Сейчас Акунин находится вдалеке от родины, но ведь для того и создана глобальная сеть, чтобы расстояние не было помехой для общения. Я обратилась к нему с просьбой об интервью по электронной почте и по той же почте получила ответ. Так мы и переписывались.
— В 2000 году открылся Ваш сайт, сейчас он уже не работает (нет никаких обновлений после 2003 года). Почему?
— Это вопрос к Теме Лебедеву. Он был инициатором, он там все (или почти все) придумал и устроил. А потом ему, наверное, надоело, да и у меня на это никогда не было времени. Может быть, заведу собственный сайт, где все будет абсолютно прекрасно. В смысле, будет отвечать моим собственным представлениям о прекрасном. Пока вот завел блог в качестве первого этапа.
— Да, Вы довольно активно туда пишете, а зачем Вы его завели?
— Это новый для меня тип текстов — коротких, иллюстрированных, сюжетно завершенных. Это мой собственный орган печати. Это эксперимент по строительству города-сада посреди диких российских блогоджунглей. Это новый для меня способ постепенного написания книги, которая по ходу дела может менять очертания. Это возможность обратной связи. В общем, много что.
— Собственный орган печати Вам для чего понадобился?
— А пускай будет. У меня редко появляется потребность высказаться по какому-то постороннему поводу. Но если возникнет ситуация «не могу молчать» — вот он, рупор. Многие услышат.
— Вы собираетесь издать книгой тексты своего блога, как это делают так называемые сетевые писатели, или у Вас иной замысел?
— Книга будет называться «Любовь к истории». Состоять из исторических миниатюр с картинками. Дней старинных анекдоты. Но каждый из них рассказан не ради самого происшествия, а пропущен через мое восприятие. Это всегда толчок для какого-то рассуждения или иллюстрация к нему. Можно, пожалуй, отнести эту книгу и к почтенному жанру «Из записных книжек».
— Недавно Евгений Гришковец, чей успех у читателей объясняют интонацией доверительности и интимности, закрыл свой ЖЖ, объяснив, что устал от агрессивных комментариев... А Вы пишете: «Подумать только — в членах почти тысяча триста человек, а за полтора месяца существования блога забанен всего 1 (один) паршивый овец...» Может быть, Ваши френды ведут себя прилично именно потому, что в «личном дневнике» Вы максимально дистанцируетесь от личного?
— Не поэтому. Просто в каждом доме свои правила поведения. Дресс-код, если угодно. У меня в блоге не принято ходить с голым пузом и в шлепанцах. Смокинг не нужен, но пиджак желателен. Допустимы любые мнения, даже лично мне глубоко несимпатичные, но хамство, оскорбления и грубость запрещены. Это не только обеспечивает соблюдение правил вежливости, но и задает уровень дискуссий. Зарегистрированных членов сегодня две тысячи двести с чем-то. Мне бывает интересно следить за ходом их споров, хоть сам я вмешиваюсь редко — хозяину ведь невежливо вставать на чью-то сторону. Но некоторые особенно яркие комменты обязательно включу в свою книжку.
— А каким способом Вы этого добились? Вы не баните, капчу даже не ввели, а люди к Вам приходят очень симпатичные и образованные?
— Есть психологическое правило, действующее почти без исключений. По-хамски люди себя ведут, когда чувствуют себя деперсонифицированными. Например, известно, что в автомобиле (то есть за железным панцирем и стеклом, особенно тонированным) средний человек ведет себя гораздо агрессивнее и грубее, нежели в качестве пешехода. То же в еще большей степени происходит в блогосфере. Многие из тех, кто в повседневной жизни вполне пристоен, спрятавшись за ник и аватарку, поддаются искушению сыграть в мистера Хайда. А у меня в блоге человек называет мне (в частном письме) свое настоящее имя и что-то о себе сообщает, то есть мы вступаем в некий личный и отчасти даже доверительный контакт. Вот и вся хитрость. Ну и потом, поскольку я не скрываю своих взглядов и вкусов, люди, которым мои предпочтения противны, просто ко мне не ходят. Зачем им?
— Кто автор вашего ЖЖ? Я вообще с кем разговариваю сейчас, с Акуниным или Чхартишвили?
— Я ведь не беллетристически вам отвечаю. Стало быть... Правильно, Чхартишвили.
— Вы пишете по поводу общения в ЖЖ: «Меня интересуют живые люди, а не ники с анонимами. Как же это оказалось интересно, читать письма людей...» Такой интерес к подлинности есть у многих — Вы не собираетесь его как-то использовать в своих сочинениях?
— Не напрямую. Не факты, которые мне сообщают, а общее ощущение, которое остается после прочтения особенно интересного письма. Например, пишет мне человек простую фразу, над которой я потом долго думаю: «Моя жизнь заурядна и ничем не примечательна, но, знаете, я чувствую себя совершенно счастливой». И я начинаю придумывать такую героиню. Женщину, которая считает свою счастливую жизнь заурядной. Это сильно позитивный образ. И для России новый.
— Почему Вам кажется, что это позитивно?
— В России состояние счастья всегда было чем-то исключительным. У нас все ужасно любят ныть и плакаться. Ну и внешние обстоятельства, конечно, давали для этого основания. Когда люди чувствуют себя счастливыми и это воспринимается как что-то нормальное, это означает, что, несмотря на мерзости политической действительности, мы все же движемся вверх, а не вниз.
— Что такое сегодня «документальная правда»? Вы сочиняете романы, где в исторические реалии вплетаете выдуманные события. Нет ли ощущения, что фантазии производят впечатление большей подлинности, чем реальность?
— Естественно. Вообще-то вся художественная литература про это. Наташа Ростова и Болконский для нас в тысячу раз реальнее любых людей, живших в ту эпоху.
— Тут мне хотелось бы возразить: сейчас в моде документальность. Многие умные читатели заявляют, что предпочитают нон-фикшн и что дневники и письма привлекают их больше, чем художественная литература. В игровом кино, даже в массовом, воспроизводят стилистику кино документального — ручная камера, непрофессиональные актеры. Как Вы относитесь к этой тенденции?
— Я и сам читаю только нон-фикшн. Правда, это следствие профессии — я ввел эмбарго на чтение художественной литературы. Что же касается тенденции к «якобыдокументальности», она не кажется мне перспективной. У художественного вымысла иные задачи, в его распоряжении есть средства, какими не обладает факт. Роман — если это настоящая литература — через придуманных героев и недокументальные ситуации дает читателю уникальную возможность побывать в коже другого человека, прожить другую жизнь. Никакой нон-фикшн такого эффекта не создаст.
— В своем блоге Вы недавно написали: «Как-то раз я поэкспериментировал с биографией корнета Савина, но во имя правдоподобности пришлось сильно выхолостить и проредить подлинные похождения гениального прохиндея. Было безумно жалко. Триллеры, сочиненные историей, хороши не для беллетристики, а для нон-фикшн. Их приукрашивать — только портить». Не могли бы Вы рассказать, в чем эксперимент, и объяснить разницу между триллерами для нон-фикшн и триллерами для беллетристики?
— Фрагменты подлинных приключений афериста Савина я использовал в повести «Пиковый валет». У меня есть копия собственноручно составленной автобиографии этого господина (даже двух, с вариациями). Если бы я придал им вид романа, получилось бы нечто совершенно неправдоподобное. А вот жизнеописание, подтвержденное документами и перекрестными свидетельствами, выглядело бы убедительно. И афера, чуть было не разорившая итальянское военное министерство, и попытка занять болгарский престол, и бегство из сибирской ссылки, и планы по завоеванию Кореи — все это не выдумки. Однажды я получил письмо от родной внучки корнета Савина, которая поблагодарила меня за то, что я с симпатией описал ее непутевого дедушку, и для нон-фикшн это было бы сильно, поскольку сокращает дистанцию во времени и усугубляет достоверность. В романе же такой эпилог выглядел бы клюквой.
— То есть искусство делает реальность правдоподобнее? Или, что одно и то же, приспосабливает ее к нашему восприятию?
— Да нет, я не про это. Художественное произведение и произведение документальное существуют в разных системах координат, используют разные законы и добиваются разных целей. Извините за банальность: у искусства своя правда, которая иногда очень далека от фактической правды, однако от этого не менее (а часто и более) истинна.
— Недавно по телеканалу «Культура» прошел выпуск «Очевидного — невероятного», где обсуждали тему героя. Вы отстаивали тезис о том, что герой возникает в экстремальной ситуации, когда что-то не в порядке, а если все идет правильно, то герои не нужны. Программа закончилась вопросом Капицы: «Раз сейчас у нас нет героев, значит ли это, что все у нас в порядке?» Ответить на это там у Вас не было возможности. А в самом деле, может быть, сейчас у нас все лучше, чем нам кажется? Вот Ходорковский, как Вы считаете, герой или мученик, жертва?
— Я в передаче как раз поминал Ходорковского. Не знаю, может быть, этот кусок не вошел в окончательный монтаж. Этот человек, с моей точки зрения, безусловно, ведет себя героическим образом. С одной стороны, это красивый образец мужественного и достойного поведения. С другой — несомненный признак, что наша система не в порядке, раз судебная махина пытается всеми правдами и неправдами сломать человека, но не может. Другой пример героя-одиночки — Алексей Навальный. Разве это нормально, когда блогер атакует чудище обло под названием «коррупция», а президент и прочие большие начальники про это лишь болтают? Или когда хорошенькая молодая мамаша бесстрашно воюет за лес, который кому-то понадобилось вырубить, — это что? К сожалению, в нашей жизни есть место подвигу.
— Вам удалось создать образ положительного героя — Эраста Фандорина, рыцаря без страха и упрека. И это едва ли не единственный идеальный герой современной литературы. Сейчас государство дает деньги на кино в надежде на появление положительных героев, но все эти попытки неудачны. Как вы думаете, почему?
— От ограниченности мышления, я полагаю. Они думают, что патриотическое кино — это когда наши хорошие, не наши плохие, и мы побеждаем. Патриот у нас тот, кто прицепил на тачку оранжевую ленточку и скандирует: «Россия, вперед!» А лучший патриотический фильм, который я в своей жизни видел, —это «Порох» режиссера Аристова, где немцы наших лупят в хвост и гриву. Или «Три тополя на Плющихе», где о любви к родине вообще ни слова. Абсолютно то же с положительным героем. Если он ходульный, никому он на фиг не сдался.
— Обещают, что к концу года выйдет фильм по Вашей книге «Шпионский роман». Вы его видели? Получился ли Егор Дорин героем? Или в фильме, который, как писали, снят в стиле дизель-панка, ирония и стеб стали главными приемами?
— Я пока видел только рабочую склейку. И она мне понравилась. Алексей Андрианов, молодой режиссер-дебютант, кажется, сумел выполнить невероятно трудную задачу: снять реалистичный фильм о совершенно нереалистичной ситуации. Никакого стеба там нет, все всерьез — как и у меня в романе. Но в фильме использован чертовски остроумный прием. На уровне земли там хорошо узнаваемая предвоенная Москва, но когда камера дает общий план города, видно, что это Москва фантазийная, с генплана 1935 года — с высотками, гигантским Дворцом советов и т.п. Жанр сразу становится понятен, все вопросы к сюжету снимаются. Отличное визуальное решение. Вот бы в литературе такое было возможно!
Алена Солнцева
Московские новости