О культуре без дураков

Это заблуждение, что рублем государство поддерживает творца

Александр Архангельский

Зачем нужна культура? Вопрос, конечно, глупый. Разумеется, для поиска смысла. Для разговора о страдании, любви и хрупкости человеческого существования.

Но все это - если смотреть на культуру изнутри нее самой. А если посмотреть со стороны прагматиков, которые правят миром? Для вечности? Она сама в себе имеет смысл? Ну пусть сама себя тогда и финансирует. Сама себя воспроизводит. Сама себя преподает. А мы займемся чем-нибудь реальным.

Один из возможных ответов был предложен в статье Даниила Дондурея и Кирилла Серебренникова, опубликованной в "РГ": современная культура открывает для России перспективу усложняющегося мира, вне которого нет и не может быть развития. А только бедность, несвобода, любимые вожди, тотальность массовых идеологий, нивелировка общества. Мне очень нравится такой ответ. Но хочется развить заявленную тему.

Власть культуры и культура власти

Современная политическая и (в чуть меньшей степени) экономическая элита в массе своей относится к культуре как к священному животному: и хочется отправить на заклание, и страшно. Вроде бы всегда была. Ладно, пусть и остается как орнамент, фоновое сопровождение. В музеях собрано красивое. В книжках написано важное. В университетах учат умное. Вот и славненько. Хотя слегка дороговато и небезопасно для ближайших интересов бизнеса. Пример - строительство 400-метрового "Охта-центра" в Петербурге. Все было согласовано, высотный регламент отменен, денежные потоки заранее распределены, и тут министерство культуры на основе заключения Росохранкультуры тормозит начало работ. Священное животное заговорило.

Но если посмотреть на культуру не как на ритуал, орнамент и художественное сопровождение, а как на сеть важнейших институций, ответственных за производство смыслов и ценностей, все резко меняется. Культура - это и книги, и музеи, и галереи, и школы, и университеты, и театры, и кино, и трижды руганное телевидение, и система допустимого поведения в политике, и экономическое учение, и философский взгляд на вещи. Вместе, совокупно. Не сговариваясь, даже не думая об этом, и художник, и профессор, и телевизионщик, и учитель, и философ, и гуманитарный журналист создают для нации картину мира. И прошлого, и настоящего, и будущего. В образах, доступных пониманию, в идеях, понятных только умственной элите. Так религия дает картину вечной жизни, и в земных, понятных образах описывает то, что выше разумения.

Без этих образов, без внутренней навигации невозможно ничего изменить (или же, напротив, сохранить, или разрушить) в экономике, политике, цивилизации. Если человек не верит, что свобода - ценность, он не станет на нее работать. Даже если все законы будут направлены на демократию. Если человек не понимает, как с его картиной мира соотносится рыночная экономика, он будет либо ее тихо бойкотировать, либо станет уповать на то, что "невидимая рука рынка" сама, без нашего участия и общепринятых ограничений, все наладит и расставит по местам. Чем это все кончается, мы видим. Если человек не мотивирован на перемены и развитие, он не просто тихо отползет в сторонку, но потянет за собой страну. Если человек нутром не чувствует, что из национальных корней прорастает всемирное содержание, он либо тупеет до шовинистического состояния, либо превращается в глобальное перекати-поле. Если человек не ощущает главные вопросы современности как личные проблемы, он замыкается в себе, своем доморощенном опыте. И тогда его просто обманывать. "На дурака не нужен нож; ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хошь". Но и рассчитывать на перемены в экономическом, политическом, жизненном не приходится. "Бег на месте - общеукрепляющий". А без этих перемен мы не имеем шансов сохранить огромную страну в ХХI веке, про что сегодня говорят в элите многие. Но не все понимают, что ключ к ответу - не в реформах как таковых, не в законах самих по себе, не в охранительстве или же, напротив, в прогрессизме. А в культурных практиках. В ценностях и смыслах.

Повторяю, большая культура всегда говорит о вечном. Но также она развивает (или тормозит) сознание. И люди начинают думать (или же перестают задумываться) о моделях поведения. О мотивах выбора. Об устройстве человеческого общества. Культура обладает великой, опасной, спасительной властью. Она может заблокировать движение, опутав общество сетью привычных, но безжизненных стереотипов. Или увлечь, как Крысолов, детей и разорвать историю, обрушить связь между поколениями. Или склеить страну и дать ей надежду, вписав на равных в общее пространство мировой культуры.

Не хочешь, а договоришься

Будем считать, что действующих политиков и ключевых экономистов мы убедили :). Они готовы помогать культуре :). И недоуменно спрашивают нас: а что же делать?

Первое, и главное: создайте условия для саморазвития культуры. Обеспечьте бизнесу условия, в том числе моральные, для вложений в нее; дайте меценатам преимущества, перестаньте ссылаться на Налоговый кодекс, как на Библию. Из-за этих ссылок в начале 2000-х книгоиздательство лишилось уменьшенного НДС. И в результате произошло тотальное укрупнение издательских домов. В то время как именно небольшие издатели ищут новых авторов, экспериментируют с формой, и так далее.

Второе, не менее важное. Вкладывая бюджетные деньги в культуру, помните, что государство помогает не писателю, не режиссеру, не музейщику. Государство помогает зрителю, читателю и посетителю. Оно не подкупает автора, кормя его с руки. А поддерживает право гражданина на доступ к информации и лучшим достижениям человеческого гения. Даже если (как в библиотеках, музеях, театре, кино) оно обречено довкладывать недостающее, тратиться на постановки, съемки, все равно: думать оно должно не о сочинителе, а о его адресате. О гражданине. Обывателе. О том, чтобы душевная жизнь людей не замирала, чтобы сознание людей росло, развивалось, усложнялось, становилось восприимчивым к тому, что происходит с человечеством, страной, городом, улицей, не закукливалось в провинциальности и не теряло связи с тем, что есть его Отечество. Это политическая цель. И за нее в ответе государство.

А все остальное - технологии, которые должны быть жестко до жестокости подчинены описанному правилу. Не подкуп автора, а развитие аудитории. Возьмем кино. Говорят, ему хотят добавить 2 млрд рублей на 10 масштабных кинолент, которые в российских условиях, при нехватке кинозалов, не окупятся. Зато произведут впечатление и повлияют на массового зрителя. Здорово? Еще бы. Но кто должен принимать решение, кому давать? Кто распоряжается деньгами? У нас обычно рассуждают просто: власть деньги выделяет, она же формулирует критерий. Скажем: поддержаны будут масштабные патриотические фильмы. А дальше чиновники под председательством уважаемого режиссера пусть распределяют средства. Либо отдают решение на откуп руководства творческих союзов. Мировая практика принципиально иная. Власть обязана расходовать бюджет на общественно важные дела. Но она не может предлагать критерии отбора. Тем более что сегодня мир предпочитает говорить: "гражданственность", которая предполагает патриотизм, но - шире, объемнее. Гражданин - это тот, кто в ответе за свою страну. Тем самым он и патриот. Что же до любви к "родным гробам", то родину любят и Звягинцев, и Михалков, и Балабанов, и Дондурей, и Манский. Предложенный критерий не работает.

Отработанная схема иная. Каждый отвечает за свое. Государство, обеспечивая интересы аудитории, выделяет средства. Но не судит о том, что такое хорошо и что такое плохо. Художники из разных кланов, разных направлений, по доверенности от государства, на основе собственных критериев отбирают проекты. Работающие на развитие, а не на стагнацию искусства. На усложнение, а не на примитивизацию общества. Но не решают, кому и сколько дать. Это как раз - дело чиновников. А в выигрыше должен оказаться не киношник, не чиновник. Зритель. Как в выигрыше оказался французский зритель 80-90-х годов ХХ века, когда великое французское кино стало загибаться. И государство раскошелилось. Не делегируя чиновникам право отбора. И не оставляя художникам право передела денег. Придерживаясь очень простой философии: французским считается всякое кино, снятое на французские средства для французской аудитории. Такое понимание патриотизма. Так французскими режиссерами стали Лунгин, Иоселиани, румынские, венгерские авторы. И жизнь в кино вернулась. Франция выиграла - в целом.

Но то же ведь и с книгами, с современной русской литературой. Не надо от имени власти выдавать сочинителям гранты; оставьте это все благотворителям и помогите им слегка - налогами. А государству надо сделать то, что делается в Скандинавии, в Бразилии, Израиле, еще во многих странах. Собрать литературную комиссию - опять же, не на основе вкусовых, идейных, личных предпочтений, а на основе представительства. От поколений, жанров, направлений. Почвенного, западного, модернистского, постмодернистского, реалистического. И поручить этой комиссии самой составить список: какие новинки нынешних российских писателей должны быть закуплены по целевой программе - для библиотек. Не договоритесь - не будет финансирования; уверяю вас, договорятся! Кто выиграет? Читатель. Но через читателя выиграет издатель. У него появится стимул бороться за хорошего писателя, потому что тираж в случае удачи обеспечен. А через издателя выиграет и писатель.

Смысл или пустота?

Еще раз: технологии важны, конкретные проекты продвижения и развития культуры существуют. Но самое существенное не в конкретике. А в общем принципе. Политикам, мечтающим о мирном обновлении, бизнесменам, мечтающим о современном работнике, умеющем творчески работать, нужен тот самый адресат усложняющейся культуры, в которого обязано вложиться государство. Без готовности аудитории к развитию, без преодоления провинциальных комплексов (которые столичным жителям подчас присущи в большей степени, чем региональным) наша культура не развернет сознание современников навстречу надежде. Не развернет; случится окончательная примитивизация... что же. Дикие общества как-то выживают. Но тогда впасть в прострацию и сладко сползать в дурман смысловой пустоты. И честно сказать своим детям: спасайся, кто может. Как может. Где может.

Я лично так жить не хочу. И уверен, что так не хочет жить внятное большинство россиян. Независимо от воззрений на политику, места проживания, образования и уровня достатка. У нас есть шанс - не догоняя Запад и не прячась в сталинское прошлое, предъявить себя. Как современных, укорененных в традиции, свободных и ответственных людей родной культуры, которая открыта общему контексту человечества. Не миру предъявить. Себе самим.

Об авторе

Александр Архангельский - публицист, писатель и литературный критик. Ведущий популярной информационно-аналитической программы "Тем временем" на телеканале "Культура", профессор Высшей школы экономики. Автор многих газетных и журнальных публикаций, книг и школьных учебников.


"Приди, и я все упрощу..."

Михаил Швыдкой, доктор искусствоведения  

Уже много лет во время бесед со студентами, когда хочу показать разницу между коммерческим и некоммерческим искусством, напоминаю им эпизод из романа Томаса Манна "Иосиф и его братья", когда Иосиф объясняет жене Потифара, почему он не может стать ее любовником. Иосиф приводит десять причин своего отказа, которые не стану воспроизводить в этих коротких заметках просто из-за отсутствия места на газетной полосе (кому интересно, откройте роман в первоклассном переводе С. Апта и прочтите сами). Стефан Цвейг, продолжаю я обычно, привел бы семь причин, описывая подобную ситуацию, Эрих Мария Ремарк, наверное, пять, а нынешние создатели массовой литературы приводят всего одну, и она находится в нерабочем состоянии ниже пояса в прямом смысле этого словосочетания. Когда в советские еще времена на "16-й полосе" "Литературной газеты" появилось объявление: "Приди, и я все упрощу...", его авторы даже не подозревали, насколько они прозорливы применительно к той жизни и к той культуре, которые развернулись через три десятка лет. И не только в нашей стране.

Думал обо всем этом, когда читал статью любимых и уважаемых мною Д. Дондурея и К. Серебренникова "В поисках сложного человека" ("РГ" от 7 октября 2009 г.), где увлечение "любимыми мыслями" порой побеждает живое чувство реальности. И прежде всего потому, что лечить болезни, в том числе и болезни культуры, можно, лишь поставив настоящий диагноз, который в этой статье определен весьма прямолинейно. Ведь многие проблемы в отечественной культуре возникли не в период сталинской узурпации власти, а много раньше, и связаны они были с процессами, которые вовлекли в культурную жизнь десятки миллионов необразованных, безграмотных людей.

Когда в 1840 году типографском доме "Илья Глазунов и К." был напечатан лермонтовский "Герой нашего времени", его тираж составлял 1000 (одну тысячу) экземпляров. Этого было достаточно, чтобы вся читающая Россия стала жадно обсуждать жизнь и деяния Григория Александровича Печорина, чтобы повесть эта стала реальным и важным фактом общественной жизни. Усилия российских просветителей двух минувших столетий увенчались значительными успехами, - но великая русская культура была создана гениями для весьма ограниченного круга образованных граждан, которые в свою очередь создавали важную питательную среду для творчества. Публика Московского Художественного театра дореволюционной поры в каком-то высшем смысле составляла этот срез лучшей части Российского государства, которая подготовила революцию и стала ее жертвой.

Люди театра знают, какие трагедии разворачиваются, когда успешные театральные труппы, выпестованные в малых пространствах студийных сцен, переходят в большие, специально для них построенные залы, как упрощается и лишается многих деталей сценическое поведение актеров, когда они должны играть не для сотни, а для тысячи зрителей. Дискуссии о том, как перевести фразу Ленина, донесенную до благодарных потомков на немецком языке Кларой Цеткин, утверждающую, что искусство должно быть - понято, понимаемо или попросту понятно, - рабочим и крестьянам, кормили не одно поколение партийно-озабоченных ученых. Но как бы ни переводить это загадочное немецкое слово, речь шла о понимании искусства широкими массами трудящихся как о непременном условии творчества. Я вовсе не сторонник аристократической закрытости культуры, не адепт искусства для искусства, - просто важно осознать, насколько не изучены еще метаморфозы, произошедшие с русской культурой в ХХ веке. И дело здесь не только в том, что она была насильственно разъединена революцией 1917 года, и не в том даже, что в метрополии, в Советском Союзе она находилась под идеологическим прессом. Но в том, что ее - как и другие великие европейские культуры - вытолкнули навстречу многомиллионным толпам, - и она(они) претерпела(и) в этом столкновении неизбежные изменения. Разумеется, ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Толстой, ни Достоевский не утратили своей мощи и глубины, - но общественное восприятие и понимание их изменилось качественно. Они стали, как выразились бы авторы упомянутой статьи, "брендами", и это, разумеется, упрек вовсе не им, а обществу, где это произошло. Но только случилось это не в России последних двадцати лет, а еще в РСФСР поры большевистской "культурной революции". (Попутно замечу, - мечтать о "сложном человеке" и превращении Гагарина в мировой бренд "за три копейки" одновременно, как-то уж слишком легкомысленно. Само "брендирование" - культуры, истории, жизни, - знак смерти живых творческих процессов.) Уже в двадцатые годы прошлого столетия бытование европейской (и в том числе русской!) культуры изменилось самым решительным образом. В Советской России великое наследство было идеологически использовано и к концу века промотано. Корней Чуковский еще в 1919 году записывал у себя в дневнике, что русской культуры больше не существует и что для ее нового рождения потребуется как минимум столетие. Сегодня понятно, что тогда он был не прав: в ту пору русская культура существовала, но пошла в революционную переплавку, в которой граммы золота растворялись в тоннах чугуна и стали. Советская культура в высших ее образцах была еще связана с предшествующей русской культурой, ее создавали люди, корнями своими уходящие в рубежные десятилетия девятнадцатого и двадцатого веков, - к концу 70-х - началу 80-х годов прошлого столетия этот мощный импульс ослаб и был разменян на пустяки. Важно понять, что идеологический кризис обрушился на Россию не после распада СССР, как считают многие, а как минимум десятилетием раньше, когда на череду смертей генсеков стали звучать не поминальные молитвы - даже в их коммунистической транскрипции, - но анекдоты. Как это ни парадоксально, Великая Отечественная война, отодвинув это перерождение советской идеологии на несколько десятилетий, обнаружила ее недостаточность, - Сталин вовсе не случайно в 1943 году, в пору неслыханных, невиданных народных тягот проявил милость к репрессированному духовенству и открыл храмы для прихожан. Выстраданная Победа стала новым энергетическим импульсом для строительства послевоенной жизни и послевоенного искусства, - даже идеологический каток середины и второй половины сороковых годов не сумел полностью заглушить эту энергетику. Последний всплеск русской культуры ХХ века - второй половины 50-х - конца 60-х годов был связан, разумеется, с "оттепельным" расширением границ свободы, - но свобода эта для искусства всех направлений была связана прежде всего обращением к образцам первой четверти ХХ века. Уже в 80-е обнаружилась определенная затрудненность в наследовании, как сказал бы Фирс из чеховского "Вишневого сада", "секрет забыли". Творческое наследование требует огромной сосредоточенности и огромных усилий, ведь сохранение плодоносящей культуры это вовсе не консервация, а своего рода "отрицание отрицания", если использовать термин гегелевской диалектики. А для этого тоже нужны силы - и немалые. Вопрос в том, были ли они у нас четверть века назад и существуют ли они сегодня? Об этом - через неделю.


Не докричаться

 

Огромное спасибо Кириллу Серебренникову и Даниилу Дондурею за попытку что-то изменить. Я буду участвовать в начатой ими дискуссии как человек, "потерпевший" и "претерпевший" на своей собственной шкуре все тяготы быть режиссером независимого экспериментального театра и культурного центра на Дальнем Востоке.

Я - создатель и режиссер первого независимого театра на Дальнем Востоке - театра КнАМ (1985 г.). Театр был создан в Комсомольск-на-Амуре мной и группой единомышленников как инновационный центр, альтернативный надвигающейся попсовой жвачке и культурному вакууму. В 1998 году мы даже выпустили манифест "Экология культуры", где писали о том, что культура - это инвестиции в наше будущее. В этом микропослании людям и власти были почти те же слова о культуре "эпохи тотального развлечения", что и у авторов газетной статьи, только сказаны они мной 10 лет назад: "...Для меня такая культура самоуничтожаема - она не развивает человека, не дает ему пространства для поиска, убивает его творческие импульсы. Таким человеком легко манипулировать. Я хочу противостоять этому. Я обожаю людей, которые делают не кубики, а более сложные фигуры, и надеюсь, что принадлежу к их числу. Уверена, что наше предназначение - как можно дольше делать замысловатые фигуры, развивая воображение человека".

Сегодня я уже понимаю, что можно кричать, можно ставить спектакли, которые шокируют зрителей откровенностью, можно даже быть востребованными на Западе и Востоке, все это можно, - я прошла все это со своим театром, - только на родине никто не собирается нас даже слушать! Последнюю попытку защитить свой театр от исчезновения (в письме правильно сказано, что мы не просим создавать что-то новое, просто поддержать существующие коллективы, которые временем и наградами завоевали это право - это УЖЕ будет огромное благо для развития инновационной культуры!) я предприняла в июне, когда министр культуры приезжал на Дальний Восток с рабочим визитом. Говорили мы с Александром Алексеевичем долго, он сказал, что даже видел наши спектакли во Франции в 1999 году. Но... помочь нам ничем не может. И посоветовал уезжать с Дальнего Востока... Собственно, после его совета я стала думать о том, что, наверное, этой стране действительно не нужен мыслящий человек, которого воспитывает думающее искусство. Я даже начала думать об эмиграции в те страны, которые готовы принять к себе театр! Кстати, это письмо-отклик я пишу из Сингапура, где мы делаем совместный первый российско-сингапурский проект, а с января по апрель - мы участвуем в официальной программе культурных дней России во Франции.

Ну, уедет наш театр из России - кому лучше-то будет? Я точно знаю, кому - чиновникам! Они же спят и видят сны о том, как нас не будет в их поле зрения. Мы же им - бельмо в глазу: что же это такое, театр - совершенно без помощи государства, при помощи только своих креативных решений и честной работы - впервые в истории премии губернатора Хабаровского края стал фаворитом фестиваля. Жюри которого, московские критики, отметили ДВЕ работы - и это работы театра КнАМ.

Татьяна Фролова, verbal@yandex.ru


ЦИК не офис

Параллельная система ЦИК, предложенная авторами Даниилом Дондуреем и Кириллом Серебренниковым, вызывает ассоциацию с кроной дерева, с подпиткой ее кислородом (инновациями) и нейтрализацией углекислым газом (криминализация общества). Министерство же культуры остается при этом стволом дерева - так называемой властной вертикалью, - которое питается фундаментальными соками (традиционной культурой), не опасаясь при этом, что жизнедеятельность всего дерева снизится при развитии кроны.

Трудно, конечно, представить себе ЦИК в виде каких-либо офисов с новыми вывесками. Такими микроЦИК уже сегодня можно считать телеканал "Культура", книжный магазин "Фаланстер", а вот для пополнения ЦИК со стороны будущих сложных людей хотелось бы увидеть в недрах "верхов" институт дотаций неприбыльным кинотеатрам и другим учреждениям культуры, которые способствуют появлению сложных людей.

Владимир Дубровский, vladub43@mail.ru

Напоминаем электронный адрес дискуссии: santa@rg.ru.

Почтовый адрес: ул. Правды, д. 24, Москва, 125993, редакция "Российская газета", отдел "Общество".

Подготовила Галина Брынцева

Российская газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе