Премьера на Исторической сцене Вахтанговского — броское, яркое, парадоксальное и зрелищное сценическое прочтение известного исторического мифа о Моцарте и Сальери.
Антонио Сальери — один из самых признанных и почитаемых композиторов своего времени — умирал в клинике для душевнобольных. Ряд исследователей, и их немало, считают, что причиной помутнения разума стала сплетня о том, что Сальери отравил Моцарта. Ее услышал и Пушкин — появилась на свет маленькая трагедия «Моцарт и Сальери», совершенное художественное произведение, сделавшее эту версию популярным мифом, а имя Сальери — нарицательным.
В клинике Сальери пытался свести счеты с жизнью, а потом утверждал, что именно он убил Моцарта. До помрачения рассудка Сальери отвергал этот вымысел. Что заставило его клеветать на себя — останется тайной, но спектакль вахтанговцев предлагает свою версию, о ней — чуть позже. В 1979 году британский драматург Питер Шеффер написал пьесу «Амадей», фабульная интрига которой строится вокруг Антонио Сальери. Премьера состоялась в Лондоне, в театре Оливье, чуть позже «Амадей» появился на Бродвее. Имеет пьеса и российскую биографию: Георгий Товстоногов осуществил постановку в БДТ, в Художественном театре долго шел спектакль Марка Розовского с Олегом Табаковым в роли Сальери.
Театр Вахтангова обратился к версии востребованного драматурга, сценариста, поэта Сергея Плотова, который поработал с текстом Шеффера: он не переосмысливал концепцию, но несколько изменил сюжетные линии пьесы, свел к минимуму бытовую жизнь Сальери, ввел новых действующих лиц, добавил современных злободневных реплик — чего стоит «вонючие гады, понаехали» или «Вена — не резиновая». А когда исполнитель роли Сальери объявляет антракт, рекламируя буфет и сообщая, что ему надо, извините, «пописать», — испытываешь неловкость. И это — Сальери, обостренно чувствующий совершенство?!
Главным в спектакле стал дуэт двух композиторов, двух мировоззрений, двух мироощущений, поединок Моцарта и Сальери, противопоставление природы их таланта. Глубокомысленное, серьезное отношение к сочинительству Сальери и легкий, как брызги шампанского, дар Моцарта. Длинная, исполненная долга и аскезы, отмеченная кропотливой работой жизнь Сальери — и короткий, солнечный, многоцветный земной путь Моцарта. Зал держит в напряжении невероятно органичный артистический дуэт Алексея Гуськова (Сальери) и Виктора Добронравова (Моцарт). Точная игра, умное веселье, прекрасный ансамбль.
Действие спектакля происходит в 20-е годы XIX столетия. Антонио Сальери разменял восьмой десяток лет жизни. Моцарта нет на свете уже более тридцати лет, но тень гения не оставляет Сальери, который переживает тяжелейший кризис: уже забыто время, когда он купался в славе, теперь его досаждают недуги и мысли о собственной несчастной судьбе. Известно, что люди со скорбной головой частенько разговаривают сами с собой, вспоминая пролетевшие годы. С такого монолога Сальери — подробного, детального, исповедального — и начинается спектакль. Он, молодой и талантливый, не был намерен ни с кем делиться славой и потому заключил сделку с Богом, пообещав Ему жить праведно, воздержанно и целомудренно, в обмен на вечное признание. Похоже, Всевышний принял условия: жизнь Сальери респектабельна, он ни в чем не нуждается, достаток, популярность, почитание, уважение императорского двора, а пост придворного капельмейстера он занимал дольше, чем Моцарт жил на свете. Но нежданно-негаданно появился зальцбургский вундеркинд, провинциальный выскочка Моцарт, и ему досталась божественная гениальность.
К Моцарту Виктора Добронравова более всего подходят пушкинские эпитеты: «безумец» и «гуляка праздный». Он — вечный ребенок — не умеет считать деньги, ведет жизнь легкомысленного бонвивана, балагура, жуира, сластолюбца, он — насмешник — отпускает колкие шутки в адрес тех, кто рядом. Воспоминания, а они и есть содержание спектакля, разворачиваются под моцартовские мелодии, точно выбранные и тонко «соединенные» вариациями Полины Шульевой. Звучит Моцарт и фрагмент «Данаиды» — одной из лучших опер Сальери. Музыку представляет пластика. Моцарт-Добронравов накручивает пируэты, танцует дирижерскими жестами — так, что Курентзису и не снилось, подпрыгивает, склоняется в вычурных реверансах, вибрирует пальцами рук, имитирует лебединые взмахи крыльев, замирает в позе «Лебедя» Михаила Фокина, более известного как «Умирающий лебедь». Пластическая речь, придуманная хореографом Игорем Пиворовичем, — чрезмерна и остроумна.
Впечатляют декорации Максима Обрезкова. Темное пространство сцены «впитало» все переливы сумрачных оттенков. Стеллажи с книгами, разбросанные рукописи на рабочем столе, неясные пожухлые портреты на стенах — все запущенно, здесь давно уже никто не работает. Волшебный свет (художник по свету Александр Матвеев) то «распахивает» коробку сцены до размеров императорского дворца, то сужает до убогого, отмеченного нищетой жилища Моцарта. На общем сером фоне лишь иногда вспыхивают яркие краски — например, вызывающе алый костюм Моцарта во втором акте (художник Мария Данилова).
Сальери-Гуськову эпикурейство Моцарта невыносимо, и в том, что этот шут, фигляр, повеса пишет гениальную музыку, он чувствует какую-то глобальную несправедливость. Мелодии приходят к Вольфгангу сами, когда он играет в бильярд, попивает вино, милуется с любимой Констанцией. Именно чувство острой несправедливости, а не зависть или месть, движет поступками Сальери-Гуськова. Он иезуитскими способами унижает Моцарта, подталкивает к бедности и безденежью, лишает учеников, настраивает против Амадея сильных мира сего, плетет череду интриг. Придворный композитор с легкостью создает Моцарту невыносимую жизнь. Гуськов играет пронзительно и одержимо. На дуэте Гуськова и Добронравова держится весь спектакль. К финалу, похоже, Сальери понял, что сделки с Богом не проходят. Они возможны с нечистой силой — вспомним «Фауста». И Сальери объявляет себя отравителем гения — умышленно, тогда он сможет войти в историю, и, вспоминая Моцарта, потомки произнесут и его имя.
Поставил спектакль Анатолий Шульев, и в сценической партитуре немало перекличек с известным фильмом Милоша Формана, а щебетание и трепет движений, летучая пластика юбок на дамах, порхание снежинок, красивые и грустные мизансцены напоминают эстетику спектаклей Римаса Туминаса, в мастерской которого учился режиссер нынешнего «Амадея». Текста в спектакле гораздо больше, чем подтекстов, зрителя старательно развлекают — психологическая драма переходит в клоунаду, сентиментальные признания оборачиваются гротеском, промелькнувшие полутона чувств не выдерживают натиска истовой манеры игры, зримой и с надрывом. Молодой режиссер-эрудит не оставляет нам времени для раздумий, да оно, быть может, и не нужно — все, даже то, что хотелось бы додумать, объяснит Сальери в своих монологах-исповедях.
Мужской дуэт Сальери и Моцарта ведет спектакль, и все остальные действующие лица «работают» на это двухголосие. Им достались роли-краски, энергия массовых оперных сцен, исполняемых под фонограмму. Актеры изо всех сил пытаются сделать свои роли-зарисовки запоминающимися, что вахтанговцам удается. Мила и привлекательна простушка Констанция Екатерины Крамзиной — жена гениального Моцарта. Ученицу Сальери, пряную примадонну Катарину Кавальери, актриса Каролина Койцан играет в комедийном регистре, ее манерная и нарочито импозантная дива становится типажом узнаваемым и современным.
Два странных человечка, поначалу похожие на птичек перелетных, оказываются слугами просцениума, остроумно названными Бемолем и Диезом (Григорий Здоров и Мамука Патарава), они почти не покидают подмостков, оправдывая каждый сюжетный и эмоциональный поворот. Откровенно карикатурны представители высшего светского общества: покровитель искусства император Иосиф II (Федор Воронцов) — молод, красив, всемогущ; женоподобный масон барон Ван Свитен (Евгений Косырев) игрив и забавен, пока дерзкий Моцарт в «Волшебной флейте» не прикоснулся к «святая святых» — масонским ритуалам; королевский гофмейстер Фон Штрек (Валерий Ушаков) — истово и пылко пытается заслужить монаршую милость, директор оперного театра Розенберг (Александр Рыщенков) — непутевый тугоум, мечтающий о спокойных буднях, которым так мешают сценические инновации.
Действие летит стремительно, образ спектакля — вечное движение. Режиссер сделал упор на создание захватывающего динамического зрелища, и оно получилось — зрители не скучали.