ради собственного обогащения и иметь такое эгоцентричное сознание, что мне хорошо и этого достаточно, может, это возможно, но не в нашей стране. У нас это как-то тяжело. Ты понимаешь, что у тебя хорошо, а в соседнем доме очень плохо. Там голодающие дети, в одиночестве умирающие старики, там бедность, несчастье – все что угодно. Не складывается как-то ощущения всеобщего благополучия. Разница очень большая, и отсюда возникает определенное желание это менять.
Телевидение
Вы ощущаете себя персоной нон грата? Вы же состоите в черных списках государственных телеканалов.
– Да! Есть телеканалы, где меня очень любили, например ТВЦ, который приглашал везде и всегда, я даже в передаче «Народ хочет знать» побеждала в номинации «самый честный» и в сумме по рейтингам. А потом были выборы в гордуму, у меня был Московский округ, и у меня была антилужковская кампания – с тех пор меня никогда никуда не приглашают. Сказали, что они меня любят, но я в списке. Бывало, с других каналов звонили, приглашали, а потом извинялись и говорили: не надо. Это НТВ, ОРТ. А может, я просто никому не интересна?
Мне кажется, Ксения Собчак занимает ваше место.
– Я бы не сказала, что она занимает мое место. Она все-таки в другом жанре, она политикой не занимается, у нее развлечения и светская жизнь, то, что представлено на нашем телевидении в полном объеме. И в этом она конкурентна и востребована. А политики, которая интересует меня, на телевидении нет. Если бы она была, поверьте, люди смотрели бы не «Дом-2», а заседания Госдумы и правительства, как в 90-е годы. Потому что политика гораздо интереснее любого придуманного шоу. В ней есть дискуссия, в ней есть конфликт, есть драма, герои, предатели, победители и побежденные, и все это – по-настоящему. Живая политика очень интересна сама по себе, не говоря уже о том, что это важная составляющая в жизни любого человека – поговорить о проблемах, которые людей волнуют, о которых они не знают, находить их, подсвечивать и показывать, предупреждать об опасности и искать решения. Политика – это живой конфликт личностей, позиций. Возьмите те же выборы в Америке. Они интересны, начиная с интриги конкуренции между Обамой и Хиллари Клинтон, за этим следили даже неграждане США.
Почему у нас такое телевидение? Вы, кстати, смотрите телевизор?
– У меня его нет. Там смотреть нечего. Если что-то интересное случайно проскочило, я потом посмотрю где-нибудь в записи. Ну правда, смотреть невозможно. Включишь, начинаешь искать, а там нет ничего, и начинаешь раздражаться. Ну зачем? Лучше уж совсем телевизора не иметь. Мне кажется, что вообще была такая общенациональная апатия, которая во многом поддерживалась пропагандой, уклоном в материальные ценности. Был период накопления, когда люди хотели упиваться материальными благами. Возможно, что-то переменится, и они будут больше интересоваться тем, что происходит на соседней улице.
Семья и школа
Вы общаетесь со сводными братьями и сестрами? Чем они занимаются?
– У меня есть родной брат и два сводных. Мы дружим. Мой родной брат Петр занимается бизнесом, строит дома на Тамани в поселке с патриотическим названием «За Родину» – это таунхаусы на море, экономического класса. У него жена, дочка Катя.
Кем вы мечтали стать в детстве?
– Я ужасно хотела быть врачом. Но не хирургом, потому что не хотела резать людей. А потом передумала, потому что поняла, что мои интересы выходят за пределы человеческого организма – это во-первых, а во-вторых, я буду болезненно переживать врачебные ошибки. Вскоре я столкнулась с нашей медициной, и желание исчезло окончательно. Когда я приехала из Боливии,где жила несколько лет с мамой и отчимом,у меня болела бабушка, мамина мама, у нее был рак. Мы привезли ее в Боткинскую больницу, очень надеялись, что помогут. Больница на меня произвела самое удручающее впечатление: палаты забиты битком, лекарств нет, ни врача, ни медсестру найти невозможно. Мне было четырнадцать лет, я бегала по больнице, искала хоть кого-нибудь, кто может помочь, – при этом мы устраивались к знакомым людям, по блату – а меня отсылали к другому врачу, тот говорил, что обезболивающих нет, я пыталась найти медсестру, а в ответ слышала: «Делайте укол сами». Я видела, как страдают люди, как они остаются без ухода. Я поняла, что в такой системе работать не хочу – когда люди умирают просто от того, что нет лекарств. Лучше идти налаживать систему здравоохранения. Я поняла, что не обрасту коркой и никогда не смогу спокойно относиться к смерти.
Вы и в детстве были такой же активисткой?
– Я была беспроблемным ребенком. Хорошо училась, очень любила помогать. Помню, в детсаду была воспитательница, которой я помогала мыть ночью пол. У меня был период, когда я ходила на пятидневку. Это было круто: я позже всех ложилась спать, мы мыли пол, после пили чай с печеньем, которое оставалось после полдника, и разговаривали. Потом я ездила в пионерлагерь «Курчатовец»...
...где и случился первый поцелуй?
– Не-е, никаких поцелуев! Это было в девять лет. Меня все время выбирали председателем отряда. Я удивлялась: почему?
Ну это же ясно – такая фамилия.
– Может быть, не знаю. Я всегда любила заниматься спортом, была очень активная. Водные лыжи, прыжки в воду. Это мое. А потом я уехала в Боливию.
Вы учились с боливийцами?
– Да, с самыми настоящими. Я пользовалась популярностью, за мной многие мальчики ухаживали, но в какой-то момент меня стало это напрягать. В Боливии у них гораздо раньше начинается половое созревание – в одиннадцать-двенадцать они становятся очень взрослыми. А я как была девочкой, так и осталась. Много общалась с русскими ребятами в посольстве, с которыми можно было поиграть в казаки-разбойники.
Кокаин пробовали?
– Нет-нет-нет, ну что вы! (Смеется.) Он запрещен, но доступен. Кокаин прошел мимо меня. В моей школе в моем возрасте этого не было. Я про весь этот кокаин узнала в Москве, когда меня все стали спрашивать в школе. Может, школа в Боливии была благополучная или у меня был такой имидж, что все кокаин нюхали, а мне не предлагали?
Какие качества в мужчине вы цените?
– Их очень много. Живой, гибкий ум, эмоциональную подвижность, отсутствие эмоциональной тупости, которая некоторым мужчинам свойственна, чувство юмора, честность.
Вы вышли замуж в девятнадцать лет, а будущий муж долго ухаживал?
– Долго. Ему было двадцать, мне восемнадцать, он все терялся, а я думала: «Ну когда же наконец он расслабится?» Он сумел дать мне ощущение, что хочет сделать меня счастливой, хочет, чтоб у нас все было хорошо, и верит в это.
Кто у вас глава семьи?
– Я должна вас предупредить, что недавно я развелась.
Вы только что с таким блеском в глазах рассказывали о муже…
– Я с таким блеском в глазах рассказывала о нем потому, что очень люблю своего мужа, у нас были чудесные годы жизни, и оттого, что мы разводимся, я не стала любить его меньше и иначе относиться к тому, что было. Изменились отношения, и очевидно, что нужно разойтись.
Политика мешает семье?
– Мешает, да. Но еще, мне кажется, в семье должны быть дети, общие интересы, желательно общий круг общения. Надо находить время, чтобы быть вместе. В чем проблема раннего брака? Очень трудно, когда ты молод, действовать исходя из того, что отношения – это тоже усилие. Мы вдруг как-то разошлись, стали далеки друг от друга. Он для меня очень родной человек, но мы далеки. Мы так договорились, что если захотим, то потом опять поженимся.
Говорят, что в разводе виновата женщина. Это так?
– Виноваты, конечно, двое, но в нашем разводе, считаю, виновата я. Мне кажется, что виноват тот, кто меньше сделал, чтобы сохранить отношения. А я в какой-то момент сделала меньше, чем могла бы, чем должна, чем хотела бы. Андрюша все что угодно готов был сделать, а я нет.
Для вас политика важнее семьи?
– Нет, не важнее. Я считаю, семья для женщины важнее всего в широком понимании: родительская, дети, муж. Но так сложилось, что нам конкретно нужно разойтись.
Фамилия
Фамилия Гайдар у 80 процентов населения вызывает раздражение. Но вы несмотря на это взяли фамилию отца. Зачем? Мало вам, что Лимонов на демонстрациях не дает говорить?
– Лимонов всегда ведет себя склочно. Я думаю, у него ничего не болит, ничего не горит, просто так себя ведет. Он не дал мне слова как дочке Егора Гайдара, но не как правнучке Аркадия Гайдара. Здесь все суммируется. Гайдар – прекрасная фамилия. Когда я меняла фамилию, я не собиралась заниматься политикой. Даже если мне нужно было бы пересмотреть это решение, все равно я выбрала бы эту фамилию. Для людей моего поколения и старше лет на десять это фамилия уважаемого экономиста, для кого-то вообще писателя. Но Гайдар – это не только мои папа и прадедушка, Гайдар – это я. Конечно, приходится сталкиваться с негативом, но постепенно все меняется, и отношение к папе в том числе. А прадед мой, Аркадий Гайдар, становится все более и более популярным писателем для детей, потому что создавал добрые книжки. Если прийти в любой детский магазин, то Аркадий Гайдар есть в изданиях, переизданиях. Дети читают, знают даже без этого идеологического продвижения, которое было в советское время. Фамилия, конечно, сложная, и у людей разное к ней отношение. Нельзя забывать, что прадед был кумиром коммунистическим, а мой отец ввел реформы.
Вы верующий человек?
– Меня в детстве крестила мама. И в детстве я была верующей. Много молилась, читала перед сном Библию – по своей собственной воле. Правда, не знаю, какой веры: это было что-то промежуточное между православием и католицизмом, который преподавался в Боливии в школе. Несмотря на то что Боливия, как и вся Южная Америка, страна католическая, они давали возможность приходить людям других конфессий и выступать. У нас были занятия по религии, которые мне очень много дали. С одной стороны, это было изучение Библии, заучивание молитв, а с другой – обсуждались какие-то этические вопросы. Со многими я потом сталкивалась по жизни. Такая, например, задача: тонет лодка, в которой сидят ребенок, преступник, бабушка, женщина и мужчина. Есть возможность спасти только одного человека. Кого вы спасете? Когда начинаешь думать, понимаешь, что ответа на этот вопрос нет. Я рада, что осознала это, когда мне было лет десять-одиннадцать.
Вера ушла лет в шестнадцать – в возрасте, когда прадедушка полком командовал. Как это и бывает в этом возрасте, критически переосмыслила все, в том числе и веру. Возобладала разумность, логичность. Я считала, что нет организованной, положительной силы, которую мы можем познать, понять и дать этому имя Бог. Сейчас я верю, что человек должен жить и делать добрые поступки, что есть добро, я стараюсь следовать заповедям, единственное, во что я не верю, это в жизнь после смерти.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Гайдар Мария Егоровна родилась в 1982 г. в Москве. Дочь Егора Тимуровича Гайдара и Ирины Павловны Смирновой, правнучка писателей Аркадия Гайдараи Павла Бажова. Родители развелись, когда Маше было четыре года. В 1991 г. с мамой-врачом и отчимом-художником уехала жить в Боливию. Пять лет прожила в столице Ла-Пасе и в третьем по населению городе Кочабамба. С восьми лет носила фамилию матери – Смирнова. В 18 лет по наступлению совершеннолетия вернула фамилию отца – Гайдар. В Боливии ходила в боливийскую школу и училась при посольстве Российской Федерации. По возвращении в Россию училась в испанской спецшколе № 1252 в Москве. С отцом возобновила контакты в 1997 г.
По окончании школы в 2000 г. поступила в Академию народного хозяйства при Правительстве Российской Федерациина факультет экономических и социальных наук, в 2005 г. окончила его с красным дипломом. С 2004 г. учится в аспирантуреИнститута экономики переходного периода, директором которого является Егор Гайдар.
Знает английский, испанский, немецкий языки.
В политике проявилась как создатель молодежного движения «ДА!» («Демократическая Альтернатива»). Была соорганизатором ряда массовых демократических акций.
Фото: Евгений Военский
автор: Светлана Иванова
Опубликовано в журнале «Медведь» №128, 2009