Статусно и конкретно
Первым филантропом согласно греческой мифологии был титан Прометей. Он осчастливил людей двумя дарами: огнем и оптимизмом. Академия Платона определяла филантропию как «принесение пользы людям». Латинский термин «филантропия» перевели как «гуманитарность». В студенческом гимне «Гаудеамус игитур» содержится пожелание почета благотворителям студентов (Maecenatum). Меценаты — это те, кто дает деньги, не рассчитывая получить обратно. И этим они отличаются от спонсоров, в действиях которых часто сквозит корыстный расчет. Даю, чтобы потом взять. Иногда борзыми щенками или натурой. Не случайно покровителей девиц определенного поведения частенько называют спонсорами. Нет, спонсорство — важное и чрезвычайно полезное, благородное дело, но меценатство чище, альтруистичнее, потому что не требует возврата.
Американцы, начиная с первопроходцев-пилигримов, всецело полагались на филантропию как на способ решения социальных и политических проблем. Добровольные ассоциации и общества, по сути, филантропические объединения — главная форма политического и социального устройства молодой страны. Названия штатов Массачусетс, Пенсильвания и Вирджиния несли в себе слово Сommonwealth, что означает «общественное благо». Первой общественной филантропической корпорацией стал в 1636 году Гарвардский колледж.
В Америке масштабы меценатства в сфере культуры мало кого удивляют. Практика донорства, спонсорства, патроната музеев, библиотек и других объектов культуры развита повсеместно, по вертикали и по горизонтали. Жертвуют практически все, кто зарабатывает деньги, ну, конечно, по мере возможностей: мидл-класс, аппер-мидл-класс, миллионеры и выше.
Билл и Мелинда Гейтс вместе со своим другом Уорреном Баффетом выступили с пламенным призывом к другим мультимиллиардерам отдать на благотворительные цели по меньшей мере половину состояний. Призыв услышали. Эли Брод, бывший владелец страхового гиганта SunAmerica, вместе с женой Эдит пообещал пожертвовать на гуманитарные цели аж 75 процентов своего состояния, но его тут же перещеголял сооснователь Microsoft Пол Аллен, который пообещал отдать львиную долю из принадлежащих ему 13 миллиардов долларов. По прикидкам журнала Fortune, если каждый из 400 членов списка топ-богачей Forbes дружно вольется в гейтсовскую программу The Giving Pledge, то в американскую благотворительность добавится астрономическая сумма в 600 миллиардов долларов.
Почему жертвуют самые богатые? Кто-то скажет: с жиру бесятся. Но согласитесь, есть разница, когда с жиру строят десятую яхту и выписывают за пару «лимонов» Дженнифер Лопес на свадьбу сыну или дают деньги на строительство школы, больницы либо музея? А почему жертвуют не столь богатые? И даже обладатели самых скромных доходов? Самим вроде не до жиру...
Ларчик, похоже, просто открывается. Очень многие дают, имея в голове вполне прагматичный интерес: благотворительные и гуманитарные пожертвования в США списываются с налогооблагаемой базы. Никакой бумажной канители нет, нужно просто быть уверенным, что организация, которой ты даешь деньги, имеет статус 501(c)(3) — это соответствующие статья и параграф налогового кодекса США о некоммерческих организациях. Некоторым из них не нужно даже получать такой статус. Речь идет о церквях всех конфессий и религиозных объединениях.
Есть, конечно, ограничения. Если жертвователь дал деньги, он не может списать более 50 процентов своего годового дохода. Если пожертвована собственность (произведения искусства, мебель, недвижимость, земля, автомобиль и прочее), списать можно до 30 процентов. Если пожертвованы проценты с капитала и другие доходы финансового рынка, то возврат ограничен 20 процентами. Но положение не безнадежно, можно перетащить избыточные пожертвования на последующие годы, всего до пяти лет. Нельзя списывать, если деньги пошли политическим партиям и кампаниям, индивидуальным лицам, если это пожертвования профсоюзам, коммерческим палатам и деловым объединениям, платным школам и коммерческим больницам, а также иностранным правительствам.
В ларчик помимо прагматизма заложено честолюбие. Рональд Перельман, инвестор с гениальным чутьем, только в 2008 году пожертвовал на различные благородные цели 70 миллионов долларов. Из них 50 миллионов достались двум нью-йоркским медицинским организациям, и теперь имя Перельмана носит новый кардиологический центр и институт перинатальной медицины. Пример Перельмана — один из тысяч, когда жертвуют на конкретную цель — памятник, музейный флигель, университетскую лабораторию, библиотеку. Поэтому в большинстве американских музеев залы и галереи носят конкретные имена жертвователей.
В греческом и прочих залах
Сегодня меценатство как массовое явление в Америке настолько распространено, что заменяет целые государственные институты, например министерство культуры. Нет в Америке минкульта, зато есть самая развитая и богатая инфраструктура музеев в мире.
Частный капитал, финансирующий музеи, — это, кажется, чисто американское изобретение. Может, оттого оно приобрело такие огромные масштабы, что у самой Америки культурная история очень коротенькая и практически все исторические ценности импортированы — куплены, а иногда украдены. Так сказать, превалирует желание бизнеса прильнуть к высокому искусству. Всю жизнь магнат торговал углем или окорочками, а на старости лет захотелось чего-то эдакого.
Смотрю в электронной почте приглашение на очередную выставку в музей «Метрополитен». Список спонсоров возглавляет Bank of America, помимо крупных корпораций и бизнесменов замечаю также Национальный фонд искусств. А страхование выставки обеспечивает Федеральный совет по делам искусств и гуманитарных наук. Все-таки без минкульта, пусть и в усеченном и законспирированном виде, не обойтись.
Листаю список доноров музея. Их сотни, нет, тысячи. В самом крутом реестре те, кто дал более пяти миллионов долларов, а это две сотни имен. И последней строкой в нем — 8 доноров-анонимов. Вы только вдумайтесь, люди дали больше пяти миллионов долларов и не хотят, чтобы кто-то узнал, какие они белые и пушистые.
В пору своего президентства в музее «Метрополитен» Уильям Луэрс, бывший кадровый дипломат, рассказывал мне, как функционирует музейный организм. Met — частная корпорация. 32 процента расходной части бюджета музея финансируются из даров, пожертвований, грантов, 22 процента дают доходы от собственного фонда, которые инвестированы в облигации, акции, другие ценные бумаги. Сегодня он составляет 2,9 миллиарда долларов, этот капитальный резерв остается неприкосновенным, используются только проценты. И вот что особенно интересно: здание Met принадлежит городу, который покрывает 15 процентов расходов на его эксплуатацию, а 85 процентов музей добывает из частных источников. Аренда была оформлена на сто лет, а когда срок первого договора истек, продлена еще на сто лет. Музей не платит за аренду, город выделяет деньги на электричество, тепло и зарплату для трети охранников. Фактически город выполняет функцию стратегически важного филантропа по отношению к музею.
Я спросил г-на Луэрса, какой эпизод работы президентом музея ему запомнился больше других. «Мой друг и щедрый филантроп Уолтер Анненберг подарил музею прекрасную коллекцию импрессионистов, — сказал он. — Для его коллекции мы построили отдельную галерею, и она носит его имя».
Жертвователи, как правило, склонны верить библейскому утверждению, согласно которому легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем богачу попасть в Царство Божие, то есть практически невозможно. Но все же какая-то надежда пролезть у них, я уверен, теплится и подогревает их закатную щедрость. Тем более что некоторые нынешние толкователи Священного Писания уверяют, что в древнем Иерусалиме никаких ворот под названием «Игольные уши» не было и с арамейского просто неправильно перевели слово «бечевка» — как «верблюд». На самом же деле выражение это читалось в оригинале так: «Легче бечевку протянуть сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие».
Ни почета, ни уважухи
В дореволюционной России просвещенные и набожные купцы-миллионщики щедро спонсировали искусство — достаточно назвать имена великих меценатов Морозова, Щукина, Рябушинского, Третьякова. Антитезой осмысленной русской щедрости выступал некий купец-невежа, которого Гиляровский ядовито описал в книжке «Москва и москвичи». Тот приезжал в трактир, напивался вусмерть, подходил к самому большому зеркалу, разбивал его бутылкой шампанского и, с готовностью вынув бумажник, спрашивал у подбежавшего буфетчика: «Скольки?»
В России нынешней тоже хватает «миллионщиков», без которых не состоялись бы многие культурные проекты. Жаль, что чаще все бескорыстное делается по команде, как в советское время субботник, поездка на картошку или сбор средств в помощь революционной Кубе.
Почему же наши предприниматели столь охотно вкладываются в зарубежную культуру, а их родина остается на 138-м месте в мире по уровню развития меценатства? Ответ прост. Деятельность меценатов может развиваться только там, где для нее создано соответствующее законодательство, где со стороны государства и общества меценаты получают узаконенные поощрения материального и морального порядка, а сама меценатская деятельность способствует повышению социального статуса.
Собственно, все эти принципы и были заложены в законопроект «О меценатах и меценатстве», подготовленный еще в 1997 году депутатами Астраханкиной, Волчек, Говорухиным, Губенко, Сеславинским и другими уважаемыми парламентариями. Депутаты провели грань между понятиями «спонсорство», «меценатство» и «благотворительность». Если со спонсорством все ясно — оно предполагает извлечение имиджевой выгоды, то с другими терминами сложнее. Меценатство определялось в законопроекте как безвозмездная передача финансовых и материально-технических средств гражданам или юрлицам, занимающимся сохранением и развитием национального культурного достояния. И если мотивы благотворительности — в сострадании и милосердии, а цели — в обеспечении социального благополучия, то у меценатства — в сохранении и развитии профессиональных видов культурной деятельности. То есть его можно считать одной из форм благотворительности, но настолько специфичной, что она, по мнению депутатов, не укладывается в закон «О благотворительной деятельности и благотворительных организациях». Вот и написали еще один, специальный.
Законопроект предусматривал и госгарантии: помимо присуждения почетных званий и наград, увековечения имени мецената на объектах его меценатской деятельности устанавливались федеральные налоговые льготы. Налог на прибыль мецената-юрлица уменьшался на суммы затрат на сохранение и развитие культурного достояния. Не облагаемая налогом доля прибыли, направляемая на эти цели, не ограничивалась. От НДС освобождались работы и услуги, выполняемые в период реализации договора между меценатом и получателем помощи, если средства на их осуществление составляли не менее 40 процентов от стоимости этих работ и услуг. Не взимался налог на имущество со зданий, строений, сооружений, помещений, переданных получателям меценатской поддержки...
26 января 2011 года Дума законопроект отклонила. Почему? Грубо говоря, сочли лазейкой для уклонения от налогов.
Словом, правовых понятий «меценат» и «меценатство» у нас нет. Осталось размытое «благотворительные цели» и «налогоплательщик». По Налоговому кодексу он имеет право на социальные налоговые вычеты в размере произведенных расходов на благотворительность, но не более 25 процентов от суммы дохода. И ни почета, ни уважухи!
В 2010 году на благотворительность в России ушло, по некоторым данным, 13 миллиардов рублей. Много это или мало, судить трудно: под понятие благотворительности сегодня попадают и пожертвования, и спонсорство, и меценатство, и социальные инвестиции, и еще бог знает что. Крупные компании создают свои благотворительные фонды — там деньги, конечно, лучше считают. А еще у предпринимателей в ходу выражение «социальная ответственность бизнеса». Это когда государство просит денег, и они дают, сколько требуется. Вот такое у нас меценатство. Работает как часы.
Олег Сулькин
При участии Натальи Калашниковой
"Итоги"