2012
О том, действительно ли нужно возрождать Музей нового западного искусства, «МН» спросили у кандидата искусствоведения Анатолия ГОЛУБОВСКОГО.
Идея возрождения Музея нового западного искусства несколько раз возникала, причем не только в 1987 году. Эта идея звучит до сих пор из уст Ирины Антоновой, директора ГМИИ им. Пушкина. Аргументы Ирины Александровны известны: коллекции Щукина и Морозова — это московские коллекции, ГМИИ сейчас значительно увеличивает свое пространство, а значит, теоретически может принять в своих стенах и возрожденный Музей нового западного искусства. Как застрельщица этой идеи, Ирина Александровна, конечно, считает, что именно Пушкинский музей должен быть распорядителем этого собрания.
Как оценить эту идею? Сама по себе она, безусловно, и утопическая, и деструктивная. Кроме того, она еще и абсолютно советская по духу, напрямую связанная с тем, как формировались музейные коллекции в СССР и как соблюдается музейное законодательство в постсоветской России. Конфликт между Эрмитажем и Пушкинским музеем — отражение советской практики бездумного перераспределения коллекций. Ведь стоит сегодня Ирине Александровне заговорить о возвращении импрессионистов в Москву, как Михаил Борисович Пиотровский, директор Эрмитажа, тут же возражает: что тогда делать с шедеврами европейского искусства, которые после 1925 года были переданы из Эрмитажа в Пушкинский музей? Этих шедевров больше сотни, между прочим, и именно они составляют костяк коллекции ГМИИ (в их числе, скажем, «Геркулес и Омфала» Буше или одна из створок алтаря с «Благовещением» Боттичелли). Если их вернуть, ради чего тогда будем ходить в Пушкинский музей? Все это я говорю к тому, что заново создать сейчас Музей нового западного искусства означает ограбить сразу две коллекции, и московскую, и петербургскую.
Есть еще один любопытный нюанс. Ведь многие вещи, которые в 1930 году были переданы в ГМИИ из Эрмитажа, в том же году, так и не став экспонатами московского музея, были проданы американскому коллекционеру Мэллону. Впрочем, были и продажи из Эрмитажа напрямую, ничуть не менее циничные и тоже, разумеется, в обход законодательства. Картины незаконно изымали из музейных собраний и при Брежневе, так ушли из нашей страны некоторые картины Малевича. К счастью, сейчас на дворе другие времена. Во-первых, продажа национального художественного достояния запрещена Конституцией. Во-вторых, в России действует музейное законодательство, и по нему музейные коллекции едины и неделимы.
У музеев, однако, имеются и другие проблемы, о которых, на мой взгляд, стоило бы напомнить. Есть шедевры, скрытые от глаз людских, которые у нас считаются как бы собственностью музея, который их хранит. В том же ГМИИ хватает реституционных вещей, предметов, которые были вывезены из Германии и других стран во время войны, — но даже нам, гражданам России, не показывают эти вещи. Есть, наконец, в нашей сегодняшней музейной практике и вопиющая история с иконой Торопецкой Богоматери, перевезенной из Русского музея в элитный поселок. То, что происходило и происходит с Торопецкой иконой, очень похоже на распродажу эрмитажных шедевров при советской власти. Попирается закон, игнорируются нормы поведения, принятые в обществе. Напрямую нарушена Конституция России: доступ к памятнику культуры был и остается резко ограниченным. И поскольку у нас до сих пор можно наплевать на любые законы и постановления, не так уж трудно представить ситуацию, как Ирина Александровна Антонова с московским ОМОНом приезжает в Эрмитаж, на основании устного распоряжения какого-нибудь очень высокого начальника забирает полотна и делает Музей нового западного искусства. И кто ей в этом сможет помешать? Разве что петербургский ОМОН.
Марина Гринева
Московские новости