Так зачем мне эти встречи? Я, кстати, успел побывать на нескольких. С Путиным я встречался в 2007-м, в бытность его президентом. Годом ранее — с Медведевым, занимавшим тогда пост вице-премьера. Еще за год до этого — с Сурковым, на тот момент заместителем руководителя администрации президента Путина. Ни на одной из встреч я не чувствовал себя писателем, не готовился почувствовать и не парился по этому поводу. Я думаю так: писатель должен чувствовать себя писателем на встречах с читателями. Ну, в пикировке с литературным критиком. Ну, при знакомстве с умной женщиной (эффектно заходишь с козыря, а там как получится). А пред очи верховной власти есть смысл являться гражданином. В качестве кого бы тебя ни позвали. 

Беседы в державных кабинетах складывались по-разному, поэтому и говорить мне довелось о разном. Встреча с Сурковым, например, быстро свернула на вполне бытовые темы — о ценах да зарплатах. Так ведь и встреча была организована Фондом социально-экономических программ, который проводит ежегодный семинар для молодых (читай: начинающих) писателей. И начинающих писателей там представляли люди, живущие отнюдь не на гонорары от издательств, — помню профессии лишь нескольких, с кем был близко знаком: врач, фермер, журналист. Я высказался о недавно стартовавшей реформе ЖКХ, сводившейся, по сути, к тому, что людям навязывали содержание полуразвалившихся домов — при том что многие годы до этого на ремонт этих самых домов выделялись круглые суммы, благополучно разворованные. "Какого отношения ждет власть со стороны народа к своим начинаниям, если предлагает ему такие несправедливые условия игры?" — сказал я. Сурков ответил, что вопрос этот, конечно, не входит в компетенцию президентской администрации, но поблагодарил за то, что я обратил его внимание на "социальный контекст" реформы, которому до сих пор в его ведомстве не уделялось должного внимания. "А все, что касается социальной политики государства, безусловно, касается президента", — сказал Сурков. Если помните, вступление в силу той самой реформы приостановили, и она была порядком отредактирована. Не утверждаю, что это стало прямым следствием моего высказывания на встрече с Сурковым. Но хочу верить, что и мое, не шибко писательское, слово не было лишним. 

С Медведевым и Путиным я говорил о том режиме благоденствия, в котором, на мой взгляд, пребывают сегодня русские ультранационалисты. Об убийстве 9-летней таджикской девочки в Петербурге. О маршах бритоголовых. О том, что Россия не может позволить себе никакого национализма — тем более русского. Потому что какой-нибудь чеченский или казачий национализм грозит потерей части территории — с риском возникновения цепной реакции, конечно. Но именно русский национализм — кратчайший путь к распаду. Мне отвечали в общем обнадеживающе. Медведев посетовал, что подобные дела — он сразу перевел вопрос в юридическую плоскость — очень трудно расследуются. Путин стал рассуждать о необходимости укрепления в мире имиджа России: "У нас, пока на уровне идеи, есть замысел пропагандировать в общемировом масштабе русскую культуру, ценности, близкие русскому народу, через понятие русский мир". Я попытался вернуть разговор к теме черносотенства: "Тогда, пропагандируя русский мир, нужно прежде всего отмежеваться от русского национализма. Четко заявить: это не входит в список наших ценностей". Путин быстро и коротко согласился: "Да, конечно", — и как-то тяжело кивнул. Насколько я могу судить из Ростова, бритоголовая братия в последние год-два несколько поутихла. Но и широкомасштабной кампании против фашиствующих лапотников, пропаганды толерантности посредством, например, всесильного телевизора я не вижу. Ждем-с. Вопрос-то посложней реформы ЖКХ. 

В этот раз я собирался говорить с Путиным о российско-грузинском конфликте. Я ведь родом из Тбилиси. До сих пор нежно лелею в себе все то, что вынес из грузинского мира. Недавно из Тбилиси написали, что с этого учебного года в русских школах там запретили вести документацию на русском языке, а со стен велели поснимать все, что содержало русские слова. Распоряжение министра образования Грузии — ответ на растиражированную в СМИ историю с сожжением книг во дворе общежития Южноосетинского университета. Сжигали старые книги, невзирая на национальность авторов, освобождали место под новые, направленные в дар российской стороной. Не говоря о том, что книги вообще сжигать нехорошо, в Грузии это событие преподнесли сами понимаете как: "В Цхинвали жгут книги на грузинском языке". Я собирался сказать: "Если сегодня невозможен диалог России и Грузии на государственном уровне — нужно дать шанс гражданам обеих стран наладить общение". Наверняка есть масса людей и здесь, и там, которых не устраивает состояние тупой конфронтации. Людей, готовых хранить тепло человеческих отношений до лучших — в политическом смысле — времен. 

Примерно так собирался сказать. Ну и книги свои подарить. С автографом. И надеждой на то, что на следующей встрече, если позовут, буду уже хоть немного ощущать себя писателем (сам-то я читаю все, что мне дарят)... 

Читаю и то, что пишут о таких встречах идейные либерал-интеллигенты, готовые, кажется, всех, кто принял приглашение из Кремля, возвести в ранг придворных прихвостней, — вот, мол, писателишки, хотят есть из рук, уже научились откликаться на свист. Ну да что ж, в этой пьесе у каждого своя роль. Одни ходят на встречи с президентами, другие их шельмуют. Главное, чтобы пьеса игралась.

Денис Гуцко

Огонек