1 апреля умер Михаил Угаров — человек, во многом определивший лицо современного российского театра.
Корреспондент «РР» напоминает, как название негосударственного театра стало театральным термином, а ученики Угарова вспоминают учителя.
ГИГА ДЖОХАДЗЕ/ТЕАТР DOC
Эта история началась в конце девяностых — начале нулевых. Переводчик Татьяна Осколкова организовала с помощью Британского совета семинары английского театра Royal Court, на которые драматурги и сценаристы Елене Гремина и Михаил Угаров позвали драматургов. На тех семинарах драматургам в качестве инструмента выдали вербатим — технику создания документальных текстов на основе интервью. И этот вербатим «прорвал плотину»: появились принципиально новые для отечественного театра пьесы. Вместе с ними новые режиссеры, а в подвале на Трехпрудном — новый театр. Театр, в котором не играют. Театр.doc. В этом театре начинали драматурги братья Дурненковы (последняя премьера младшего, Михаила, — «Солнце всходит», вечер к 150-летию Горького, на сцене МХТ им. А. П. Чехова), Саша Денисова (ныне шеф-драматург Центра им. Мейерхольда), Павел Пряжко, Юрий Клавдиев, Максим Курочкин, Наталья Ворожбит, Валерий Печейкин, режиссеры — Владимир Панков (худрук Центра драматургии и режиссуры), Дмитрий Волкострелов (основатель театра post), Юрий Муравицкий (художественный руководитель ростовского Театра 18+), Талгат Баталов, Руслан Маликов… Всех, для кого Док стал трамплином, не перечислить.
А страховал возле этого трамплина художественный руководитель Дока, Михаил Угаров — интеллигентный, в вечном свитере и с сигаретой, менее всего похожий на революционера, ведущего за собой. Но именно он стал театральным отцом для многих из тех, кто стал создавать новый российский театр.
В 1976-м — артист Кировского ТЮЗа, принятый в труппу без диплома. В девяностые и нулевые — сценарист культовых для своего времени сериалов (например, «Петербургских тайн»). С 2002-го — бессменный художественный руководитель самого смелого и независимого Театра.doc. В нулевые тут написали манифест, из которого сами же в итоге и выросли. Изначально Театр.doc — театр, в котором не играют. Без декораций, музыки и грима — необходимость всего этого нужно было доказывать. В отличие от необходимости быть смелым и ставить то, что хочется и кажется важным.
Здесь ставили «Час 18» — спектакль о смерти Сергея Магнитского (режиссером был сам Угаров), «Болотное дело», «Новую Антигону» — о матерях Беслана. Здесь никогда не боялись говорить, что думают, — возможно, еще и потому, что этому учил Угаров.
Последний спектакль, «Человек из Подольска», номинированный на «Золотую Маску», открыл в писателе Дмитрии Данилове драматурга и напомнил, что Угаров не только всеобщий учитель, но и мощный режиссер — сильный, удивительно щедрый, инвестировавший свое время не в собственные режиссерские амбиции (и от того сейчас очень грустно), а в других. Возможно, именно поэтому сохраняется абсурдное ощущение: никуда он не ушел, а остался — в тех, кто считает себя его учеником. Они не отменили ни одного спектакля по случаю смерти учителя — Угаров бы не одобрил.
А зрители по всей стране собрали 740 тысяч рублей, необходимые для захоронения, — такова коммерческая цена места на Троекуровском кладбище, где похоронены родители Елены Греминой, жены Угарова. Московская мэрия помогать в получении места сначала отказалась, потому что у Угарова, по словам чиновников, не оказалось заслуг перед государством. Но ученики и зрители собрали необходимую сумму за один день.
Михаил Дурненков, драматург, организатор фестиваля молодой драматургии «Любимовка»:
— Деятельность Угарова куда шире, чем драматургия. Он занимался театром в целом, и важен был его взгляд на театр. Взгляд — понятие, с которым он работал как преподаватель. Угаров не учил чему-то, но помогал видеть мир по-другому. В школе Разбежкиной и Угарова его предмет так и назывался — настройка взгляда. Смотреть не через штампы, не через структуру, которой можно научиться, а видеть мир в его данности. В этой данности нет важного и неважного, в ней неважное становится переносчиком основного. Михаил Юрьевич предлагал очиститься от представлений о мире, потому что именно на пути к тому, чего ты не знаешь, ты можешь получить нечто ценное и неожиданное. Потому что если знаешь, что хочешь получить, зачем отправляться в путешествие — можно просто сидеть дома и писать пьесы! И вот Угаров говорил, что нужно от этого знания избавляться: такой вот почти буддизм во взгляде на мир. Сейчас мне кажется, что способность видеть мир глазами Угарова — одно из главных понятий, которое осталось у меня от него.
Евгений Казачков, драматург, организатор фестиваля молодой драматургии «Любимовка»:
— Михаил Юрьевич научил больше доверять людям, доверять их личности, творческим особенностям, личному пути развития. И научил не просто словами, а таким отношением ко всем, с кем работал, и в частности — ко мне. И благодаря ему я знаю, что этот способ работает, это не просто такое мобилизующее «делайте, кто во что горазд», а это именно требовательное, но доброжелательное отношение, которое не форматирует тебя подо что-то, а требует от тебя быть собой, быть максимально искренним в своих проявлениях. Михаил Юрьевич сразу взял меня в оборот —стал предлагать всякие лаборатории, звал лично с ним участвовать в проектах — это все очень вдохновляло и тянуло. Сейчас почему-то вспомнил, как однажды мы работали вместе с финскими драматургами, и в какой-то момент зашли в тупик — все стало каким-то обтекаемым и комплиментарным. И Михаил Юрьевич тогда говорит: «Вы должны друг друга оскорбить. Давайте попытаемя обидеть друг друга, и посмотрим, что выйдет». Это оказалось очень интересно и полезно — почувствовать зону безопасности внутри смоделированного творческого конфликта. В итоге тогда получился набор текстов. Их вместе с финнами писали Максим Курочкин, Миша Дурненков, сам Михаил Юрьевич и я. Так же, как с финнами, мы работали и с польскими актерами и авторами.
Полина Милушкова, актриса:
— До того как Михаил Юрьевич пришел к нам преподавать, я знала о нем скорее как о теоретике, но почти ничего не знала о его творчестве, не была на его спектаклях. Когда нам объявили, что у нас будет преподавать Угаров, все очень оживились — такой важной величиной казался он нам всем. Но когда Михаил Юрьевич пришел, я была как будто бы разочарована — он мне показался пожилым, неопрятным человеком, который радикален в своих высказываниях, словно подросток… У него сразу появились любимчики и нелюбимчики, и в какой-то момент курс немного разделился. Нелюбимчикам (я была в их числе) было тяжело и грустно.
«Деятельность Угарова куда шире, чем драматургия. Он занимался театром в целом, и важен был его взгляд на театр. Взгляд — понятие, с которым он работал как преподаватель»
Сейчас я понимаю, что это было не про любовь и нелюбовь, а про интерес. Михаил Юрьевич включался полностью, но далеко не во всех людей. Если это включение происходило, то люди вместе с ним оставались надолго, это видно по репертуару Театра.doc, где актеры могут переходить из одного спектакля в другой. Михаил Юрьевич или включался сразу, или нет — и эту грань было трудно перейти. Он не реагировал на лесть, подхалимство, улыбки — если ему было неинтересно, то ему было неинтересно. С теми, с кем было интересно, он сделал спектакль «24 плюс», который вырос из упражнений, где рассказывали о себе с точки зрения соседа, мента, лучшей подруги, бывшего парня… Тогда каждый из нас мечтал работать с Угаровым. Обычно в студенческих спектаклях бывают заняты все, а тут мы получили важный урок — что режиссер выбирает и может просто тебя не выбрать. И я благодарна Михаилу Юрьевичу за то, что мы поняли это довольно рано.
А потом было задание — рассказать о том, о чем ты бы хотел забыть. Я рассказывала о своем брате, который умер шесть лет назад. О том, что я бы не хотела забыть о брате, но забыть самый факт смерти — представлять, что брат живет в другом городе и поэтому мы мало общаемся. Я рассказывала это, глядя в глаза Угарову, и чувствовала, насколько для него это важно. Тогда я поняла, что ему важен не надлом, не трагическая энергия, как я раньше думала, а то, что ты чувствуешь на самом деле. Для меня было привычно это скрывать. Тогда Угаров подошел ко мне и сказал, что это важная история. Удивительно, что мой брат умер ровно шесть лет назад. Они умерли в один день, в одну ночь с Михаилом Юрьевичем. И сегодня я остро ощутила, что его смерть — это то, что я бы хотела забыть. Если бы у меня была возможность выполнить это задание еще раз, сегодня я бы рассказала о смерти Михаила Юрьевича.
Анастасия Медведева, выпускница режиссерского курса Школы документального театра и кино Марины Разбежкиной и Михаила Угарова:
— Михаил Юрьевич учил нас «выпускать бесов» — раскрывал в нас все самое стыдное, самое плохое, ведь там, как он любил повторять, «сто-о-о-олько всего». Своих бесов он тоже не скрывал и был настоящим — со своим хлестким юмором, жесткостью, грубостью, сексизмом. И со своей невероятной человечностью. Он принимал нас любыми, пытался нас понять, пытался в нас разобраться, как пытался разобраться во всем живом, что его окружало. Принимал нас, когда нам было нечего сказать, когда нам было нечего написать, когда мы просто ничего не могли! Я не знаю, что сказать, слов нет никаких, и сам Михаил Юрьевич понял и принял бы это. Попросил бы пролежать это, промычать, простонать. И мы бы пролежали, промычали, простонали. Но его нет, поэтому остается только молчать.
Любовь Мульменко, сценарист, автор сценариев «Комбинат “Надежда”», «Как меня зовут», «Еще один год»:
— У меня раньше никогда не умирал учитель. Теперь — случилось. Учителя, как и родители, но иначе, чем родители, стоят между тобой и бездной. Они отделяют тебя от бездны буфером из любви и смысла. Когда учитель покидает, не любви, но смысла как будто бы становится меньше, и теперь это твоя работа — компенсировать дефицит. И невозможно поверить, что ты, такой маленький и слабый, справишься со смыслопроизводством. Что тебя хватит на эту дыру, она бесконечна. Но я весь день читаю новые и новые слова от тех, кто остался любить МЮ, и вижу, как нас бесконечно много.
Чувствую себя троечницей, которая недоговорила с профессором, недоспросила у него, недоучила урок, недопризналась в любви. Еще чувствую, что он меня в этом не упрекает, и если бы я успела ему сознаться, он бы за секунду утешил и рассмешил чудесным этим своим неповторимым голосом, который при мысли об МЮ я вспоминаю даже еще быстрее, чем его лицо.
Однажды я не пришла на репетицию, не смогла (нам же всем всегда кажется, что наверстаем, что у нас есть время, что прогул нам простится), и он мне написал саркастическое: «Люба, тоскую без вас». Я одновременно устыдилась и зарделась от счастья — можно подумать, не выговор, а валентинка упала в почту. «Тоскую без вас».
Михаил Юрьевич, это я без вас тоскую на всю жизнь. Я и мы.