– Начните с того, чем был для вас комсомол в то время. Предыдущие собеседники вспоминали разное – от костров и песен до комсомольских собраний с «открытой трибуной» и пр. Что было главным для вас?
М.Н.: Для меня это – комсомольская организация в школе, где я был секретарем, лагерь «Корчагинец».
По мне комсомол – школа вообще всего, школа лидерства, коммуникабельности, ответственности, предприимчивости. Всех тех качеств, которые сегодня имеют лидеры производства и банковского дела, вышедшие из комсомола.
М.Г.: Я считаю, когда распустили комсомол, «с водой выплеснули и ребенка». Если смотреть с педагогической точки зрения, через структуры комсомола реализовывались педагогические системы теории коллективного делания, творчества, технологии ролевых игр. В том же знаменитом «Артеке» в свое время работали такие талантливые педагоги, как Газман, Иванов, Матвеев.
М.Н.: В комсомоле прививались те самые понятия «команды», умение действовать всем коллективом, о которых сейчас все говорят.
М.Г.: Трагизм эпохи – объявили, что школа должна только учить. И сегодня мы мучительно идем к новому образовательному стандарту, который вновь предполагает формирование не только знаний, но и так называемых надпредметных компетенций. Именно этим занимался комсомол.
– Все сегодня здесь собравшиеся имели самое непосредственное отношение к лагерю «Корчагинец», о котором вспоминают буквально все комсомольцы 80–90-х. Расскажите подробней, что он собой представлял и почему так известен?
М.Г.: «Корчагинец» начинался как летний лагерь, а на деле это была базовая площадка для пилотных проектов, которые потом уходили дальше. Мы не изобрели ничего – вся работа строилась на традициях «Артека», «Орленка». Но в «Корчагинце» все это трансформировалось на уровень непосредственно области.
М.Н.: Формально были программа летнего лагеря, отдых, различные мероприятия. Но это для детей, а для взрослых, педагогов, вожатых, – настоящая исследовательская лаборатория.
М.Г.: Взрослые участники буквально влюблялись в лагерь. Постоянно бывали «мозговые штурмы», что-то придумывалось, был выработан набор педагогических технологий, которые эффективны и сейчас.
– В конце 80-х, когда в стране уже начались перестройка, брожение умов, на жизнь «Корчагинца» это как-то повлияло? Или он остался верным «корчагинцем» до последнего?
М.Г.: Честно говоря, это было то, по поводу чего взрослые спорили много и до того горячо… До рукопашных, правда, не доходило, но вот Михаил Александрович (Нянковский) часа два-три со мной, например, бывало, не разговаривал.
М.Н.: Чего тогда только не затевалось. Помните ту ужасную смену «самоопределения»?
Е.С.: Три дня мы к детям вообще не подходили, все ждали, что они начнут «самоопределяться». А самоопределенности все не было, дни шли…
– То есть вы устроили некий «праздник непослушания», устранились как воспитатели?
М.Н.: Идея была та, что в подобных условиях кто-то из коллектива должен проявить свое лидерство. Но лидеры не проявились. Потом мы решили, что нужно выборы устроить. Возник вопрос – кого выбирать. Шурик Гройсман, мы его подначили, предложил вообще выбрать монарха. Предложил свою кандидатуру.
М.Г.: И каким он был элегантным, интересным, обаятельным монархом, так что его чуть было не выбрали.
М.Н.: Многие до сих пор жалеют, что не выбрали!
М.Г.: Когда смена 1990 года закончилась, мы разъезжались, никто даже не думал, что больше в «Корчагинце» не встретимся. Никто не решал вопрос о том, чтобы закрыть лагерь.
Е.С.: Неизвестно, если бы в 1991-м кто-то захотел повторить «Корчагинца», может, и получилось бы. Но вы, Михаил Вадимович, первый же пришли совсем с другой идеей.
М.Г.: А не пошли бы больше под комсомольскую идею. Тогда образовалась государственно-общественная ассоциация «Социальная служба молодежи», и вот на ее базе возник Провинциальный колледж.
Е.С.: Сначала просто как летний лагерь, продолжение «Корчагинца».
М.Н.: Комсомол было уже не спасти – но мы хотели спасти команду, ребят. И образовали летний колледж.
М.Г.: Но объявить его комсомольским было нельзя, сейчас смешно вспоминать, какая происходила тогда «стыковка» старого и нового. Собрали часть денег, купили последнюю полосу «Золотого кольца» на один раз, как помню, рублей за 300. Пригласили желающих в «свою программу».
Сейчас бы такое не прошло, сейчас бы прокуратура таких инициативных взяла «в три кольца». Нас никто не регистрировал, объявление мы дали с адресом почтового ящика и моим домашним телефоном. И под это дело собирали деньги. Чистая афера!
Спонсоров нашли, собрали денег – а их не хватает. «Корчагинец»-то был бесплатный, а тут за все нужно заплатить. Но симптом времени был, установка – не просить денег у государства.
М.Н.: Золотые времена. «Не хотим с государством дела иметь!». Рыбакова Вера Ивановна, в ту пору директор департамента образования, на тебя обиделась, что ты к ней сразу не пришел.
М.Г.: Да, отвернулась так, нахмурилась. Ну и сколько, говорит, тебе не хватает?
Е.С.: Вузы нас тогда активно поддержали, педагогический и особенно, конечно, Демидовский.
М.Г.: Собрали детей со всей области, поехали. На открытие мы получили телеграмму от Галины Старовойтовой (в те времена известнейшая личность), на первую смену академик Бестужев-Лада приезжал…
Сейчас видно, как интересно все это накладывалось на исторический контекст. Комсомол нас, можно сказать, благословил, но мы пренебрегли им, пошли дальше… И тут – путч!
Е.С.: Ну да, рядом с лагерем по московской дороге танки идут, грузовики с солдатами.
М.Н.: Три дня путча, газеты тоже растерялись, что сообщать – не знают. В результате в трех газетах – «Правде», «Советской России» и, по-моему, «Трибуне» – прошла хроника ТАСС о том, что в Ярославской области открылся летний колледж.
М.Г.: А мы сидим, не знаем, что делать: может, пора срочно переименоваться обратно в «Корчагинца» и вспоминать комсомольские песни? И 200 детей с нами.
Е.С.: И когда смена закончилась, мы поначалу искренне верили, что все пойдет по-прежнему, что мы возвращаемся по старым рабочим местам. Но пошли десятки писем от родителей, дети просили: почему колледж только на лето? И мы начали сначала организовывать предметные семинары в педуниверситете. А 25 марта 1992 года вышло постановление мэра Ярославля об открытии Провинциального колледжа.
М.Н.: Вышло так, что кризис комсомола совпал с кризисом школы. И родители, и ученики потянулись к новому.
М.Г.: Тогда был такой всплеск вариативности, разрешили педагогам создавать собственные программы. Словом, такая началась вакханалия…
М.Н.: И мы этим умело воспользовались.
– Но колледж ведь действует? Или и он сейчас «сворачивает» демократию?
Е.С.: В то время колледж был единственным альтернативным учебным заведением.
Например, идея профильного обучения впервые была испробована у нас в колледже. У нас впервые стали читать предметы преподаватели вузов, началась научная работа школьников.
М.Г.: Колледж сыграл ведущую роль в становлении школьных олимпиад. В 1992 году мы впервые на базе колледжа провели олимпиаду по географии, причем всероссийскую.
М.Н.: Раньше такого не бывало – чтобы какая-то школа инициировала соревнования общероссийского масштаба.
Е.С.: На деле очень многие наши идеи нашли поддержку в других школах, и сейчас есть уже альтернатива, помимо нашего колледжа. Есть профильные классы в школах и т.д.
М.Н.: Если вернуться к колледжу – что он дал конкретно? Кадры, технологии, формы организации учебного процесса.
М.Г.: И эмоциональный фон дружеского общения. Кажется, наука к этому отношения не имеет, но на деле все это рождается из отношений между людьми, из отношения к делу, из энтузиазма.
Именно это осталось, перешло от комсомола. Была такая песня:
«Есть традиция добрая
В комсомольской семье:
Раньше думай о Родине,
А потом о себе».
И кто посмеет сказать, что это – плохо?
Татьяна БРАГИНА
Юность-Ярославль