На спектакле по пьесе Владимира Сорокина предлагается слушать три канала, а смотреть в восемь точек.
Фото: praktikatheatre.ru
Каменный вратарь и хор судебных приставов, запах щей и клоун-зазывала. В театре «Практика» режиссер Юрий Квятковский поставил «Занос» по пьесе Владимира Сорокина. «Известия» убедились, что при желании из концептуального произведения можно сделать социальный перформанс.
«Занос» — последняя на сегодняшний день пьеса Сорокина, написанная в 2009 году и посвященная Дмитрию Пригову. Поэт Лев Рубинштейн заметил: «Мой друг, Дмитрий Александрович Пригов, — человек имиджа в большей степени, чем человек текста». Сорокина в большей степени интересует текст, и вот его превосходное осмысление: «В театр, особенно современный, надо ходить всегда под мухой! Иначе — смысла нет. Вымирающий жанр, простые разборки, театру нужны эмоциональные подпорки…»
В определенном смысле с персонажем «Заноса» трудно не согласиться. Но не в отношении спектакля Юрия Квятковского. На эту постановку я бы рекомендовала приходить абсолютно трезвым, иначе можно элементарно не справиться с движенческими и техническими задачами, которые режиссер предлагает зрителю. Это не то что вы пришли, уселись в кресло и вам что-то показывают — тут напрягаться надо. Вместо посиделок в буфете нужно отыскать некий отдел, взамен отпечатка пальца получить наушники, потом дождаться посадки, а с началом действия активно работать глазами и ушами.
Слушать предлагается три канала, смотреть в восемь точек, включая шесть экранов монитора. Все носители транслируют что-то свое — выбирай что хочешь. Тянет к интеллектуальному — наслаждайся текстами Пригова или, переключив кнопку, рассуждениями о России Сорокина образца 2009 года. Желаешь клубнички — наблюдай и слушай интимное общение персонажей во главе с крутым бизнесменом Михаилом. Играет его Николай Фоменко, суровый и сосредоточенный. Как выясняется, предчувствия героя не обманули. В то же время праздная супруга бизнесмена (Мила Кертеш), модный скульптор (Денис Ясик), его продвинутая подружка (Анастасия Великородная), светский персонаж неясной профессии (Гладстон Махиб) плюс обслуживающий персонал в лице тренерши по теннису и официанта до последнего момента не подозревают, что уже пали жертвой заноса.
У заноса много граней: ритуал, причина ДТП, положение руки при игре в пинг-понг, взятка… Но главное, занос — это смещение сознания. Героев заносит. Теряют связь с реальностью, точнее, живут в собственноручно созданной. Разрушить их мир до основания оказывается легче легкого: придут персонажи, которые им кажутся ряжеными (странно разговаривают и странные вещи поют), и как бы ни вопил Михаил: «Зарою!», зароют в итоге его. Вынесут в зал треножник — показательно пожарят, порежут и съедят. Кто был всем — станет ничем.
билие событий регулируется жесткой драматургией. Мистический зачин с каменным стражем-хоккеистом и таинственным ящиком сменяет мирная картина похмельного завтрака. Сметающих ее искусствоведов в штатском — не менее абсурдное, но более понятное в плане целей (успокоить встревоженную публику) кабаре с попугаем. По сравнению с Сорокиным у Квятковского всё значительно проще, можно сказать, жизненнее. Самым привлекательным ожидаемо становится застолье с разговорами «за жизнь». Транслируются они на красной кнопке и, судя по тому, что у большинства зрителей наушники алеют, востребованы более других спичей.
Вроде бы обычный треп, перемежаемый обильным матерком (закон о мате «Практике» не указ и пьесе это на пользу: в противном случае ушла бы по меньшей мере четверть текста), но среди бородатых анекдотцев и вялого переругивания возникают действительно сильные образы. Например, криптоклейд, которого скульптор в ответ на пьяные обвинения в творческой несостоятельности лепит из вчерашнего торта. «Водоплавающий ящер мезозойской эры, — представляет он объект. — Был распространен во всех морях и океанах. Но к концу мелового периода вымер. Навсегда».
Вымрут и Михаил со товарищи. Этот биологический вид в принципе нежизнеспособен — на наглого и борзого всегда находится тот, кто наглее и борзее, то есть в заданных поведенческих рамках более свободен. Вот тут уже чистый Пригов: «Нам всем грозит свобода / Свобода без конца / Без выхода, без входа / Без матери-отца / Посередине Руси / За весь прошедший век / И я ее страшуся / Как честный человек». Честных людей, считает режиссер, в зале больше и они достойны нормальной, не под дулом автомата жизни. В финале веселый трансвестит кричит: Abnehmen! Снимайте, мол, свои наушники, кошмар закончен. А многие и так уже сидят налегке. Жить без Сорокина и его персонажей намного приятнее.