Елена Алдашева о том, как в Театре Камбуровой сказки Пушкина стали «сумрачным лесом» подсознания

Ученица Римаса Туминаса Гульназ Балпеисова в Театре музыки и поэзии п/р Елены Камбуровой поставила «Нянины сказки». 
На фото — сцена из спектакля «Нянины сказки» 
© Игорь Захаркин


Путешествие в «сумрачный лес» пушкинских историй и собственных страхов стало ненарочитым размышлением о том, можно ли оправдывать свою глухоту личными травмами — и может ли от травмы вообще быть какой-то прок.


Разностильно одетых героев против их воли вдувает ветром в дверной проём на арьерсцене. Он всегда остаётся открытым — за ним сперва мрачный лес, потом сад с кроваво-красными цветами, и обязательно — зеркала. Но основное пространство, куда неуверенно и неохотно вступят безымянные поначалу действующие лица, проницаемо почти со всех сторон. Только с одного края — ансамбль музыкантов под «безлиственными» деревьями, нянино кресло, сундук да книга. А вот с другого — множество входов и выходов, даже многометровый книжный шкаф, отгораживающий сцену от кулис наподобие боковой стены, открыт для потустороннего: из-за томов высовывается рука, что-то даёт или указывает. И со всех сторон — зеркала разной формы и величины, как будто всюду висят безликие портреты. Участники не раз в них отразятся, будут всматриваться и пытаться расколотить вдребезги — но они явились на очную ставку с собой, и от зеркал избавиться невозможно. Как и получить ответ на вопросы о том, «я ль на свете всех милее» — с такого обращения Няни — Елены Камбуровой к одному из отражений начнётся второй акт. А в начале первого будут тревожно поднимать глаза те, кто уже услышал имя персонажа и понял, какую роль ему назначили против воли играть в этой комнате страха, музыкальной шкатулке классических и современных мелодий (музыкальный руководитель — Олег Синкин).


На фото — сцена из спектакля «Нянины сказки»
© Игорь Захаркин


Почти экспрессионистский грим и вообще-то поражающая красота визуального решения — сдержанная цветовая гамма, лучи света из самых разных углов — можно считать приметой стиля Балпеисовой, хотя «аттракционов» у неё бывает и меньше (соавторы «Няниных сказок» — художник Ирина Пинова (Ютанина), художник по свету Антон Литвинов, художник по гриму Анна Серякова). Этот музыкально-поэтический спектакль — своеобразное «ментальное кино», путешествие через образы, но к кинематографу он имеет отношение не столько эстетическое, сколько ассоциативное — как опыт погружения в иное. В не очень весёлые дебри подсознания, где особенно тяготящее пытаются вытеснить ещё глубже, — после озорной свадьбы и брачной ночи Салтана голос Иннокентия Смоктуновского из динамиков вдруг сообщит: «В те поры война была». «Да, да, да», — спохватятся, подтверждая, все герои, смущённо заторопятся разойтись и отвести взгляды. Если бы не та война, может, и сказки такой бы не было…

Если народная сказка — это образ коллективного бессознательного, то что такое сказка авторская? В версии Балпеисовой — тоже погружение в бессознательное, но уже твоё собственное. Вообще творчество, как говорила режиссёр перед премьерой, это способ преображения, переработки (формулируя суше — сублимации) своей боли в искусство, превращения личной печали в часть общей гармонии. И герои спектакля, проходя несколько пушкинских историй как вполне реалистичные, узнаваемые жизненные сценарии, прежде всего занимаются проработкой своих психотравм. Наблюдать за этим интересно, идентифицироваться — возможно, но существен не только сам факт. Беда в том, что здесь каждый — носитель той или иной травмы, с которой он носится во всех смыслах, включая буквальный — бегает, тараторя круг за кругом одно и то же. А другого даже не пытается выслушать — пока этот эгоизм собственного страдания не столкнётся с чужим и не обернётся горькими слезами. Для того и нужна Няня — демиург, режиссёр этого зазеркалья: почти все «внетекстовые» слова спектакля — короткие реплики Елены Камбуровой. Эта Няня, появляясь, то коротко утешит мать Гвидона («Приедет, страдалица моя, куда денется»), то велит всем участникам сесть на места, то перескажет уже сыгранную «Сказку о рыбаке и рыбке» с другими интонациями и с другого ракурса — Старик и Старуха (Лада Марис и Александр Кольцов) будут молча слушать с глазами, полными слёз, и всё же превратятся в «платоновское существо» — один огромный красный свитер на двоих.


На фото — сцена из спектакля «Нянины сказки»
© Ирина Мишина


Няня же и завершит спектакль — не Пушкиным, а Андерсеном. Даже сходящий с ума от горя и ярости Салтан (Роман Калькаев), читающий Бабарихе (Елена Веремеенко), которую называет исключительно мамой, «Медведиху» как историю своей жизни и проклятье, в итоге обретёт счастье. А у доброй и мягкой Поварихи (Анна Комова) — до боли узнаваемого типа одинокой женщины с большим сердцем — и того нет. Никого нет. Так и у Пушкина для неё сказки-сценария — тоже. Зато такие, видимо, и становятся художниками: когда в финале все-все разойдутся по парам, Повариха останется с Няней. После того, как та расскажет ей — про неё и, кажется, про себя — историю Гадкого утёнка. Эта грустная сказка неизменно строгой Няни станет почти экзекуцией для слушательницы, пригвождённой лучом света к своему месту, вынужденной стыдливо рыдать в рукав.

Гвидон — связующее звено и центральный персонаж сюжетной части спектакля, в чём-то его драматическая квинтэссенция. Он пройдёт через детскую испуганную тоску обнаружившего мамину слабость и станет мальчиком, баюкающим мать. Свою проникновенную «молитву» морю («Ты, волна моя, волна!..») он читает долго и повторяет много раз — один из сказочных уроков: эпические повторы — не приём и не быстродействующее заклинание, а усилие, труд души. Пройдёт через подростковую ярость брошенного и обречённого отцом на смерть, круша о зеркала и стены самого себя и весь мир — с грохотом обвала выпадут на сцену тома из внезапно покосившегося шкафа: в сумрачном лесу книжная мудрость не подмога. Через юношеский глухой эгоцентризм — пока Лебедь (Евгения Курова) мечтает разыграть мёртвую царевну, театрально показывая смерть от яблока на белоснежной простыне, Гвидон продолжает говорить о своём, бездумно заталкивая любимую глубже под лавку-кровать. Но он пройдёт и через трагическое взросление, в самом деле став тем Елисеем, что сквозь вихри мечется в поисках своей невесты, обращаясь к «свободным стихиям» уже с новыми «молитвами»-вопросами. Трогательная и, если надо, смешная детскость, вообще присущая артисту Данилу Можаеву, здесь становится принципиальным свойством героя — но его Гвидон, как и все остальные, повзрослеет через слёзы, утрату, прощение и обретение.


На фото — Данил Можаев в спектакле «Нянины сказки»
© Игорь Захаркин


…Бывают странные сближенья. Нельзя сказать, что драматическим артистам часто доводится играть младенцев в буквальном смысле слова — тех, кто только появился на свет. Совсем недавно однокурсник Можаева Данила Гнидо на не чужой обоим вахтанговской сцене сыграл именно такую роль в «Генерале и его семье» Светланы Земляковой: условный образ того, кто, «быть может, спасёт от вечной погибели» взрослых. В «Няниных сказках» Гвидон рождается в муках — поэтическое и физиологическое объединяются в короткой сцене, которая завершается появлением из тюлевых тканей спелёнутой головы. Иронично-театральный образ отчётливо напоминает комическое младенчество Покштаса, героя легендарного «Мадагаскара» Туминаса. И вообще в «Няниных сказках» много оммажей, прямых и ассоциативных отсылок к постановкам Туминаса и Бутусова (в работе над вахтанговскими спектаклями обоих Балпеисова принимала непосредственное участие). Насколько каждая из подобных «скрытых цитат» отрефлексирована режиссёром, судить не берусь, но узнавание расширяет смысловое поле. К примеру, одна из важнейших сцен — отчаяние Гвидона «видеть я б хотел отца» («грусть-тоска» по тексту, ненависть-тоска по факту) — начинается с разбрасывания по полу, нагромождения стульев. Почти так сжигает-хоронит мать заглавный герой бутусовского «Пер Гюнта», разбираясь в своём сложном отношении к ней — той, которая определила его «забвенье в сказках».

В «Няниных сказках» забвенья не найдёшь, хотя наверняка узнаешь себя хоть в каком-то из героев. И узнаванию вряд ли порадуешься. Но, по версии спектакля, у всех есть шанс в финале всё-таки примириться — с другими и с самими собой. Не смириться, а именно преодолеть вражду, завершить конфликт. И облиться слезами не над вымыслом, хотя пушкинский, конечно, того стоит.

Автор
ЕЛЕНА АЛДАШЕВА
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе