Дмитрий Крымов: “Я докупил несколько новых красок, чтобы картина была богаче”.

До неко­то­рых пор Дмит­рия Кры­мо­ва на­зы­ва­ли те­ат­раль­ным ху­дож­ни­ком — мно­же­ство оформ­лен­ных спек­так­лей в по­служ­ном спис­ке, свой курс сце­но­гра­фов в ГИТИС, ра­бо­та с Ми­ха­и­лом Ба­рыш­ни­ко­вым. Од­на­ко при­знать за ним право лишь на одну, пусть и очень пре­стиж­ную про­фес­сию озна­ча­ло бы по­гре­шить про­тив ис­ти­ны. Ру­ко­во­ди­тель соб­ствен­ной ла­бо­ра­то­рии в те­ат­ре «Школа дра­ма­ти­че­ско­го ис­кус­ства», ос­но­ван­ном Ана­то­ли­ем Ва­си­лье­вым, стал в Рос­сии ро­до­на­чаль­ни­ком жанра «те­ат­ра ху­дож­ни­ка» — то есть рас­ту­ще­го из ви­зу­аль­ных ре­ше­ний, но к ним одним не сво­дя­ще­го­ся. В своих новых спек­так­лях Кры­мов все чаще ра­бо­та­ет с тек­стом — о них и о преж­них ра­бо­тах Те­ат­рALL по­го­во­рил с ре­жис­се­ром-ху­дож­ни­ком.



Дмит­рий Ана­то­лье­вич, как Вы сами от­но­си­тесь к тер­ми­ну «театр ху­дож­ни­ка»?

Мне все равно. Мне почти все равно… Ну, ху­дож­ник – хо­ро­шее слово, я по­льщен (сме­ет­ся). Ху­дож­ник! Ни­че­го себе! Надо за­слу­жить, что бы тебя так на­зы­ва­ли.

В какой мо­мент вы по­ня­ли, что стали ху­дож­ни­ком?

Когда на­пи­сал несколь­ко дей­стви­тель­но хо­ро­ших кар­тин. Когда по­ста­вишь хо­ро­ший спек­такль, точно хо­ро­ший, слова, ко­неч­но, нуж­ный, но во вто­рую оче­редь. Также и с кар­ти­на­ми. Когда это не аб­со­лют­но хо­ро­шая вещь, ты ко­леб­лешь­ся, вол­ну­ешь­ся, нужны под­твер­жде­ния со сто­ро­ны.

Вы не хо­те­ли сде­лать пер­со­наль­ную вы­став­ку?

Я не пишу кар­тин уже боль­ше де­ся­ти лет. Мас­штаб­ная пер­со­наль­ная вы­став­ка была в 90-х годах в Рус­ском музее. Этот ком­плекс изжит. Крас­кой нужно жить, вол­но­вать­ся, когда чув­ству­ешь ее запах. А я сей­час вол­ну­юсь, когда чув­ствую запах ар­ти­ста или сту­ден­та.Сей­час идет спек­такль – вот моя вы­став­ка!

"Спек­так­ли рож­да­ют­ся из ку­хон­но-те­ат­раль­ных же­ла­ний". 

В вашей «Та­ра­ра­бум­бии» - фан­та­сти­че­ском ше­ствии «по Че­хо­ву» - есть цир­ка­чи, ак­ро­ба­ты, слож­ней­шие сце­ни­че­ские трюки, 80 ар­ти­стов, боль­ше 300 ко­стю­мов, но нет слов. В спек­так­ле «Демон. Вид свер­ху» бо­га­тей­шая сим­фо­ния зву­ков - зву­чит Бах, дождь сту­чит по крыше, со­ба­ки лают, а тек­ста снова нет. Но вот две по­след­ние пре­мье­ры Ла­бо­ра­то­рии - «О-й! Позд­няя лю­бовь» и «Ев­ге­ний Оне­гин» - пря­мая про­ти­во­по­лож­ность тому, что Вы де­ла­ли рань­ше. В них текст за­ни­ма­ет едва ли не пер­вое место.




Это все из-за ак­те­ров — чтобы они могли вы­ра­зить­ся. Им ведь нужны слова и от­но­ше­ния. Сна­ча­ла мы вы­стра­и­ва­ли от­но­ше­ния со зри­те­ля­ми – в спек­так­ле «Смерть Жи­ра­фа» ар­ти­сты про­из­но­сят мо­но­ло­ги, но друг с дру­гом не об­ща­ют­ся. В спек­так­ле «В Па­ри­же» герои на­ча­ли друг с дру­гом немно­го об­щать­ся. И со­вер­шен­но дру­гая без­дна от­кры­лась. Рань­ше я с ак­те­ра­ми мень­ше ра­бо­тал.


Сей­час мне хо­чет­ся со­че­тать те ста­рые спо­со­бы ра­бо­ты с ак­тер­ски­ми спо­соб­но­стя­ми, уни­каль­ны­ми спо­соб­но­стя­ми, ко­то­рые ничто дру­гое не за­ме­нит. Что-то неве­ро­ят­но ин­те­рес­ное та­ит­ся на этом стыке… Текст для меня – новое и очень ин­те­рес­ное пре­пят­ствие. Но это не смена па­лит­ры, это ее раз­ви­тие. Я про­сто до­ку­пил несколь­ко новых кра­сок, чтобы кар­ти­на была бо­га­че. Хотя, ко­неч­но, фан­тас­ма­го­рию можно и тремя крас­ка­ми со­здать. «Гер­ни­ка» Пи­кассо имен­но так на­пи­са­на – тремя крас­ка­ми.

А как вы по­ни­ма­ли, что пора ме­нять­ся?

Это очень по­нят­ное чув­ство - как толь­ко тебе стало скуч­но. Театр ху­дож­ни­ка – это пять спо­со­бов, ну де­сять, ну пят­на­дцать. И когда они все из­вест­ны, ста­но­вит­ся скуч­но. Ино­гда при по­мо­щи тек­ста ка­кие-то вещи можно вы­ра­зить го­раз­до глуб­же.



Ваше несколь­ко неожи­дан­ное вы­ступ­ле­ние на Куль­тур­ном фо­ру­ме в Пе­тер­бур­ге разо­шлось среди те­ат­раль­ной об­ще­ствен­но­сти как ма­ни­фест (Кры­мов очень опре­де­лен­но вы­ска­зал­ся в под­держ­ку оперы «Тан­гей­зер» - Те­ат­рALL). Дмит­рий Ана­то­лье­вич, по­че­му Вы за­го­во­ри­ли?



Я го­то­вил­ся к несколь­ко дру­го­му те­че­нию со­бы­тий и думал, что раз­го­вор будет твор­че­ский, о делах ав­тор­ско­го те­ат­ра, как было за­яв­ле­но. Я ведь на эту тему думаю бес­пре­рыв­но. Но я уви­дел до­воль­но по­ли­ти­зи­ро­ван­ное сбо­ри­ще, и тут уже глупо было го­во­рить про твор­че­ство, по­то­му что те­ат­раль­ные де­я­те­ли со­бра­лись там не за этим. И если уже со­бра­лись (а мно­гих людей, ко­то­рые там были, я очень ува­жаю), и меня по­зва­ли имен­но для этого (не пре­ду­пре­див, прав­да) мне хо­те­лось ска­зать: я с вами, дру­зья, а как иначе. Я ни­ко­го не хотел эпа­ти­ро­вать.

"Без­от­вет­ствен­ность - это пре­крас­но"

По­лу­ча­ет­ся, что вме­сто того, чтобы за­ни­мать­ся соб­ствен­но те­ат­ром, ре­жис­се­ры и ак­те­ры вы­нуж­де­ны бес­ко­неч­но под­пи­сы­вать ка­кие-то кол­лек­тив­ные пись­ма в за­щи­ту кол­лег и вся­че­ски бо­роть­ся за соб­ствен­ное право на про­фес­сию… Эта си­ту­а­ция вли­я­ет на то, что и как вы го­во­ри­те со сцены?

Это невоз­мож­но не учи­ты­вать, это как воз­дух. В какой жизни жи­вешь, то и по­гло­ща­ешь. Спе­ци­аль­но я не делаю ни­че­го. Ни одна ра­бо­та не за­ду­мы­ва­лась мной, как ре­ак­ция на кон­крет­ное со­бы­тие. Спек­так­ли рож­да­ют­ся как-то иначе, из ку­хон­но-те­ат­раль­ных же­ла­ний. Меня раз­ви­тие языка очень сей­час ин­те­ре­су­ет. Нужно ис­пы­ты­вать драйв, идя на ре­пе­ти­цию, как маль­чик на пер­вое сви­да­ние. Это ведь может уйти. Это ведь кем-то нис­по­сла­но. Я сей­час читаю по­тря­са­ю­щую книж­ку Си­няв­ско­го «В тени Го­го­ля». Он так ясно и так жест­ко раз­би­ра­ет то, как Го­го­ля по­ки­ну­ла муза, как от него ушел юмор и во что он пре­вра­тил­ся. Как он кри­чал на всю Рос­сию о по­мо­щи, с прось­бой мо­лить­ся за него…



Я недав­но был на боль­шой вы­став­ке скульп­ту­ры Пи­кассо. Инне - моей жене - го­во­рю: ты зна­ешь, чем от­ли­ча­ет­ся гений от не гения? Юмо­ром! Вот пер­вый зал у него уче­ни­че­ский, а со вто­ро­го на­чи­на­ет­ся вак­ха­на­лия всего — дико юмор­ное, бе­ше­ное от­но­ше­ние к куль­ту­ре, к себе, к ма­те­ри­а­лу, к жен­щи­нам, муж­чи­нам, к детям, ста­ру­хам, жи­вот­ным, кош­кам, козам – всем! Су­ма­сшед­ший ар­ти­стизм, ко­то­рый до конца жизни его не по­ки­нул, в от­ли­чие от Го­го­ля. Кто этим за­ве­ду­ет? Как это удер­жать? Вот здесь кро­ет­ся ка­кая-то се­рьез­ная тема для раз­мыш­ле­ния…


Ну, а ваша муза с вами?

Я на такие во­про­сы боюсь от­ве­чать. Вы меня се­рьез­но спра­ши­ва­е­те, а я не хочу от­ве­чать, не хочу се­рьез­но к этому от­но­сить­ся. Может, я, таким об­ра­зом, еще немно­го про­тя­ну… Не хочу все­рьез ду­мать, все­рьез го­во­рить, не хочу впа­дать в раб­ство соб­ствен­ных вы­ска­зы­ва­ний: «Вот вы вчера ска­за­ли». А я не помню, что я вчера ска­зал. Может, я ошиб­ся…

При­ят­ная без­от­вет­ствен­ность.

Я хочу в ней быть, я слиш­ком долго был от­вет­ствен­ный и в жи­во­пи­си и в те­ат­раль­ной де­ко­ра­ции. Я вам скажу точно: без­от­вет­ствен­ность - это пре­крас­но ( сме­ет­ся).

Вы по­это­му так сво­бод­но себя чув­ству­е­те с клас­си­че­ски­ми тек­ста­ми? Как лихо Вы под­тру­ни­ва­е­те, на­при­мер, над Ост­ров­ским в спек­так­ле «О-й! Позд­няя лю­бовь». Эта иро­ния от боль­шой любви к клас­си­ке?

Нет, это черта ха­рак­те­ра такая ( сме­ет­ся). Мне жена все время го­во­рит: «Ну, что ты надо мной сме­ешь­ся!» А я от­ве­чаю: «Ну, когда я пе­ре­ста­ну сме­ять­ся, вот тогда нужно бес­по­ко­ить­ся!» Мы же не «Грозу» взяли, а менее из­вест­ную вещь, ин­те­рес­но было вы­нуть дру­го­го Ост­ров­ско­го. Хотя вот сей­час, на­при­мер, «Бес­при­дан­ни­цу» де­ла­ем, но ее я хочу со­всем пе­ре­вер­нуть, ко­неч­но…



А как, соб­ствен­но, рож­да­ют­ся спек­так­ли вашей ла­бо­ра­то­рии? Жанр боль­шин­ства из них обо­зна­чен как «кол­лек­тив­ное со­чи­не­ние». Но разве ху­дож­ник – не оди­ноч­ка?

Для того чтобы что-то при­ду­мать, мне обя­за­тель­но нужно быть од­но­му. А потом можно идти даль­ше. Кол­лек­тив­ное со­чи­не­ние – это игра. Так мы на­зы­ва­ем толь­ко самые бе­ше­ные наши спек­так­ли – «Та­ра­ра­бум­бию», «Де­мо­на», «Опус №7». «Позд­няя лю­бовь» — это, на­при­мер, не со­чи­не­ние, а спек­такль. Как и новая ра­бо­та по Хе­мин­гу­эю – спек­такль.

Что это будет?

Мы ста­вим уди­ви­тель­ный роман «За рекой в тени де­ре­вьев» про быв­ше­го ге­не­ра­ла, раз­жа­ло­ван­но­го в пол­ков­ни­ки. Ему 50 лет, он влюб­лен в 19-лет­нюю ве­не­ци­ан­ку. Он уми­ра­ет, и перед смер­тью при­хо­дит к ней. Это такое длин­ное по­след­нее сви­да­ние в Ве­не­ции. Я при­гла­сил в ра­бо­ту уди­ви­тель­но­го ак­те­ра Сашу Фи­лип­пен­ко, де­вуш­ку сыг­ра­ют сразу три ак­три­сы – Маша Смоль­ни­ко­ва, Кри­сти­на Пив­не­ва и Алина Хаджи­ва­но­ва.

У Хе­мин­гу­эя очень хо­ро­шие диа­ло­ги. За ними все­гда — айс­берг. Проза, ко­то­рую он от­то­чил до со­вер­шен­ства, уди­ви­тель­но те­ат­раль­ная! Са­мо­чув­ствие, боль­ное серд­це, Ве­не­ция, пре­крас­ная де­вуш­ка – она и дочка, и лю­би­мая жен­щи­на, и бо­ги­ня од­но­вре­мен­но. И их вза­им­ная лю­бовь, почти иде­аль­ное, на де­вя­но­сто де­вять про­цен­тов, еди­не­ние. Но од­но­го про­цен­та до­ста­точ­но, чтобы идил­лия была раз­ру­ше­на…



Про­ект для детей «Сво­и­ми сло­ва­ми», в ко­то­ром про­из­ве­де­ния «взрос­лой ли­те­ра­ту­ры» пе­ре­ска­зы­ва­ют че­ты­ре пер­со­на­жа из раз­ных стран, успеш­но на­чал­ся «Ев­ге­ни­ем Оне­ги­ным». Ужас­но ин­те­рес­но, как вы бу­де­те пе­ре­ска­зы­вать детям за­яв­лен­ный «Ка­пи­тал» Марк­са…

Это, ко­неч­но, не со­всем пе­ре­сказ и даже не дай­джест. Мы как бы вы­бо­роч­но сни­ма­ем книж­ки с ро­ди­тель­ской полки, куда дети хотят су­нуть нос, но им не раз­ре­ша­ют. И го­во­рим: «Не бой­тесь, это очень ин­те­рес­но! Мы по­про­бу­ем вам объ­яс­нить, по­че­му. Хотя сами мно­го­го не по­ни­ма­ем! Вам пред­сто­ит очень ин­те­рес­ная жизнь, ре­бя­та».

Что ка­са­ет­ся «Ка­пи­та­ла». Мы все, не толь­ко эко­но­ми­сты, 70 лет про­жи­ли под зна­ком этой книж­ки, зна­чит, есть повод для раз­го­во­ра – даже с детьми, а может и имен­но с детьми…

То есть дети в зале – обя­за­тель­ное усло­вие спек­так­ля «Ев­ге­ний Оне­гин»? Он ведь на самом деле со­всем не дет­ский…

Без детей спек­так­ля нет. Глав­ное, рас­ска­зы­вать его в их при­сут­ствии, к ним об­ра­ща­ясь. Но и взрос­лые, ко­неч­но, в зале не про­сто так сидят – с паль­то и в ожи­да­нии, когда же их дети осво­бо­дят­ся. Наш «Ев­ге­ний Оне­гин» — это такая дву­ствол­ка, когда на­жи­ма­ешь сразу на два курка…

Все спек­так­ли Ла­бо­ра­то­рии чрез­вы­чай­но изоб­ре­та­тель­но на­зы­ва­ют­ся — «Сэр Ван­тес. Дон­кий Хот» или «Рус­ский блюз. Поход за гри­ба­ми».




Все­гда хо­чет­ся на­зы­вать спек­такль, на­ме­кая на игру, ко­то­рая там за­ве­де­на. Вот тот же «Рус­ский блюз» — в нем идея ме­та­мор­фо­зы, пре­вра­ще­ния од­но­го в дру­гое – она идет с са­мо­го пер­во­го на­ше­го спек­так­ля «Недо­сказ­ки». Я давно хотел так сде­лать: взять па­лоч­ку, сде­лать из нее Бу­ра­ти­но, недо­де­лать, па­лоч­ка ку­да-то вдруг летит, во что-то пре­вра­ща­ет­ся, и вот уже утка, а потом яйцо, а потом Ца­ре­вич, Пуш­кин, Дан­тес… Так вот прой­ти по миру, взяв толь­ко ка­ран­даш или ще­поч­ку.


Что вы ду­ма­е­те о тен­ден­ции сбли­же­ния га­ле­рей­но­го ис­кус­ства с те­ат­ром? Вы­став­ки все чаще пы­та­ют­ся ожить, пред­при­ни­ма­ет­ся по­пыт­ка их те­ат­ра­ли­за­ции, в спек­так­лях неред­ко сце­но­гра­фия по­беж­да­ет ре­жис­су­ру…

Я не думаю боль­ши­ми пла­ста­ми: куда все идет, куда все дви­жет­ся… Театр – это дви­же­ние сю­же­та, это рас­сказ о чем-то во вре­ме­ни. Это осо­бая ка­те­го­рия, ко­то­рой не об­ла­да­ет не ин­стал­ля­ция, ни пер­фор­манс. С те­ат­ром можно срав­ни­вать все что угод­но, даже ку­хон­ный скан­дал. Но театр – это театр (сме­ет­ся).

А зачем Вам театр?

- ( долго мол­чит) …Ну как Вы бы спро­си­ли вол­шеб­ни­ка, зачем ему вол­шеб­ство? Был ци­линдр, и вдруг - заяц! Я сей­час не про фо­кус­ни­ка, а имен­но про вол­шеб­ни­ка. Это дру­гая ре­аль­ность. Зачем мне дру­гая ре­аль­ность? По­то­му что этой мало.

Оста­лось ли что-то в ар­хи­вах Вашей семьи – в на­сле­дии Ана­то­лия Эф­ро­са и На­та­льи Кры­мо­вой - что еще не опуб­ли­ко­ва­но?

Нона Ми­хай­лов­на Ске­ги­на, дай бог ей здо­ро­вья, по­тря­са­ю­щий со­би­ра­тель ар­хи­ва моего папы, из­да­тель его книг, сей­час де­ла­ет книж­ку про дет­ский театр Ана­то­лия Эф­ро­са. Мне она пока не по­ка­зы­ва­ет. Со стра­хом и вол­не­ни­ем пошла по­смот­реть моя жена, вер­ну­лась под боль­шим впе­чат­ле­ни­ем. Ведь можно увлечь­ся и опуб­ли­ко­вать то, что пуб­ли­ко­вать не стоит. Но Инна го­во­рит, что это дей­стви­тель­но имеет смысл. Там очень много ин­те­рес­но­го.



Дмит­рий Ана­то­лье­вич, какие Ваши ам­би­ции еще не из­жи­ты?

Я свой голод в ре­пе­ти­ции еще не удо­вле­тво­рил. Глупо зву­чит, ко­неч­но, но мне боль­шое удо­воль­ствие - ре­пе­ти­ро­вать. Это очень воз­буж­да­ет. Непо­ко­рен­ные вер­ши­ны каж­дый день. Но во­об­ще Вы меня сму­ти­ли этим во­про­сом. Я буду ду­мать… Я бы хотел, что бы этот почти круг­ло­су­точ­ный труд наш – ак­те­ров и ху­дож­ни­ков – це­нил­ся не толь­ко тем, что мне самое до­ро­гое – ре­ак­ци­ей пуб­ли­ки, но и го­су­дар­ством, в ко­то­ром мы живем, ко­то­рое нам пла­тит. Хо­ро­шо бы, чтобы в эту опла­ту вхо­ди­ла зуб­ная стра­хов­ка, как во­об­ще во всем мире при­ня­то. А у нас сфера куль­ту­ры убо­гая, уре­за­ет­ся фи­нан­си­ро­ва­ние все время. Хо­те­лось бы, чтобы я на эту зар­пла­ту мог поз­во­лить себе нор­маль­ные, че­ло­ве­ку свой­ствен­ные вещи де­лать, не думая о том, что надо про­да­вать ста­рые кар­ти­ны, ко­то­рые, кста­ти, неиз­ме­ри­мо до­ро­же стоят, чем мои спек­так­ли. Даже нелов­ко срав­ни­вать. Вот ис­чер­пы­ва­ю­щий при­мер. Мой по­мреж все время рань­ше по­ку­па­ла всем нам кексы на ре­пе­ти­цию. В по­след­нее время при­хо­дит без них. Что такое, спра­ши­ваю. Она го­во­рит: кекс стоил 60 руб­лей, а те­перь стоит 190. Нет у меня на такие кексы денег…


Как люди те­ат­ра могут по­вли­ять на эту си­ту­а­цию?

Нужно лю­бить свое дело и по-преж­не­му, назло всему, его де­лать, пока еще кто-то может это де­лать вот так – даже без кек­сов ( сме­ет­ся).


Фото Анатолия Агапова

Поделиться