Подлинность

Рукописи горят, и только некоторые говорят из пепла

Когда-то Максимилиан Волошин говорил Марине Цветаевой: «Никогда не употребляйте слово „подлинное“». – «Потому что похоже на „подлое“?» – «Оно и есть подлое. Подлинное – то, что добыто под линьками, под пытками. Подлинная правда – правда застенка». Волошин был прав и неправ. В некоторых случаях, а именно – когда дело касается застенков, муки, слово «подлинное» уместно. Более чем уместно.

Из пепла

Мне повезло. Я был знаком с человеком, о чьей книге хочу рассказать. Было время, я ходил за Юрием Динабургом хвостиком, стараясь запомнить все фантастические, но реальные истории, которые он рассказывал. Была среди них история о любви ленинградской студентки 1920-х годов к великому философу ХХ века Людвигу Виттгенштейну.

Когда во главе страны стояли образованные экстремисты вроде Льва Троцкого, на досуге почитывавшего французские романы в подлиннике, а не полуобразованные бандиты вроде Сталина, на досуге посматривавшего американские боевики с переводом, в СССР еще приезжали философы вроде Вальтера Беньямина или Людвига Виттгенштейна, чтобы писать в Большую советскую энциклопедию статьи о Гёте или читать лекции.

Виттгенштейн читал лекции. Студентка в него влюбилась. Вполне безнадежно. Виттгенштейн был гомосексуалистом. Студентка тщательно записала все его лекции. Кроме того, она вела дневник, в котором так же тщательно фиксировала свое общение с великим философом и логиком. В старости, в 1960-е годы, эта женщина показывала свои записи Юре Динабургу. Я ахнул, услышав эту историю. «Где эти записи?» – спросил я. «Откуда я знаю? – пожал плечами Динабург. – Погибли, наверное. Исчезли. Рукописи горят, и только некоторые говорят… из пепла».

Юрий Динабург, родившийся в 1928 году в Челябинске, был сыном беспартийного спеца – одного из проектировщиков Челябинского тракторного, крупного инженера из команды Серго Орджоникидзе – и неистовой комсомолки из давно обрусевшей буржуазной немецкой семьи. Отца расстреляли в 1937-м. Мать не отреклась от своего мужа. В 1945 году Юра создал в Челябинске антисоветскую организацию, написав все ее программные документы. Организация состояла из трех человек – вчерашних школьников.

Все были арестованы и отправлены в концлагеря. Потом – реабилитированы. Последнее место работы Динабурга – экскурсовод в Петропавловской крепости. Последнее место жительства – Дом политкаторжан на набережной Невы. Я познакомился с этим человеком, когда он ушел на маленькую пенсию экскурсовода. Он был безбытен, беден, талантлив. Круг его общения был невероятно широк.

Он общался с молодым Глебом Горбовским и Виктором Кривулиным, с диссидентом Юрием Айхенвальдом и искусствоведом Матвеем Гуковским, с Львом Гумилевым и Александром Панченко. С ним было интересно. Всю жизнь он писал невообразимым своим клинописным почерком на белых листах. В конце жизни ослеп. Его последняя жена Лена (а женщины любили этого эксцентричного худенького очкарика напропалую и навылет) читала ему вслух Шекспира, Канта и Гегеля. Записывала то, что он ей диктовал. После смерти Динабурга издала книгу, составленную из его записей мемуарного и эссеистического характера. Добавила к ним воспоминания тех, кто знал ее мужа. Получилось то самое – из пепла.

В каптерку!

Эта книга ставит передо мной проблему. Почему меня так раздражают антисоветские и контрреволюционные инвективы современных публицистов, а куда более яростные антисоветские инвективы Юрия Динабурга вызывают интерес и уважение? Ответ ясен: потому что все его проклятия проверены жизнью, мыслью и чувством.

Он их продумал и прочувствовал до мозга костей. В возрасте десяти лет он видел обыск и арест отца. Запомнил и спустя много лет описал так, что и я буду помнить. Он описал, как усталые, раздраженные люди роются в их комнатах, выходят во двор, роются в снегу. Видно, что и они знают: ничего они не найдут. Да и что искать? Книги на четырех языках? Они просто выполняют нелепый, жестокий и оскорбительный ритуал.

А любимый отец Юры Динабурга, смелый, образованный человек, садится за стол, достает игрушечный пистолет и принимается подкидывать и ловить «левольверт». Дескать, оружие ищем? Так вот же оно, ребята. Развлекается так до тех пор, пока не слышит нервный окрик: «Положите игрушку!» Усмехнувшись, кладет игрушку сына на стол.

Этого не прощают. Динабург и не простил. Вся его книга – непрощение. Проклятие. Как вдруг сквозь это непрощение и проклятие прорывается то, что можно назвать ресурсом человечности. То, о чем Витольд Гомбрович однажды сказал: «Чем хуже социальные условия, тем лучше люди». Динабург описывает, как однажды, доведенный до отчаяния голодом и непосильной работой, пошел на «запретку».

Шел как сквозь сон. Слышал крики товарищей по бригаде, слышал предупредительные выстрелы конвоя, но шел. Его остановил бригадир у самой «запретки», где парня по инструкции просто застрелили бы. Бригадир подвел нарушителя к начальнику конвоя, уже вытащившему пистолет, чтобы или застрелить беглеца, или раскроить ему череп. Начальник поглядел на качающегося от голода худого, очкастого, да, в общем, подростка, сунул пистолет в кобуру и буркнул: «В каптерку…» Людям, самым разным людям и Богу Динабург благодарен. Но системе, что сожрала его отца и сунула его в ранней юности в концлагерь, он, повторюсь, ничего не прощает. И это убеждает.

Динабург, Юрий. Сборник. – СПб.: Норма, 2012. – 432 с.

Никита Елисеев

Эксперт

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе